Читать книгу И вот дракон вышел - - Страница 20

День в Калязине, как и во всем северном полушарии, сократился с приходом осени. Дачники уехали, дворец пустовал без дискотек, даже купаться в реке уже было холодно. Только один Коля–Коля Николай раз в два дня заходил в Волгу после бани, чтобы остудиться

Ещё два месяца назад он закодировался, чем сильно обрадовал Ксению Владимировну. Но жизнь без алкоголя оказалась невыносимо скучной и однообразной, вот он и придумал себе программу на каждый день – с утра зарядка, пробежка возле берега, столярничество, баня и сад Валерьяна.

Сам бы он никогда не решился на кодирование, да и лишних денег у него как–то не водилось. После смерти Валерьяна, его единственного друга, Коля так страшно и тяжело запил, что в один день чуть не сгорел в собственном доме. Уснул пьяным с зажжённой сигаретой в руках. К его счастью, соседи вовремя услышали лай собаки, заметили черный дым, валящий из окон его дома, вызвали пожарных и скорую. Сгорела вся старая библиотека, диван, кровать, рисунки на стенах, даже пианино. Только лодка Валерьяна, собака Тиша и сам Коля уцелели.

Он тогда здорово напугал Ксению Владимировну, что в доме закончились годовые запасы корвалола. Она винила себя – ведь она была единственной кто, мог его спасти, но ничего для этого не делала. Целую неделю Ксения Владимировна не могла отделаться от этого ощущения и перед сном помолилась перед иконой, посоветовавшись с Господом Богом, как ей лучше поступить. Ночью ей приснился Валерьян и наказал ей потратить оставшиеся деньги с похорон на спасение Коли. Что и было сделано.

С тех пор Ксения и Коля съехались. Они старались не придавать значения их новой совместной жизни. Боялись признаться, что теперь счастливы и больше не одиноки. Они всё же любили друг друга. И может смерть общего друга им доказала это.

К тому же у них кроме друг друга никого не было.

Иногда к ним заходила Лада, которую они воспринимали её как собственную дочь. Как–то она даже познакомила их со своим ухажером, тоже студентом медицинского колледжа. Коля–Николай со всей отцовской ответственностью допрашивал молодого человека о роде его деятельности, о планах на Ладу. После непростого допроса, новые родители одобрили выбор своей дочери и дали своё благословение.

Да, это была семья. Хрупкая, зыбкая, но семья. И они, как могли, берегли свой союз, так как боялись, что первая буря его разрушит. Или что Коля снова запьёт.

На улице стояла хорошая погода – редкое осеннее солнце ненадолго осчастливило горожан своим появлением. Коля взял из гаража инструменты и тоже вышел на улицу, решив построить рядом с садом теплицу, чтобы у них всегда были свежие овощи. Работал медленно, чтобы растянуть время и вдоволь погреться на солнышке. Каждый час Ксения Владимировна выходила на крыльцо с термосом горячего чая и незаметно оставляла его возле Коли. Волосатая собака беззаботно спала на солнце пузом кверху и дергала левой ногой.

В это время мимо дома проходил священник Илья, которого не было в Калязине с похорон. Куда он пропал, никто не знал. Ходили легенды, что его украли люди из криминального прошлого и заставили расплатиться с долгами или что скрывается в Европе от тех же бандитов. Но появление Ильи тут же развенчало эти слухи. Он выглядел теперь ещё загадочнее и привлекательнее, чем обычно: новая машина, припаркованная возле церкви, дорогой костюм и часы на руке.

– Готовитесь к зиме, Никитич? – сказал Илья, поправляя своё кашемировое пальто, – Слышал про вас и очень рад. Бог вам в помощь.

Коля даже не посмотрел на него и ничего не ответил, продолжая сверлить.

– Какие же наши горожане гордые, – сказал Илья, обидевшись на молчание, – Даже на исповеди никто себя виноватым не считает. Бабки в церкви постоянно жалуются на друг друга. Разве это по–христиански?

– Отец, что ты хочешь? – разозлился Николай, с силой бросив дрель, – Иди куда шёл и не мешай.

– А я попрощаться зашёл. Меня в Москву переводят, – Илья ждал возгласы удивления или хотя бы ехидный комментарий, но Коля снова ничего не ответил, – Всё благодаря семье Феофановых. Александр Валерьянович собирается открыть часовню рядом с Москвой–сити.

– Скатертью дорожка, – пробурчал Коля, не смотря в его сторону.

– Ну что за народ, – Илья махнул рукой на него, – Ничего вы не понимаете.

На крыльцо снова вышла Ксения Владимировна и, увидев священника, ужаснулась. Она решила, что он хочет всучить Кольке хреновуху или ещё что покрепче. Деланно улыбаясь, Ксения подбежала к Илье и поцеловала его руку.

– Вы уже уходите? – тревожно сказала Ксения, поглядывая на Кольку, – Столько ещё дел надо переделать до зимы, окна переклеить, теплицу построить…

– Уверен, что все успеется. Благословляю тебя на это, – сказал Илья, положив руку на голову Ксении.

– Спасибо, отец, – сказала она, наматывая платок на голову.

– Да, ещё кое–что, – сказал Илья, словно вспомнив что–то, – Говорят, Георгий сбежал из армии.

– Господи! – Ксения закрыла лицо руками, – Он же где–то в Карелии был?

– Как это? – Колька положил инструмент на землю и первый раз посмотрел на священника, – Разве так можно?

– Конечно, нельзя, – рассмеялся Илья, – За дезертирство и посадить могут.

– Откуда знаешь? – спросил Коля и вплотную подошёл к Илье.

– Александру Валерьяновичу сообщили буквально неделю назад. К сожалению, его ещё не нашли. А ночи–то уже холодные. Бог знает, жив или мертв, – Илья посмотрел на испуганных стариков, потом перекрестился, глядя на небо, – Будем молиться.

Вот и грянула первая гроза, разделив молодоженов. Коля–Николай ушёл в себя и перестал разговаривать с кем–либо. Загружал себя работой на весь день, чтобы без сил свалиться на кровать. Но сон всё равно не посещал этот дом. Ни Ксения, ни Колька не могли успокоиться. «Вот дурак, неужели ему так плохо было?» – думал ночами Николай. В голову лезли самые тревожные сценарии о его службе, из сердца иногда вырывался вой отчаяния. Но он ничем не мог ему помочь.

Ксения Владимировна же почти всё время проводила или в церкви, или у новой знакомой, гадалки Мириам. Молодая женщина владела почти всеми известными видами ворожбы и колдовства. И была в почете у большинства жителей, к ней шли, когда не оставалось даже надежды. Она брала фотографию маленького Георгия и раскачивалась из стороны в сторону, пытаясь узнать о его местонахождении. Мириам несла непонятный набор слов – «Река, камыш, сова, паук, земля, шпалы, подсолнухи». Но самое главное, что Ксения Владимировна меньше тревожилась, ведь Мириам уверяла её, что он живой.

Но чем больше проходило времени, тем меньше у них оставалось сил, чтобы ждать исхода этой истории. Если бы они поделились друг с другом своими переживаниями, им стало бы легче.

Николай видел в тех редких снах, когда ему получалось уснуть, свою дочь и Валерьяна. И как он узнаёт о её смерти. Другие сны ему не приходили в ночи.

Но неожиданно случилось чудо.

Ветер бушевал в эту ночь. Ксения спала впервые за долгие дни тревог, молитв и колдовства. Тускло светил фонарь в окно, ложась дрожащей дорожкой на половицы. Николай смотрел на эту полоску и пытался успокоить своё сердцебиение. Внезапно он услышал, что щелкнула входная дверь и аккуратно захлопнулась. Колька приподнялся, пытаясь разобраться, показалось ему или нет. Но дверь оглушительно хлопнула ещё раз.

Коля Никитич, чертыхаясь, выбежал из комнаты, разбудив Ксению, и увидел следы грязи на полу и ковре. Он кинулся к крыльцу, но на улице никого не было.

– Коля! – истошно закричала Ксения Владимировна.

– Что случилось, Ксюша? – Коля с ужасом увидел плачущую Ксению Владимировну, – Что–то украли?

– Сапоги, Коля! Сапоги Валерьяна!

Радость и паника смешались в одно чувство. Было ясно, что это значит, и они оба прекрасно это понимали.

Георгий здесь.

На следующий день старики решили, что им встречаться с ним будет небезопасно. Его всё же искали и хотели привлечь к суду.

– Ну, не лучше будет ему сдаться? – прошептал Коля, размешивая ложку мёда в чае. Почему–то им казалось, что их может кто–то услышать, поэтому старались говорить как можно тише.

– А если его там избивают? Я слышала много печальных историй об армии, о том, что некоторые мальчики даже руки на себя накладывают, Господи прости, – Ксения Владимировна перекрестилась.

– Если он сбежал из–за каких–то тяжелых обстоятельств, то его могут и не посадить. Кстати, Илья уже уехал, не знаешь? Если он пронюхает, что Гоша здесь, сдаст его отцу.

– Господи, неужели Саша способен испортить жизнь своему собственному сыну?

– Ксюша, – Коля покачал головой, – Ты наивна, как молодая девушка. Надо уговорить Гошу прийти с повинной.

– Поговори с ним, – тихо сказала Ксения Владимировна, – И что–нибудь теплое возьми. Он, наверное, замерз. Бедный мальчик.

В черном доме Николая Никитича после дождя обвалилась крыша. На месте кафеля и половиц расползлась огромная лужа, в которой плавали дощечки, пепел и опавшие листья. Возле каменной стены, единственной оставшейся конструкцией от жилища, спрятался хлипкий шалаш – дорожный знак, покрышка, порванный рекламный баннер накрытый сверху, как палатка, и выцветший венок с кладбища, служивший подушкой.

Увидев этот уродливый пейзаж, Коля сначала даже не поверил, что это – тот самый дом, в котором он прожил большую часть жизни. Даже лохматая собака заскулила, глядя на хозяина. По его команде она прыгнула в лужу и доплыла до хлипкого убежища. Потом встряхнулась и походила вокруг, поджав уши. И, поймав носом знакомый запах, Тиша громко гавкнула. Из шалаша в ужасе выпрыгнул в лужу бритоголовый парень. Он закрылся локтями, скрывая своё лицо. Коля бросился к нему и стал поднимать его:

– Господи! Гоша!

Он отнял руки от головы.

– Коля, Николай, сиди дома, не гуляй, – тихо напел Георгий, тут же поперхнулся и раскашлялся.

Собака Тиша, чувствуя, что нельзя громко лаять, прыгала и крутилась на месте.

Успокоив свой кашель, Георгий поднялся на ноги и погладил собаку, которая не могла нарадоваться возвращению доброго человека. Коля осмотрел его: армейские штаны, кожаная курка не по размеру, бритая голова и рыбацкие сапоги. Его возраст всё ещё выдавали мальчишеские повадки. Но поймав взгляд, Коля испугался, заметив перемену в его глазах. Что они видели? И что ему пришлось пережить за это время?

Георгий протянул ему руку и странно улыбнулся. И они поприветствовали друг друга, как два старика.

– Возьми одежду, Ксения передавала, – едва смог вымолвить Коля.

– Веришь ли ты в судьбу, Коля? – сказал Георгий, вытянувшись во весь рост, и взял одежду, – Я и не надеялся, что дойду до Калязина. Но мне это было необходимо сделать.

– Гоша, что же ты набедокурил? И что же ты теперь будешь делать? – злость неожиданно проснулась в Николае, как обычно бывает у перепуганных родителей из–за проделки детей, где они могли пострадать.

– А что же ты натворил, – Георгий показал глазами на обугленные стены, потом виновато опустил голову и замолчал, пытаясь яснее сформулировать свою мысль: – Раньше мне казалось, что судьба ведёт меня к лучшему. Но теперь я никак не могу избавиться от ощущения, что допустил роковую ошибку и ничего уже не изменить.

– Ты ещё можешь исправить эту ошибку! Какие твои годы! – сказал Коля, – Если ты сдашься, объяснишь, что были отягчающие обстоятельства… Тогда тебя не посадят. Не сломаешь себе жизнь… у тебя же всё впереди.

– Нет, Коля, – Георгий посмотрел в глаза Николая и всеми силами пытался донести до него смысл слов: – Разве ты не понимаешь, что я не мог поступить по–другому?

– Над тобой издевались? – спросил Николай и внимательно посмотрел на него, заметив, что тот оставался до ужаса спокоен.

– Я не помню, – сказал Георгий и снисходительно улыбнулся.

– Тебе нужно выспаться и умыться, – Николай почесал шею, задумавшись, харкнул и сплюнул в лужу, – Мы тебя незаметно проведём в дом. Отоспишься, потом решим, что делать. Тебя кто–нибудь видел вчера ночью?

– Уверен, что никто, – сказал Георгий и в мгновение снова превратился в мальчишку: – Я так давно не спал на мягкой кровати! Боюсь, что сразу умру от счастья.

– Типун, тебе на язык, – Николай пригрозил ему кулаком и подозвал собаку к ноге: – Я схожу за тачкой и привезу тебя домой. Только не высовывайся, ради Бога.

– Слушаюсь, – сказал Георгий, подбежал к своему убежищу, но остановился: – Коль, ты же меня не сдашь отцу?

– Отцу? – удивленно сказал Николай, – Ишь, чего удумал! Шиш этому мудозвону!

«Господи спаси и помоги»,– думал всю дорогу Николай Никитич. Он настолько быстро шел по направлению к дому, что собака еле за ним успевала. С ней вообще происходило что–то странное: она страшно выла, кружилась и норовила укусить Никитича.

– Да, что с тобой происходит? – недовольно шикнул на неё Никитич, отгоняя её от себя, – Кому сказал! Молчать!

Но собака продолжала скулить. Колька только замахнулся на неё со злости, но остановил себя. Несчастливое предзнаменование. Он решил, что собака предчувствует что–то нехорошее и нехотя отпустил её обратно. Тяжело не поддаваться предрассудкам и суевериям, особенно, в тревожную минуту.

И предсказание тотчас стало сбываться. С удивлением Колька обнаружил возле дома несколько пазиков и дорогую черную иномарку, припаркованную у входа. С водительского сидения выглядывал мужчина в костюме, на его лице покрытым рябью подозрительно сложилась улыбка. Он вышел из машины и представился.

– Николай Никитич, ведь так? – сказал мужчина, поправляя пиджак, – Вас ожидают в доме.

– Понятно, – сказал Коля, осматривая входную дверь, – Где служил? Ты же военный, да?

– В горячих точках, – подтвердил мужчина.

– А сына своего бы ты туда отправил?

– У меня дочь, Слава Богу, – сказал мужчина и посмотрел на часы, – Николай Никитич, вас ждут.

– Конечно, – Коля мысленно перекрестился и сжал руку в кулак.

Зайдя в дом, Коля услышал грубый мужской гогот. За столом сидели священник Илья, майор–военком и перепуганная Ксения Владимировна, пока Александр Валерьянович ходил по комнате и что–то громко рассказывал. Увидев, как в комнату вошли, он распростёр руки и радостно воскликнул:

– Николай Никитич! Не прошло и часа! А мы тебя везде искали. Где же ты был?

– В больнице.

– Правда? А Ксения сказала, что ты уходил за наживкой.

– Она меня неправильно поняла.

– Конечно, конечно, мы вам верим, Николай Никитич, – сказал военком, пытаясь подавить смех, – Садитесь рядом с нами.

– Отличная идея, – подхватил Александр Валерьянович, – У нас с собой хреновуха есть. Разобьём на четверых.

– Я не пью больше.

– Обижаете, – сказал Военком.

– Как так! – сказал Александр Валерьянович, размахивая руками, – А где ваше знаменитое Калязинское гостеприимство?

– Николай закодировался, – сказал священник, – Ему нельзя. Выпьет – умрет.

– А вы нам ещё живым нужны, – рассмеялся военком.

– Похвально, похвально, – сказал Александр Валерьянович, – В твоём–то возрасте!

– Вы всё равно садитесь, – сказал священник Илья, – Искушать вас не будем. Морально нас поддержите хотя бы.

– Правильно, правильно, – поддержал Александр Валерьянович и, положив руки на плечи Николая, усадил его на стул.

Все посмотрели на них, ожидая что будет происходить дальше. И даже стрелка на часах оглушительно трещала, разрывая время на части. Лучистые глаза Ксении Владимировны, не отрываясь, смотрели на Колю, как будто она пыталась ему передать свои мысли.

– И чем мы обязаны вашим приходом? – спросил Коля, оторвав свой взгляд от глаз Ксении.

– Ирония судьбы, знаешь ли, – сказал Александр Валерьянович, оглядев собравшихся сверху вниз, – Ты же знаешь, что Гоша сбежал. Он в ваших краях не появлялся, случайно?

– Нет, Александр Валерьянович, – сказал Коля, сдерживая нарастающее отчаяние внутри себя.

– А вот и неправда, – сказал военком, – Вашему батюшке вчера доложил какой–то пацаненок, что видел его на кладбище.

– Да как же он мог дойти до наших краёв? Его часть за тысячу километров от нас.

– Николай Никитич, – голос военкома теперь звучал строго, без тени прежнего веселья, – И не такие расстояния они готовы пройти, чтобы избежать наказания.

– Так ты видел его, Коля? – ещё раз спросил Александр Валерьянович.

– Вы хотите, чтобы вашего сына посадили? А как же депутатство?

– Депутатство? – рассмеялся Александр Валерьянович, багровея от злости и алкоголя, – Да все накрылось медный тазом! Мне дали понять, что из–за его выходки на поминках мне не пройти проверки, и депутатом я никогда не стану!

– Саша, твоё прошлое всем известно. И с кем ты братался, и кого выгораживал. Все помнят, как ты в мэры выдвигался и чем тебя потом отблагодарили, – сказал Николай, держась обеими руками за край стола, как будто пытался сохранить равновесие.

– Это всё выдумки, Коля, – Александр Валерьянович говорил, озираясь на военкома, – Никаких доказательств не было. И кто из нас не делал ошибки? Мир не черно–белый, Коля! Там много оттенков!

– Абсолютные подонки мне на пути всё же встречались, Саша. Поверь моему возрасту.

– И я один из них, да? – сказал Александр Валерьянович, покачивая головой, – Соглашусь, я не святой. Но могу поклясться, что страшных грехов за моей душой нет. В отличии от Георгия, которого ты так пытаешься защитить.

– Это же твой сын, Саша. Как ты можешь так говорить?

– У меня нет сына. Он умудрился поменять свою фамилию на Яровой–Феофанов! Ты думаешь, что его избивали в армии? А что, если я тебе скажу, что это он издевался и унижал молодых пацанов. Одного еле успели достать из петли.

– Не верю, – сказал Николай и снова посмотрел на Ксению, которая беззвучно лила слезы над столом.

– Придётся поверить. Им занялась военная прокуратура, вот он и бежал, – равнодушно сказал военком, протирая свои золотые часы.

– Мне жаль, – сказал священник Илья и протянул Коле руку, – Если вы знаете, где он, вы должны сказать.

– Какой он мне сын после этого? – медленно проговорил Александр Валерьянович, отвернувшись от всех, – Это не человек даже.

– Разве можно так говорить про родного сына? – Коле хотелось закричать, но он держал себя из последних старческих сил.

– Мой отец тоже меня ненавидел, – сказал Александр Валерьянович, – Так что переживёт как–нибудь.

– Сашенька, – взревела Ксения Владимировна и упала на колени перед ним, – Он любил тебя! Он звал тебя перед смертью! И просил прощения у тебя! Прости отца, ради Господа Бога, прошу!

– Не смей, – тихо сказал Александр и чуть не упал к ней на пол, – Не может быть! Звал меня?

– Это правда, – сказал Николай.

– Нет, вы же врете! Хотите меня заставить пожалеть этого монстра! – закричал Александр, – Но почему же вы мне на похоронах этого не сказали, а? Почему? Вы же видели, что со мной происходило. Даже если это так… Что это меняет?

– Ты нужен своему сыну, Саша, – сказал Николай, вставая со стула.

– Александр Валерьяныч, – сказал военком, – Что делать–то будем?

Послышался истошный крик с улицы. Мужчины выбежали на крыльцо и запах гари обжег их нос и горло. Происходило что–то странное: женщины в истерике бегали по двору и неразборчиво кричали, выли собаки, пока напуганные дети плакали. Николай увидел молодого человека, пробегавшего мимо дома, и остановил его:

– Что случилось?

– Кладбище горит, – проговорил он, – Говорят, кто–то поджёг.

– Господи помилуй, – прошептал отец Илья и стал молиться, покачивая головой.

– Александр Валерьяныч, – сказал военком, надев на себя фуражку, – Нужно уезжать.

Но Феофанов промолчал. Он как будто не расслышал про кладбище, не почувствовал запах гари и не видел хаоса, который происходил вокруг него. Дым расстилался над Волгой, поглощая другую сторону реки и колокольню. Постепенно дым стал подходить к ногам Александра Валерьяновича.

Он мог поклясться, что осязал его в то мгновение, и что в тумане на мгновение увидел отца.

Он мог поклясться, что отец пришёл, чтобы он смог с ним проститься. Хоть и лицо отца показалось ему таким странным. Отец стоял по середине реки и грустно смотрел на него.

Он мог поклясться, что это был его отец. Саша нерешительно поднял руку и помахал ему. Отец крикнул ему: «Прости меня». И Саша простил его. Мираж рассеялся в тот же миг, оставив после себя только смутную надежду, что смерти не существует.

Собака Тиша лаяла и прыгала на задних лапах, пока Георгий тянул за собой зелёную лодку. Дедовские сапоги так скользили по траве, что он несколько раз упал на землю, чем напугал Тишу. Спина сильно ломила от непривычной тяжести, ноги зудели, обе ладони были в занозах – при каждом неосторожном движении задетый нерв давал разряд и тело вздрагивало. Но он не чувствовал боли, голова была совершенно пуста от мыслей и чувств.

Наконец–то он дошёл до берега. Когда он сел на песок и облокотился на ребро лодки, тело обмякло от усталости. Он снял с правой ноги сапог и вытащил из него фляжку и полупустую упаковку Фенозепама. Собака легла рядом с ним и просунула морду под подмышку. Она жалобно заскулила, поджав уши.

– Не волнуйся, дружище, – сказал Георгий и убрал таблетки во внутренний карман, – Жизнь не остановить.

Тиша выдохнула совсем по–человечьи, как будто всё понимала. Она ткнула его носом в бок и села в ожидании его команды.

Времени оставалось не так много. Голова кружилась от бессилья, хотелось спать, и Георгий глубоко вдохнул, чтобы собраться с духом, и глотнул из фляжки на дорожку. Это немного помогло. Он встал с места, перевернул лодку и вытолкнул её на воду. Собака смотрела за тем, как он заходит в реку и уходит всё дальше и дальше. Она нервно стала бегать по берегу и лаять ему вслед. Но Георгий не оборачивался.

Собака решительно прыгнула в воду и поплыла за лодкой, но вскоре вернулась обратно, встряхнулась и завыла.

Георгий так и не научился грести, весла тяжело поддавались ему, к тому же рукам было непривычно больно. Он старался вспомнить уроки Никитича и лодка, хоть и качаясь, наконец–то стала идти по верному направлению. Хорошо, что на пути не попадались многочисленные водовороты, а то его бы точно выбросило из лодки. Единственная сложность была в преодолении речного порога, в том месте, где Жабня впадает в Волгу.

И вот течение большой реки поймало лодку, Георгий затащил весла внутрь. Изнемогший он лег рядом с ними и вдохнул полной грудью. Вокруг было спокойно. Сон, преследовавший его несколько недель, начинал сбываться, и Георгий предчувствовал его окончание.

Он попытался залезть во внутренний карман, но пальцы онемели и пришлось их размять, чтобы они его послушались. Оставалось ровно столько таблеток, чтобы сделать это мгновение предельно прекрасным. Георгий проглотил их разом и запил содержимым из фляжки. Тепло разлилось по горлу и животу, уняв дрожь.

Он посмотрел слипающимся глазами на небо и увидел нечеткое очертание солнца, пока серый туман надвигался на зеленую лодку и постепенно усыплял её пассажира. Теперь Георгий был счастлив, всё происходило так, как должно было происходить – и он никак не мог этому противоречить.

Закрыв глаза, он представлял, как под ним проплывают рыбы с красными плавниками и как они прячутся на дно в затопленном городе. Он видел улицы и дома, прежних обитателей, каменную брусчатку и вывески с дореволюционной орфографией. Люди выходили из своих жилищ и приветствовали его, словно дирижабль. У них были другие лица – красивые и необременённые печалью.

Время соединилось воедино – прошлое вернулось и стало будущим. Гоше казалось, что и он сам стал выше, сильнее и намного старше. Он пытался докричаться до жителей затонувшего города, но они застыли как на групповой фотографии. Рядом с деревянным покосившимся домом стояли мужчина в кожаной куртке, женщина с короткой прической и маленькая девочка. Они единственные не приветствовали дирижабль. Гоша пригляделся к ним и заметил, что у ребенка красный нос, дрожащая нижняя губа и размазанные сопли на щеках. Он, не отрываясь, смотрел в глаза Георгия и беззвучно плакал.

И чем дольше Георгий приглядывался к этим лицам, тем страшнее ему становилось.

Надежда!

Конечно, это был его прадед с его первой семьей.

Внешне его прадед, Евгений Яровой, был удивительно похож на него самого. Та же плоть и кровь. Но почему он выбрал такой путь? Из–за страха смерти или он так пытался выжить? Кого винить в том, что произошло, и как поступить ему самому?

Георгий ненавидел прадеда и то зло, которое он причинил. Зло от вседозволенности и безнаказанности. Он и был тем самым драконом, которого Георгий пытался победить. И как бы ему не хотелось, он понимал, что не может и не должен прощать это своему предку. Хотя бы во имя своей чести и совести. Всё же лучшее, что можно сделать для мира – это оставаться настоящим Человеком.

Милосердие – величайшее достижение человечества. Оно, возможно, одно из немногих вещей, которое помогает не перестать верить в спасение. Права была Ева, сравнив Георгия с Дон Кихотом. Может быть, он и есть тот Дон Кихот, который борется с ветряной мельницей.

Но он хотя бы попытался.

Гулко прозвенел колокол на всю Волгу, укрытую туманом. Георгий поднял свою голову к небу и вздохнул полной грудью.

Жизнь не остановить.

Были его последние слова.