Читать книгу И вот дракон вышел - - Страница 6

Всю следующую неделю Георгий учился ухаживать за дедом и общаться с ним. Казалось, что тот даже стал привыкать к его назойливому присутствию. На его вопросы он не отвечал и говорил лишь тогда, когда к нему заходила студентка Лада. Она, кстати, помогла Гоше достать телефон, хоть старый и разбитый, но работающий, с него можно было даже выходить в интернет и слушать музыку.

Фенозепам решил больше не принимать и бороться с тревогой своими силами. Стали возвращаться воспоминания и навязчивые мысли. Первые дни после того, как он отказался от таблеток, ему было ещё хуже, чем обычно. Психотерапевт сказал бы – синдром отмены. Но лучше быть ненормальным, чем бесчувственным.

Ненависть к отцу перемешалась с ненавистью к самому себе. Он ощущал вину за него и за себя. Наверно потому, что сам про себя плохо думал. Когда Ева сказала, что он хороший человек, ему было нестерпимо от того, как она была неправа. Тяжело было уживаться с ожившим скелетом из отцовского шкафа, но возможно. Чего только человеку не доводится терпеть и переживать. Он способен выживать, как таракан. Если вы когда–либо беспокоились о грядущем конце человечества, то это вас должно успокоить. Ной обязательно спасётся.

Несколько дней подряд Георгий пытался попасть к Коле, но тот никому не открывал. Георгий подолгу сидел возле его двери вместе с его лохматой собакой Тишей, которую он изредка подкармливал. Пытался даже выломить дверь, но она не поддавалась. Ксения Владимировна успокаивала его, говорила, что–де это уже болезнь, и никто его не вытащит, если он сам не захочет.

Лада тоже ходила вместе с ним к дому Кольки и просила его выйти. Так она стала всё свободное время проводить с Георгием. Ему нужна была дружеская поддержка и общение, и Лада сильно помогала ему. Постепенно она перестала его бояться, всё больше к нему привязываясь. Возможно, что свои страх и волнения она заменила влюбленностью, спутав эти чувства. А так часто случается. Но Георгию не хотелось портить общение, хотя и была такая возможность.

Достав телефон, он первым делом позвонил Андрею. Тот спрашивал, куда пропал, а, узнав, сказал, что приедет к нему на несколько дней и возьмёт с собой фотоаппарат. Куда ж без него.

– Ты бы знал какая заваруха была! – кричал Андрей в трубку, – Двенадцать суток хотели дать, но про нас написали в СМИ, мою фотографию печатали на обложках известных газет! Представляешь! И нас отпустили, Таис стала звездой.

– Не удивительно, – Георгий слушал друга и улыбался, понимая, как соскучился по нему: – А моё лицо попало на фото, надеюсь?

– А как же! Только фото с тобой нигде не напечатали, думаю, что твой отец постарался.

– Андрей, а помнишь Еву? Ты меня с ней познакомил на концерте.

– Еву? – подумал Андрей, – Конечно! Которая ещё вся в черном была

– Да, да, она, – Георгий вспомнил снова её лицо и глупую челку, которую она поправляла: – Как она, не знаешь?

– Говорят, ищет работу. Пока не получается.

– Можешь скинуть её профиль?

– Спрашиваешь, конечно. Гоша, ты лучше не трогай её.

– Почему?

– Не трогай и всё, хорошо?

– Как я до неё дотронусь? – Георгий рассмеялся в трубку, – Я просто хочу посмотреть профиль и всё.

– Хорошо! Хорошо! Скину! Ладно, мне пора бежать. Скоро увидимся.

– Привози теплые вещи, хочу попробовать выйти на рыбалку.

– Это что–то интересное. Возьму! Давай, пока.

– Пока.

Георгий перешёл по ссылке и на экране сквозь трещины высветилось её лицо. Он уже почти забыл, как она выглядит на самом деле. Какие у неё смешные уши, оказывается, и густые черные брови.

Где училась, родной город и любимые цитаты. Георгий улыбнулся этим глупым вырванным из контекста фразам и посмотрел на то, какую музыку она слушает. Странный джентельменский набор, но любопытный. Включил последнюю песню из её плейлиста в наушники, и взял маленькую лопату, чтобы возделывать сад деда. Теперь было намного лучше.

Из здания на Страстном бульваре выбежала девушка с сумкой на плече после собеседования на работу, которое она снова провалила. С вами свяжется мой секретарь, сказал человек, положив руку ей на колено, и протянул ей визитку, – Но, если что, ты можешь позвонить мне по этому номеру. Испугалась, руку не убрала, но визитку не взяла. И вероятность того, что её возьмут на эту желанную работу, теперь равнялась абсолютному нулю. Блин.

Она перебежала на красный свет – снова опаздывала на занятие с учеником, которого готовила к ОГЭ. Его мама уже звонила три раза. Чёрт, чёрт, чёрт.

Я уже подхожу, буду через 2 минуты, – написала она капризной маме, тут же наступила на лужу и распугала сытых московских голубей, расплескав на них воду.

Ева бежала вниз по Тверской, представляя себя Маргаритой. Каждый раз, когда она оказывалась на этой улице, в голове неудержимо возникал её образ – длинные черные волосы и желтые цветы. Несколько раз она даже специально покупала абхазскую мимозу у тёток, стоявших возле подземного перехода,и гуляла по Тверской, но никакого мастера не встречала.

Она летела по улице и смотрела, стараясь выхватить в толпе знакомое лицо, а когда поворачивала мимо бутиков с дорогой одеждой, улыбалась манекенам.

Как же ей мешало её филологическое образование.

Дверь ей открыл высокий и щуплый девятиклассник Петя со свежим прыщом на лбу, похожий на помидор черри, и пожал руку в знак приветствия. Он был воспитанным и симпатичным мальчиком из семьи музыкантов. И он её уважал, как настоящий мужчина. Правда, иногда Петя мог вести себя с ней странно: написать ей в ночи, принести ей конфеты, а на её день рождение он даже подарил ей коллекционное издание Дон Кихота, про которое она как–то ему рассказала. Еве было приятно, но старалась осторожно общаться с ним, чтобы не влипнуть в историю, как это обычно выходило.

Ей нравилось у них дома – библиотека, антикварные иконы и картины на стенах, старинный стол, за которым они занимались, и коллекция музыкальных инструментов. Здесь к ней были добры (все, кроме матери, которая, видимо, завидовала её молодости). И самое главное, в их доме всегда играла музыка. Так и сегодня из соседней комнаты доносились звуки скрипки – это отец репетировал Прокофьева. Ева извинилась за опоздание, заходя в комнату, и стала раскладывать учебники и тесты по ОГЭ.

На самом деле ему не нужен был репетитор, он хорошо знал русский и литературу и мог сдать и без помощи. Она ему нравилась, как взрослая и симпатичная девушка, которая могла поговорить с ним о литературе и о кино. Он иногда специально делал ошибки в контрольных, чтобы его мама не отказывалась от Евы. И кто захочет летом решать тесты и делать домашнее задание? Только неистово влюбленные ученики.

– Так сегодня поработаем над сочинением, – сказала Ева, протягивая ему раскрытую тетрадку с тестом, – Вы читали «Слово о Полку Игореве»?

– Нет, – виновато протянул Петя, смотря на то, как она пыталась восстановить дыхание после бега, – Может что–нибудь попроще?

– Герой нашего времени?

– Я люблю Лермонтова, это мой любимый поэт, – сказал Петя.

– И я его любила, – сказала Ева, следя за тем, как Петя аккуратно выводит ручкой слова, – Когда я была в девятом классе, постоянно повторяла про себя – «Взгляните на моё чело, всмотритесь в очи, бледный цвет, лицо моё вам не могло сказать, что мне пятнадцать лет».

Она рассмеялась, а Петя удивленно посмотрел на неё, словно она прочитала его мысли. Повёл скулами и вернулся к листку. Дура, думай прежде, чем говорить, – подумала она, стараясь натянуть на себя холодную маску учительницы. Они молча просидели пятнадцать минут, пока в соседней комнате отец мучительно повторял один тот же музыкальный момент и сердился на Прокофьева.

Пока ученик думал о Печорине и Бэле, Ева рассматривала портрет прапрабабушки мальчика, который написал Петр Кончаловский – розовый фон и на нём маленькая девочка с короткой стрижкой под мальчика с ярко–желтым бантом, который был явно больше её головы. Она тоже была такой девочкой, только великие художники не писали с неё картин. Сто лет назад здесь, за этим столом сидели Кончаловский и Лентулов, пока её предки ковырялись в земле. Она снова почувствовала себя самозванцем в барском доме и постаралась больше не смотреть на картины.

– Ева Матвеевна, а вы замужем? У вас есть кто–то?

– К чему такие вопросы? Это как–то относится к Лермонтову?

– Вопросом на вопрос неприлично отвечать, – сказал Петя, протянув ей листок с сочинением, – Готово.

– Нет такого правила, Петр. У меня есть право не отвечать на такие вопросы, – сказала она и стала проверять его сочинение, – Интересно, почему вы обвиняете Печорина?

– Он не способен на любовь. И себя мучает, и других.

– Вы думаете, что не все умеют любить? – спросила Ева, на уме крутилось какое–то слово или воспоминание, которое никак не могло принять окончательную форму. У меня «дежа вю»?

– Не все, – подтвердил Петя, – Все хотят любить, но не все могут нести ответственность за это чувство. «Когда–нибудь он станет хорошим мужчиной», – подумала Ева.

– Слишком взрослая мысль, чужая как будто, – сказала Ева, и, снова посмотрев на сочинение, добавила: – Из вас вышел бы хороший психолог или писатель. У вас есть талант. Вам кто–нибудь говорил об этом?

– Спасибо, Ева Матвеевна. Я ещё стихи пишу, можно будет вам показать?

– Конечно, – Ева уже пожалела, что похвалила его, – К следующему разу прочитайте, пожалуйста, «Слово о Полку Игореве». Я знаю, что это трудно, но вы справитесь.

Петя радостно кивнул, вскочил со стула, чтобы помочь ей встать, и положил на стол конверт с деньгами, который оставила его мама. Почему–то ей было неудобно брать из его рук деньги. Отношения с ними вообще были какими–то неудобными. Чувствовала стыд, когда они были и когда их совсем не было. Петя помог надеть ей плащ и на прощание сказал, что пришлёт ей стихи в мессенджере.

В Москве она часто думала про своих родителей, особенно, когда встречала их успешных ровесников. Ей казалось несправедливым, что одним везёт больше остальных. Она считала своих родителей по–настоящему талантливыми людьми – мама была хорошим парикмахером в Сызрани (все родственники ходили к ней на стрижку), а у отца были золотые руки – хотя сейчас он нигде не работал.

Земля крепко держала их. Они настолько приросли к ней, что им было даже страшно подумать о том, чтобы попытаться вырваться из этого привычного мира, а другой берег Волги представлялся им или загробным царством или Америкой.

Когда она поступила на филфак в МГУ, они плакали. Единственная дочь в другом городе. Ради чего тогда всё это было – квартира и их знакомства, а кто будет ухаживать за могилами? Москва – это же чужой город, и ты никого там не знаешь. Тебя изнасилуют или, ещё чего хуже, увезут в Турцию, станешь пятой женой какому–нибудь султану. С Мариной тоже самое было, с маминой одноклассницей. Останься с нами, будешь помогать. Ты же не собираешься бросать нас?

Через некоторое время они привыкли к её отсутствию и уже с гордостью рассказывали друзьям, что их дочь учится в Москве. Хоть это и не было чем–то невероятным, друзей это впечатляло. А когда Ева закончила институт и её никуда не взяли, даже в детский сад, они снова стали говорить те же самые слова.

Но вернуться обратно в Сызрань для Евы было сравни самоубийству. Половина её одноклассниц успела бросить институт, родить и развестись. С мальчиками была похожая история. Хотя, на самом деле, Ева ни с кем из них не общалась хорошо и не знала, счастливы они или нет. Лишь однажды, когда она случайно встретила их на летних каникулах, они в один голос говорили ей ни за что не возвращаться. Ева понимала, что, если бы не уехала из родного города в семнадцать лет, потом ей было бы тяжелее решиться.

Да, среди её школьных друзей было много талантливых людей, как её родители. Их беда была в том, что они боялись мечтать. Словно это было чем–то невозможным. Она старалась их не винить потому, что понимала их страхи. Но жить так, как они, не хотела. И боялась этого больше всего на свете.

Ева не давала себе грустить и всегда пыталась найти выход, даже когда хотелось опустить руки.

– Ева, нам нужно поговорить.

Почему молчишь?

Это важно.

Я соскучился.

Блин, только не он.

– Я занята.

– У тебя есть полчаса? Мне нужно поговорить с тобой.

Ева? Всего на полчаса.

Приставать не буду.

Мне нужен ассистент на новый проект.

Ты же ищешь работу?

В девять на Камергере. Придёшь?

– Хорошо.

История, которую она всё пыталась завершить, но у неё никак не выходило. Марк Хромоногов, театральный режиссер, довольно успешный и женатый. Познакомились случайно на читке пьесы, он сам подошёл к ней. И внимание такого человека и его энергетика моментально влюбили её в него. Он умел говорить красивые слова и ухаживать. Да, была трагедия, когда она узнала, что он женат. Долго плакала и даже решила расстаться, но он пообещал ей, что они с женой скоро разведутся. И вот шёл уже третий год их странных отношений, которые никак не могли закончиться. Ева знала, что она не одна у него, и что он никогда не разведётся, но почему–то всё равно продолжала ему верить.

Когда она подошла к Камергерскому переулку, увидела, как он стоит возле нового памятника Станиславскому и Немировичу–Данченко и думает о своём великом. Высокий, лохматый, с серёжкой в левом ухе и в длиннющем плаще. Уже хотела развернуться и убежать обратно к своему трогательному Пете, как он окликнул её и встретил с распростёртыми объятьями.

Марк долго и крепко обнимал её, уткнувшись носом в шею. Снова говорил красивые слова и что–то мельком про новый проект, куда ему нужна была ассистентка. Она слушала его и понимала, что сдаёт позиции, – работать вместе с ним, что могло быть лучше. Может, они теперь будут проводить время вместе, и он познакомит её с новыми и интересными людьми. Лучшей работы и придумать нельзя было. Согласилась. Он приобнял её за талию и предложил прогуляться.

Ярко горели теплые летние фонари на фоне синего неба, освещая мокрую плитку. Играли уличные музыканты, Ева остановилась послушать их, он обнял её сзади и сказал, что соскучился. Она закрыла глаза и спросила себя, а счастлива ли она? И чем измерить это счастье? И, кажется, не знала, что ответить. Кто–то сфотографировал их и глаза на несколько секунд застелила пелена от внезапной вспышки. Марк тут же подошёл к фотографу и попросил удалить фото. Фотограф, улыбаясь, помахал Еве и сказал:

– Мы только сегодня тебя вспоминали.

– Вы знакомы? – сдержано спросил Марк, то ли сердясь, то ли ревнуя.

– Да, Андрей, мой друг, – сказала Ева и снова повернулась к фотографу, – С кем вспоминали?

– С Гошей, помнишь его? Я вас на концерте познакомил. Кстати, вы видели газеты недельной давности? – Андрей достал из своего рюкзака помятую газету, разгладил её на коленке и протянул Еве: – Вот здесь, если присмотреться, есть его лицо, справа, видишь, такое маленькое и размытое. Почти незаметно, конечно. Это моя фотография, на первой полосе напечатали, представляете! Деньги заплатили даже, за мои–то фото!

Она попросила оставить газету себе, поздравила его и, попрощавшись, пошла дальше гулять вместе со своим работодателем по освещенной улице вверх по Кузнецкому мосту.