Читать книгу И вот дракон вышел - - Страница 4

О НЕЛЮБВИ

Был четверг, и в бар пришло много людей – давали концерт. В основном музыканты пригласили своих друзей, так что были все свои. Этот бар открыли знакомые Андрея, и ходили сюда студенты и люди, которые как–то хотели связать себя с искусством. Вокруг разговаривали на высокие темы, о философии и другой ерунде. Андрей и Георгий пришли послушать музыку, выпить и познакомиться с красивыми девушками. Пели советские песни и песни из девяностых, все танцевали и подпевали музыкантам.

Тогда Георгий и познакомился с Евой. Его друг сказал ей, что она влюбится в него, ведь он тот ещё Ловелас, рассмеялся и ушёл искать свою печальную подругу в красном берете. Георгий ответил, что это неправда. Она сказала, что ей нравится его имя – Георгий, побеждающий Змея или Дракона, почти Дон Кихот. Как вы думаете, имя определяет твою судьбу? Почему–то она говорила с ним на Вы и иногда сбивалась, что было непростительно очаровательно.

Ева смотрела на людей, кружащихся вокруг них, и потягивала бокал с дешевым грузинским вином. Выглядела она измученной, видимо, думала о своих проблемах, и он почувствовал это.

– Неужели Вам нравится это место? Мне тут всё пытаются доказать, что это лучшее место на земле и сюда приходят лучшие люди.

– Врут. Меня же как–то пустили сюда, – Она рассмеялась, и это польстило Георгию.

– Да, меня тоже. Говорите красиво, но мне это не нравится. Я не верю словам.

– Почему ты вся в черном?

– Так получилось, – сказала она, посмотрев на свою одежду, – Иногда я чувствую себя слишком старой для таких мест. В окружении таких талантов и гениев – я обычный человек.

– Старой? – засмеялся он, но, заметив, что она отстранилась от него и ушла в свои мысли, сказал: – Забудь о том, что сейчас тебя тревожит, и насладись молодостью.

– С Вами я могу быть честной? – спросила она, смотря ему куда–то глубже, чем в черные капли глаз, – Может, я глупая? Скажите, что это так.

– Не бойся сказать глупость, – сказал Георгий и приблизился к ней, чтобы лучше слышать её голос.

– Я обычный человек, ординарный, ничем непримечательный. В моём роду не было ни дворян, ни интеллигентов, ни выдающихся личностей. Мои предки возделывали землю и молились Богу. Вот и всё. А мне хочется снова стать тем ребёнком, каким я была в детстве, который видел и чувствовал мир впервые. Этот ребёнок честнее и талантливее меня, – Ева говорила, перепрыгивая с одной мысли на другую, – Многие хотят быть особенными – одеваться не так, как все, иметь свой взгляд на жизнь и искусство. Я не ношу модную одежду, завишу от своих родителей и их воспитания. Если бы вы могли, что бы вы изменили в своем воспитании?

– Ничего, наверное. Я бы только хотел, чтобы моя мама больше проводила со мной время, – сказал Гоша, удивляясь тому, как он легко делится с ней своими мыслями, – Мне всё детство её не хватало.

– Спасибо, – сказала Ева и взяла его за руку, – Спасибо, что откровенны со мной.

– А ты? Чтобы бы ты изменила?

– У меня много претензий к моим родителям. Я бы хотела, чтобы они больше мечтали, когда были в моем возрасте. Знаете, они боялись мечтать. И я понимаю почему. Вы спрашивали меня, почему я вся в черном, просто я не умею хорошо одеваться. Не знаю, зачем мне выделяться, но, наблюдая за калейдоскопом индивидуальностей, я признаю себя ординарным человеком. Возможно, в этом нет ничего плохого. Ещё одна жизнь, ничем не отличающаяся от остальных. Простите, что загружаю вас своими мыслями. Вы пришли веселиться, а я гружу вас своей рефлексией. Поэтому людям тяжело со мной – мне легко загрузиться и уйти в себя.

Играла громкая музыка, люди пели и распивали алкоголь. Георгий смотрел на неё, слушал каждое её слово и чувствовал, что у него кружится голова.

– Не хочешь прогуляться?

– Да, – сказала она, улыбаясь во весь рот, – Это как раз то, чего я хотела.

Гремел розовый рассвет над домами, Ева и Георгий шли по пустынной улице, отсвечивающей небом, и тихо разговаривали, словно громкость могла нарушить условный договор между ними. Сели на скамейку, он спросил её, почему у неё такие красные губы, а она улыбнулась и сказала, что часто облизывает их, поэтому они рвутся и краснеют. Уши Георгия тоже стали краснеть, как её губы и как утреннее московское небо.

А потом они поехали к ней.

Он уловил в своей голове мысль, что хотел бы от неё ребёнка, такого же смешного, который почувствует этот мир впервые, как она рассказывала. И позволил себе то, чего не позволял до этого.

Они смотрели на потолок, вытянув и скрестив руки, за окном рассветало и синие лучи просыпающегося солнца падали на холодеющую постель.

– У тебя такие тонкие запястья, никогда в жизни таких не видел, – сказал Георгий, соединив пальцы вокруг её рук. Она повела плечом, наблюдая за его движениями. Скользнул луч между их ладонями, переместившись на ноги – это он опустил руки и обнял её, – На самом деле я очень хочу спать, ты не обидишься, если я отвернусь?

– Конечно, – сказала она, продолжая гладить его голову одной рукой.

– Спокойной ночи, – сказал он и повернулся на другой бок и постарался заснуть, потом добавил еле слышно: – Я тоже хочу быть честным с тобой, я не умею любить.

– Разве это нужно уметь? Это же так просто.

– Мне не хочется сделать тебе больно, – сказал Георгий и посмотрел на своё отражение в зеркале, которое было напротив кровати, – Мне так надоело играть и манипулировать. Я такой же одинокий, как и ты. Мы с тобой проснемся завтра и всё хорошее останется в дне вчерашнем. Ты станешь стесняться меня при встрече, а я буду избегать тебя.

Ева, ничего не ответив, подняла своё лицо к окну и с каждым его словом всё больше уходила в себя, в свою ракушку, потом отвернулась от него и, как ему показалось, стала дальше, чем прежде. Она заплакала тихо, почти не замечая своих слёз. Отчего–то он боялся дотронуться до неё, словно его прикосновение могло причинить ей боль.

– Почему ты плачешь? Я сказал что–то грубое? – он смотрел на её ушную раковину, на хрящи и изгибы и снова почувствовал, что у него кружится голова.

– Я такая глупая.

– Почему ты так говоришь?

– Глупая, вот и всё, – сказала она ещё тише, словно их мог подслушать дворник, распевающий песни на чужом языке, или соседка по квартире, которой не было дома, – Оставь меня одну, хорошо?

– Если я сделал что–то плохое, то прости меня.

– Ничего.

Он услышал, как она сама прошептала сама себе – «Никакой любви», бесшумно закрыл дверь, и пространство окончательно разделило их.