Читать книгу Бремя Милосердия - Марк Астин - Страница 13

Сильвеарена, «Драгоценность, лежащая на берегу моря», – или просто Гавань, как её чаще всего называли ламбиты – раскинулась в дельте Чуи, которая срывалась с утёсов стены Лиит широким полукружием водопада, у подножия утёсов кипела озером и вновь ненадолго становилась рекой – чтобы тут же распасться на множество рукавов, несущих её воды к морю. На этом месте, там, где река в первый раз разделялась, положив начало ветвящейся дельте, природа воздвигла препятствие – гигантскую базальтовую глыбу, обломок, отпавший от стены Лиит доисторически давно. Ныне эта скала возносилась над улицами, каналами и бесчисленными мостами Сильвеарены, как остров над морем. По уступам карабкались сады, крыши и палисады, между ними вились серпантином или стремительно бросались вверх выточенные в камне лестницы-улицы. Самый верх скалы венчал, видный из всех закоулков города, храм Матери Мира.

Город пробуждался для нового дня. Из домовых труб и внутренних двориков поднимались дымки, черепичные крыши и брусчатые мостовые сверкали инеем. Из окон26 доносились ароматные запахи свежих лепёшек и травяного чая, а кое-где – тонкие, более пронзительные ноты ромари и леуровых воскурений: город готовился к благовесту Восхода Солнца.

Мастер Гоода прибавил шагу: старику не терпелось завершить дела как можно раньше. Мёрэйн шёл позади него, улыбаясь прохожим. Женщины и мужчины в меховых парках поверх разноцветных шёлковых ассари, с выкрашенными в разные цвета волосами, перевитыми яркими лентами, приветливо здоровались в ответ, желая приятного дня. Он отвечал им тем же. Пару раз отметил, что мастер Гоода забывает отвечать на приветствия встречных, делая занятой вид. Это никуда не годилось – как бы ты ни был занят, нужно поздороваться с человеком, посмотревшим на тебя, улыбкой и добрым словом помочь ему в наступающем дне запечатлеть себя красиво в Зеркале Великой Матери27 – гласит заповедь Веды. Впрочем, у Гооды были серьёзные основания хмуриться.

На рассвете пришло гневное письмо из Сильвеарены. Главнокомандующего в срочном порядке требовал к себе губернатор.

Мёрэйн слышал, как в панике мечутся мысли старика. Как чванливый мастер придумывает фразы, в которые облечёт необычный доклад.

Небо окрасилось золотом и розовым перламутром: над морем, невидимым за мешаниной кварталов дельты, восходило солнце. Люди останавливались и глядели вверх, где над крышами домов возвышался храм. Его высокий резной шпиль, похожий на сахарный мираж в морозной голубизне, уже был освещён первыми лучами солнца, но город всё ещё лежал в тени. На улицах умолкли: ветерок доносил высокие, чистые звуки хорала. Город замер в ожидании. Прохожие на улицах остановились, подняв головы и молитвенно сложив на груди руки. Влюблённые на террасах домов притихли, обнявшись, устремив взгляды на восток. Разномастные головы, убранные золотистыми, огненно-алыми, лиловыми, голубыми, пурпурными, зелёными и сине-чёрными косами, высунулись из окон. Дети, выбравшиеся на крыши, махали руками. Торговцы раскладывали свой товар на каменных скамеечках вдоль улиц, но никто не начинал торговлю. Все смотрели вверх. Над городом восходило солнце. И вот золотой, горячий луч скользнул ниже по белоснежному шпилю – и золотом вспыхнули высокие витражные окна собора. И в тот же миг звонко ударили колокола, сообщая городу, что свершилось таинство Приветствия Солнца – начался новый день.

Мастер Гоода нетерпеливо мотнул головой, оглядываясь на отставшего и замершего в молитве Мёрэйна. Мёрэйн, всё ещё чувствуя, как пульсирует на груди Звезда, откликаясь на ток энергии, поспешил за ним, погасив раздражение – не подобало осквернять радость Благовеста досадой на толстокожего спутника, считающего подобные вещи глупыми ритуалами.

Они миновали извилистые улочки, паутинками сходившиеся к центру города, и спустились в район средней северной дельты. Здесь располагалась вилла губернатора, утопающая в зелени туй и миртов обширного сада. В воротах низкой мраморной ограды стояли двое гвардейцев в алых ассари, при т’аандах. Они приветственно отсалютовали мастеру Гооде, сложив воздетые над головой руки в мудру иероглифа Дэйн. Мастер Стражи прошествовал мимо, глядя прямо перед собой. Мёрэйн, бесшумно ступал следом, задумчиво поглядев на очертания Дэйна, за последние дни уже успевшего набить оскомину – Неприметные проверяли всех неприкасаемых в Марке, кто носил на лице такой же иероглиф, какой был на щеке у неопознанного контрабандиста.

Гооду ожидали с нетерпением. Бледный и собранный, прошёл он в губернаторские покои. Мёрэйн остался ждать. На аудиенцию его не приглашали. Мастер Гоода велел сопровождать его в Сильвеарену под витиеватым предлогом – дескать, вдруг меари «почувствует в городе некий след, который мог бы привести к искомому контрабандисту». Но Мёрэйн знал, что старик на самом деле взял его с собой из-за страха, который поселился в душе после покушения и в котором Мастер Стражи никому не признался бы – даже самому себе.

Резиденцию обнимали полукруглые мраморные галереи с зимними розами и плодовыми деревцами, убранные мягкими коврами лестницы поднимались в округлые залы, залитые светом из огромных, от пола до потолка, окон, выходящих на залив. По каменным колоннам и балюстрадам вилась резьба, изображающая сцены из иветонических сказаний, интерьеры были отделаны разными сортами мрамора – от кораллово-розового до редчайшего небесно-голубого. Полы и скамьи, стены и балконы покрывали ковры. Количество золота и самоцветов могло поразить любого эрендерца, как бы он ни был наслышан о чудесах Золотого Континента. Зеркала резиденции были легендой всего человеческого мира – они были сделаны с использованием настоящего серебра28. Однако главным богатством виллы герцога Сильвеарены были даже не они. В резиденции царила удивительная атмосфера, такая, какая бывает лишь в домах, где из поколения в поколение живут счастливые, здоровые, любящие и любимые люди. Все императоры любили бывать в гостях у губернаторов Ламби, а некоторые из них втайне мечтали бы провести остаток жизни именно здесь… Но сегодня что-то изменилось. Беззаботности и упоения жизни в воздухе резиденции больше не было. Даже зимние розы слегка поникли.

Явился слуга, предлагая вино и яства. Мёрэйн с тоской посмотрел на бутылку одной из лучших виноделен Ламби. Может быть, забыть о том, что при исполнении обязанностей, и напиться? Всё равно работа стоит на месте. Он слышал разговор между губернатором и Мастером Стражи, как если бы они стояли рядом. Губернатор в гневе: мало того, что знаменитые Неприметные кругом облажались, начиная с того, что по Марке свободно разгуливают потенциальные убийцы и заканчивая тем, что у них под носом торгуют контрабандой оружия Чужих… Так ещё и губернатор Марки узнаёт обо всём этом последним!

«Это он ещё не знает о мотивах парня, – думал Мёрэйн, давясь эманациями губернаторской ярости. – Если бы ему было известно об истории с матерью того молодчика, эмоций было бы куда больше»…

Гоода отпирался, как мог. Апеллировал к тайне Неприметной Стражи и соображениям секретности ради пользы дела… Чем меньше утечки информации, тем больше шансов найти преступника…

– Так вы нашли его? – Вопрошал губернатор. – Нашли контрабандиста?

Мёрэйн вздохнул, вспоминая о предложенной бутылке. В отличие от губернатора и Мастера Стражи, он уже прекрасно знал, что найти человека с Дэйном на щеке невозможно. Потому что будь иначе – Орден уже нашёл бы его.

– Нет, ваша светлость, – отвечал Мастер Стражи. – Исходя из данных, которыми мы располагаем, не представляется возможным…

– Так найдите!!! Вы что, в самом деле хотите, чтобы сам Император занимался этим делом?!

Мастер Гоода вышел от губернатора бледный и поникший.

– Монсеньор, мы уже работаем над решением проблемы, – уверял он на выходе, – как я уже имел честь доложить вам, у прибора форта Гира Моона отказал механизм синхронизации, потому мы объявили полный сбор Неприметной Стражи, и когда все мои бойцы пройдут меаграфию…

– Избавьте меня от подробностей! Будьте так любезны, позаботьтесь о том, чтобы не втянуть Империю в международный скандал.

– А когда все бойцы пройдут меаграфию – что, если окажется, что идентификация по-прежнему невозможна? – спросил Мёрэйн, когда они вышли за ворота.

Мастер Стражи сжал губы.

– Значит, мы сделаем всё, чтобы она стала возможной, – рявкнул он. – Вэддану придётся допросить наших людей лично.

Мёрэйн исподлобья посмотрел на главнокомандующего.

– Это бессмысленно и жестоко.

Гоода взорвался.

– Мы полагали, что вэддан находится на службе в форте Гира Моона, – угрожающе проговорил он, остановившись среди безлюдной улицы.

Мёрэйн в который раз за время пребывания на форте задумался – этот старик настолько глуп или настолько смел?

– А я полагаю, что служу Владычице, – сказал он. – И больше никому.

Он развернулся и, оставив Мастера Стражи стоять посреди улицы, зашагал прочь.

У заветной бутылочки вина сегодня всё же есть шансы.

Только пройдя пару кварталов Дельты, он вдруг ощутил какую-то мысль, нюанс, что-то, о чём напрочь забыл, что вылетело из памяти в переполохе последних дней, начисто вышиблось из головы всей этой историей с делитером, – но было, несомненно, связано с Сильвеареной. Конечно! Как он мог забыть…

***

Толкнув дверь под небольшой и скромной вывеской, изображавшей приоткрытую раковину моллюска, в которой белела жемчужина, Мёрэйн вошёл в таверну.

С течением лет здесь совершенно ничего не изменилось: всё те же приземистые скамьи, застланный хрустящими циновками пол, длинные лежанки ламбитской печи29, на которых дрыхнут несколько постояльцев. Пара тавернских девиц, одетых вместо ассари в декольтированные платья, весело смеются с компанией молодых моряков. Кто сидит на скамьях за столами, кто – на неизменных циновках, разостланных на полу. В помещении полумрак: дневной свет едва проходит через маленькое оконце, выходящее в традиционный для ламбитских поселений круглый внутренний двор. От лап печи волнами расходится тепло: готовят жаркое. С высокого потолка свисают резные медные светильники с колбами из разноцветной арудары. Внутри полыхают язычки пламени, и вокруг ложатся пятна разноцветного света. Известковые стены сплошь покрыты надписями и рисунками (их значительно прибавилось с тех пор, как Мёрэйн заходил сюда в последний раз), некоторые выполнены весьма недурно. Центральный – большой рисунок над стойкой – изображает взлетевший на волну, легший на правый галс парусник. Мёрэйн поглядел на картинку с нежностью.

– Вэддан Мёрэйн! Наконец-то вы пожаловали, хвала Маннану и всем богам! Капитан говорил, что вы придёте. Вот как пить дать говорил.

Мёрэйн оторвал взгляд от картины и улыбнулся полноватому, чернявому человеку, спешащему к нему из-за стойки.

– Здравствуй, мэтр Чионнэ. Доброго тебе дня и добрых постояльцев.

Удивительно всё же, подумал Мёрэйн. Сколько сменилось поколений – но он узнавал эти большие чёрные глаза, чувственные губы и смуглую кожу… Всё-таки гены и впрямь серьёзная вещь.

– Благослови вас Владычица! – Воскликнул тавернщик. – Что закажете? Я припоминаю, вы, кажется, предпочитаете настойку на Корне Жизни?

– Хреновуху, ага, – улыбнулся Мёрэйн. – Только ты не можешь этого помнить, мэтр Чионнэ, ты был ребёнком, когда мы с Роу останавливались здесь в последний раз.

– О, вэддан… – Тавернщик покраснел. И его смуглому, чувственному лицу это шло, так же как другому лицу, черты которого сквозили в его внешности. – Неужели вы полагаете, что рассказы о ваших вкусах не передаются в нашем роду со времён моей пра-пра-пра-прабабушки?

Мёрэйн кивнул.

– Достойнейшая женщина.

– О, вэддан, если бы вы рассказали о ней, пока готовится обед…

Мёрэйн усмехнулся. История о том, как капитан легендарного пиратского судна подарил таверну корабельной шлюхе, была одной из баек побережья – и всякий рассказывал свою версию, единого повествования не существовало – кроме того, что сохранилось в памяти Мёрэйна. Но это долгая история. Когда-нибудь он расскажет её… Но не сейчас.

– Пока готовится обед, мэтр Чионнэ, я поговорю с капитаном Роуиэраору. Где он, кстати? – Среди постояльцев таверны явно не было двинэа.

Тавернщик замялся.

– Видите ли, вэддан, это сложный вопрос. На который трудно однозначно ответить.

– Да? Что ж, ответь хоть как-нибудь.

– Тело нашего капитана пребывает в мансарде…

– Уже неплохо.

– Но вот сознание его… Оно, как бы это сказать… Отсутствует…

– Что случилось?

– А вы сами посмотрите, вэддан.

Мёрэйн прошёл наверх.

Мансарда в «Морской Жемчужине» была небольшой, уютной комнатой со столом и парой скамей из арудары, пледами, жаркой печной трубой и выходом на террасу, а оттуда – вниз по лестнице на улицу. Предназначалась она для тех постояльцев, которые желают приватного времяпрепровождения и готовы щедро заплатить за возможность уединиться, которую весьма редко найдёшь, находясь среди ламбитов.

Посередине комнатки лежало тело капитана Роуиэраору, просто Роу, если на людской манер. И телу было очень, очень плохо. Волнами по мансарде расходились эманации боли и слабости. Мёрэйн почувствовал, как заломило висок. Не медля ни секунды, он бросился к другу, стащил с руки перчатку, отыскал бесчувственную лапу двинэа и вложил её в свою руку, обвив пальцами его широкое запястье.

Спустя мгновение Роу раскрыл огромные флуоресцентно светящиеся глаза и, сладко потянувшись, сел. А Мёрэйн, обхватив голову руками, повалился на пол.

– Гнев и милость Двуликой!!! Ты убийца, Роу…

– Сам виноват, – Роу прикрыл глаза и шельмовски, прямо-таки по-человечески ухмыльнулся. – Вот так вот лапы-то распускать, прежде чем камбузом варить…

Изъяснялся он, по своему обыкновению, вслух. Ему стоило немало сил приспособить свой речевой аппарат для произнесения человеческих слов – но это было ещё одно из чудачеств двинэйского контрабандиста. И ещё одна его дань привычке жить среди людей.

– Ах, вот что означает «найди моё бренное тело в таверне»! – Прошипел Мёрэйн. Он терпеть не мог общаться ментально, когда собеседник использует речь.

Он на четвереньках выполз на террасу, где стояла бочка с дождевой водой, и окунул в неё голову. Так его и застал тавернщик.

– Выпьете что-нибудь, вэддан?

– Да. Хреновухи… – Мёрэйн прислушался к телу, сходящему с ума от ощущений фантомного похмелья. – Нет, лучше квасу.

– Как скажете, – развёл руками тавернщик, недоумевая. – А господину капитану?

– Ему тоже, – быстро сказал Мёрэйн прежде, чем Роу успел раскрыть рот. – Да, да, он так в нём нуждается!

Тавернщик, не выказывая никакого удивления, отправился вниз. Мускулистая лапа двинэа сжалась в кулак.

– Я тебе покажу, устрица ты недоеденная!

– Да что ты говоришь. – Мёрэйн наконец вытащил голову из бочки. С мокрых волос, завивающихся кольцами, лились потоки воды. – Я чуть не загнулся. И ты мне должен после этого, шутник.

– Ну ладно, успокойся уже.

– С тебя секрет, – проворчал Мёрэйн, поднимаясь и садясь за стол. Голова раскалывалась. – Помнишь старую традицию: когда каладэ в чём-нибудь проштрафится перед смертным, он должен открыть ему любой секрет о жизни или о себе, какой тот ни пожелает…

– Я не каладэ, я двинэа. А ты не смертный.

– Всё равно с тебя секрет…

Роу смешливо прищурился. Принесли квас. Мёрэйн сделал большой глоток и поморщился.

– Даже напиться не могу толком. Что за жизнь.

– Так ты при исполнении? Или нет? Сбежал со своего форта?

– Устал от бреда.

– О, это бремя избранности! О, тяжкий жребий – терпеть каждый день простых смертных!..

– Роу, прекрати. Но Гоода действительно невыносим.

– Вот видишь.

– Мне необходимо отдохнуть. К тому же я всё равно не смогу продолжать рассле… Э, то есть работу… В общем… У меня появились небольшие трудности, дружище.

– А, теперь моронское орудие уничтожения для нас – небольшая трудность, – ухмыльнулся двинэа. – Да ты растёшь.

– А твои большие уши слышат больше, чем нужно, – улыбнулся Мёрэйн.

– Правда? Что же такое им, по-твоему, не положено слышать?

– Государственные тайны, к примеру.

– Полно! Об этом говорит полгорода.

– Какого? – Нахмурился Мёрэйн. – Какого именно города?

Роу посмотрел на него зелёным мерцающим взглядом.

– Не того, в чьих прекрасных стенах мы сейчас находимся.

Мёрэйн вперил взгляд в глаза двинэа.

– Я неприкасаемый, Рэйн, – просто сказал капитан. – Но я часть моего народа. Я слышу то, о чём говорят в Хоурэари-Но.

– Час от часу не легче, – пробормотал Мёрэйн. Сам над собой мысленно усмехнулся: а чего он хотел? Чтобы Оррэ Таита, поставленный присматривать за людьми, молчал, ничего не сообщая каладэ?

– Международные разборки – не твой конёк, дружище, – добродушно сказал капитан.

– Твоё здоровье, – Мёрэйн поднял бокал. – А ты думаешь, будет разборка?

Роу пожал плечами.

– Моим коньком политика, знаешь ли, тоже никогда не была.

– О чём ещё говорят в Хоурэари-Но? – Как бы невзначай спросил Мёрэйн.

– Да почём я знаю. Я там не был тыщу лет… В отличие от тебя. Вот ты и спроси. – В мерцающих глазах Роу плясали смешинки. – Я слышал, ты теперь частенько бываешь в тех краях.

– Иногда, – при воспоминании о Сокровенном Городе Мёрэйн невольно улыбнулся. – Я изучаю Ивет.

– Или сны госпожи Имааро, хранительницы Библиотеки? – Усмехнулся Роу.

– Не без этого. И её сны бывают очень увлекательны.

– Эх, – вздохнул двинэа, мысли которого потекли в направлении, явно чуждом сновидческому дару госпожи Имааро. – Что за девчонка! Красавица! Ты знаешь, она осталась единственной, кого мне пока не удалось завалить.

– И не мечтай, – усмехнулся Мёрэйн. – Думаешь, сможешь соперничать с братом Альнарой?

– Угу, – нахмурился Роу. – Маньячка одержимая. Ещё говорите, что принципиально не зомбируете существ. Как же!

– Да не зомбировал он её. Это любовь.

– Я такую любовь в гробу видел. Она бредит им, как сумасшедшая. Считает его своей судьбой и в жизни, и в вечности… А ведь они, между прочим, разных рас…

– Вот уж от кого не ожидал порицания ксенофилии!

– Но-но-но! Я просто обладаю разносторонними вкусами.

– Это точно…

– Но ведь тебе тоже нравятся мороночки, а? – Подмигнул Роу.

– Они красивее, чем человеческие женщины, – уклончиво сказал Мёрэйн. – Это логично, им же корректируют внешность в зародыше.

– Ах, – вздохнул двинэа. – Ты же вроде можешь видеть сквозь одежду – рассказал бы хоть, а? Что там у хранительницы Библиотеки?

– Её формы чудесны… Но меня больше интересует Текст, – сказал Мёрэйн, смеясь. – И подозреваю, именно поэтому я могу войти в Хоурэари-Но, а кое-кто – нет.

– Я слыхал, Библиотека насчитывает такое число мемов, которое невозможно назвать на вашем языке, и каждую мельчайшую долю секунды растёт, – заметил Роу язвительно. – Серьёзное дельце. Как раз для тех, кому, за неимением возможности помереть, заняться нечем.

– Ты прямо в точку, – всё ещё смеясь, ответил Мёрэйн. – Думаю, ещё пара тысяч лет плотного каждодневного чтения, и я смогу взять на себя дерзость сказать, что знаю историю этого мира на целый один процент.

– Я готов предложить тебе занятие поувлекательней. Как-нибудь в следующий раз, когда ты не будешь занят постижением мира.

– Ага-а-а, – протянул Мёрэйн с улыбкой, – и я даже готов согласиться.

– А как же Текст?

– Это тоже часть Текста.

– Осторожно: ты говоришь почти как двинэа. Как бы твой магистр не наложил на тебя епитимью за такие речи.

– О, епитимьи Альвэ бывают неожиданными, друг мой. Так ты отдашь мне сувенир, который обещал?

– Ха! – Роу довольно правдоподобно изобразил разочарование на нечеловеческом лице. – Я-то думал, старый друг способен искать со мной встречи просто чтобы поболтать, а не потому, что я обещал ему безделушку.

– И за этим тоже.

– Поосторожнее с ним.

Двинэа запустил лапу в складки ассари и извлёк небольшое устройство в виде тонкой сенсорной пластинки. Дисплей отливал радужными разводами. Пластинка, рассчитанная так, чтобы удобно помещаться в ладони человека, терялась на большой лапе представителя расы Соседей.

– Меатрекер?

– Он самый. Гордость человечества, наконец-то сумевшего выйти в Меа и стать вровень с Развитыми расами.

Мёрэйн криво усмехнулся.

– Вспоминаю слова мессира Ашшими. Про единую электронную сеть он сказал: «Прогресс! Они придумали робота для того, чтобы он мог почесать им ухо!» Я думаю, теперь он считает, что человек научился-таки чесать ухо самостоятельно. Но исключительно пальцами ступни, сделав для этого стойку на голове.

– Я погляжу, старина экс-магистр пылает к человечеству ещё более горячей любовью, чем ты.

Мерэйн расхохотался.

– О, да. Это страсть!

Он взял у Роу сенсор. Когда прибор коснулся его ладони, в сознании пробежались робкие волны импульсов синхронизации. Мёрэйн неприязненно поморщился. Как это грубо, как топорно… Всё же никакое устройство, искусственно синхронизирующее мозг с информационным полем, не заменит живого, прямого выхода в Меа.

– Осторожней. Эта штуковина не рассчитана на меари. Тебя может не выдержать и прикажет долго жить.

– Думаешь, я меатрекера не видел? Ламбитский консерватизм всё же не настолько лишён здравого смысла, и Стража давно обзавелась…

– Интересно, почему кое-кто говорит про тебя: «сила есть – ума не надо»? – Роу подмигнул мерцающим глазом.

– Ладно, ладно, – проворчал Мёрэйн, прислушиваясь к импульсам. – Я догадываюсь. В Эрендере снова придумали какую-нибудь забавную программку, и ты решил скрасить моё уединение новым развлечением. Спасибо, конечно, но у меня вовсе не так много времени, как может…

– Кодовое слово – «Инферно», – бросил Роу.

– Что?

– Игра такая, – пояснил двинэа. – Новая примочка, называется «рефлектор». Это такая штука – входишь в синхронизацию, кодируешься – и попадаешь в придуманный мир… Ну, как бы попадаешь. Мозгами попадаешь. Восприятием. У тебя там есть как бы своя история и какой-то квест. Ты выполняешь его, а попутно делаешь там что хочешь, ешь, дерёшься, трахаешься… И воспринимаешь всё это как в обычной жизни. Ясно?

– Ясно, – помрачнел Мёрэйн.

– Тебе ясно? – Переспросил Роу. – А мне нет. Ума не приложу, зачем придумывать какую-то реальность и жопу драть, чтобы кто-то другой в неё поверил.

– Я могу объяснить, зачем – но, пожалуй, не буду, – произнёс Мёрэйн. – Ты знаешь, тебе и твоей расе очень повезло, что вы, домчавшись до четвёртой ступени эволюции, не понимаете таких вещей. Менталитет у вас другой. Ваше счастье…

– Значит, я попал в точку, – удовлетворённо хмыкнул двинэа. – Эта блажь всё-таки смогла тебя зацепить.

***

Звёзды непривычно далёкие. Мизерными точками они еле виднеются в чужом вечернем небе. Повсюду свет – неприятный, искусственный, раздражающе яркий. Жёлтые лучи фонарей и режущее глаза, безвкусное разноцветие магазинных витрин, киосков, рекламных щитов, мигающие вывески, бегущая реклама… Из-за всего этого светового сумасшествия звёздный свет, и без того тусклый в этом мире, неразличим совсем. Здесь слишком много искусственных огней. И слишком много шума. Шум, который они называют музыкой, несётся отовсюду: из дверей палаток и ларьков, из окон автомашин. Надо всем этим безумием громкоговоритель вещает рекламу каких-то товаров. Люди тоже безумны. Вместо того, чтобы идти, они несутся, толкаются и хаотично, неловко двигаются. Вместо того, чтобы вести себя спокойно – галдят, орут, шумят. Но почти никто не разговаривает друг с другом, не приветствует друг друга. Не уступает дорогу.

– Подайте кто сколько сможет, подайте кто сколько сможет… – Скороговоркой твердит безногий нищий, бесстыдно выставив розовые культи, пытаясь перегородить ими ход потоку людей, спешащих к метро. Бритоголовый бугай, смачно харкнув, плюёт в его сторону и поддаёт ногой жестяную банку для милостыни. Монеты раскатываются по асфальту, старик ползёт на четвереньках, подбирая их с заплёванной мостовой. Толпа брезгливо обтекает его, кто-то в спешке наступает ему на руку…

Скамейка находится внутри небольшого загона из полупрозрачного, покорёженного кое-где, разрисованного неприличными словами пластика. Под ногами вместо брусчатой мостовой, которой полагается устилать улицы городов, – твёрдое, шероховатое, отвратительного серого цвета покрытие, называющееся твёрдым, шероховатым и серым словом «асфальт». На асфальте здесь и там валяются окурки, кусочки битого стекла и какой-то ещё разнообразный мусор.

Он вышел из пластикового сооружения, и оказалось, что он на улице какого-то ужасного города. Улица забита неуклюжими, громоздкими передвижными средствами, двигатели которых при движении выбрасывают через специальные трубки смердящие облака, отчего воздух воняет невыносимо и едва пригоден для дыхания. Здания вдоль улицы – высокие, прямоугольные, с плоскими крышами и рядами одинаковых квадратных окон – гигантские бетонные коробки, симметрично таращатся множеством незрячих глазниц. Сама мысль о том, что такое уродливое сооружение можно называть «домом», кажется странной. Небо, закопчённое клубами дыма из двух труб, торчащих где-то на периферии за этими строениями, перечёркнуто протянутыми проводами. Вдоль улицы, по обеим сторонам, – деревья… Если, конечно, эти несчастные существа можно называть деревьями. Все их ветви обрублены, остались только уродливые чёрные остовы стволов, зияющие закрашенными краской спилами. Лишённые ветвей, но крепкие, с неповреждёнными корнями, они вынуждены мучиться. Они источают смрад боли и отчаянья, и их вид вызывает ни с чем не сравнимый ужас. Это как увидеть человека, ползущего с отрубленными ногами, с окровавленными обрубками. Сердце сжимается от отвращения и жалости.

Нет, этот мир никогда его не отпустит. Может быть, ничего другого на самом деле и нет? Возможно, вот она – явь, а всё остальное ему лишь снится?

Мёрэйн ещё раз взглянул на пластинку меатрекера. Устройство радужно блеснуло, поймав солнечный луч. Зачем Роу привёз ему из Эрендера этот странный сувенир? Почему вообще обратил внимание на то, что у людей появился ещё один вид развлечения? Народ каладэ не понимает этого чисто человеческого стремления чем угодно занять свой разум и тратить жизнь на занятия, не имеющие никакого смысла, кроме одного – создать иллюзию смысла. Даже двинэа, неприкасаемые народа каладэ, – не исключение. Хоть они и живут в суетном мире Мелека, но и они не разделяют склонности людей играть в игры. Каладэ никогда не играют, и это отличает их от людей… Это типично человеческая черта – играть в игры. Мёрэйн знал много игр, в которые играют люди, и много людей, которые играют в игры. Он много раз видел, как игры приводили к гибели – отдельные души и целые цивилизации. И так же много раз он видел, как игры спасали миры.

Он прижал руку к груди. Острые грани Звезды Ордена впились в кожу, и по пальцу побежала холодная серебристая капля крови.

Это – не обычная игра. Эта игра пахнет смертью.