Читать книгу Бремя Милосердия - Марк Астин - Страница 22

Здание министерства сохранения мира высилось на площади Единения, напротив городской мэрии, серебристо посверкивая тонким шпилем иглы, венчающей массивный купол. Шпиль словно дерзал пронзить облачное анверское небо. Площадь, с её одиннадцатью фонтанами (сейчас они, конечно, не работали), с трибунами, отделанными яшмой и мрамором, являла собою одно из самых старинных и знаменитых мест города. Её история уходила во времена начала эпохи Раскола, когда Анвер был объявлен вольным городом, тогда здесь происходили собрания городской рады. Название, столь символическое и пронесённое через века, после становления Империи менять не стали. А вот бывшее здание управления безопасности претерпело изменения. Мощная, мрачная крепость, которая многие века была резиденцией тайной полиции, обрела воздушное навершие, а с ним – и новое предназначение.

В Империи были упразднены все военные и околовоенные ведомства. Службу Безопасности государства оставили, но изменили её название и формулировку основной миссии. «Слово „безопасность“ само по себе происходит от слова „опасность“, – говаривал Великий Император. – Где охрана без-опасности – там, стало быть, есть, от чего охранять, там, стало быть, опасность наличествует. Для Империи опасности нет и быть не может. У Империи нет врагов. Мир. Мир и гармония в обществе – вот единственная миссия всего служения тех, кто служит государству».

– Игла символизирует стремление к высшим Сферам, к трансцендентности, к совершенству интеллекта и культуры общества, которое, конечно же, основывается и возносится на мощном, вековом, устойчивом фундаменте Империи, – объяснял гид небольшой группе замёрзших туристов, указывая рукой на серебристый шпиль, покрытый светоотражающим материалом, позволяющим ему сиять в любую погоду.

Пожилой господин в чёрных очках на мгновение остановился послушать гида. Задумчиво поглядел на сверкающую в маревном небе иглу и молча пересёк площадь. Тяжёлые двери массивного здания радушно распахнулись перед ним и быстро захлопнулись за его спиной.

***

Министр сохранения мира Империи, сэр Апарис О’Иваарен Эритадер, лорд Ронноу, был не в духе. Бросив надушенный парик на фигурную вешалку, подперев массивную челюсть рукой, он навис над просторным, занимающим половину кабинета рабочим столом, на котором раскинулась сенсорная мультиметрическая панель, в данный момент показывающая схематичную карту континента Эрендер. На карте красными точками пульсировали отметки интенсивности преступности. Бежали цифры показателей – красной строкой – и синей – цифры сравнительных коэффициентов. Показатели зашкаливали. Красная пульсирующая сеть покрывала карту, и Эрендер был похож на биограмму тяжелобольного, пестрящую очагами воспаления.

Тяжёлая дверь кабинета отворилась, и взгляд сэра Ронноу метнулся к парику, висящему на вешалке: без доклада к нему были вхожи всего пять человек, и в числе этих избранных был Император. Сэр Ронноу не любил выглядеть неопрятно. Но едва он увидел вошедшего, как мысли об имидже стали занимать его меньше всего. В кабинет по-кошачьи грациозной походкой вошёл плотный, немолодой господин с каштановыми, забранными в небольшой хвостик волосами, в костюме-тройке и непроницаемых чёрных очках.

– А, это вы, Сэйрас! – Сэр Ронноу жестом указал на кресло из искусственной кожи возле стола. – Садитесь.

– Добрый день, господин министр.

От звука этого вкрадчивого бархатного голоса у сэра Ронноу бежали мурашки по коже. В обществе Сэйраса Шэйма ему всегда бывало не по себе, хотя он никогда бы в этом никому не признался.

– День недобрый, Сэйрас, недобрый, – ворчливо сказал глава министерства, бросив взгляд на карту. – Показания ридеров ментального фона зашкаливают. Агрессия, насилие, уличные драки… Преступность. Уровень преступности за Йат поднялся в двенадцать раз по сравнению со средними показателями антавы! И как вам это нравится? Если такими темпами пойдёт дальше, нам придётся снова пересматривать вопрос о численности полицейских штатов, только в противоположную сторону. Если до сих пор мы их сокращали, то теперь, очевидно, придётся их увеличивать!

– Возможно, стоит решать проблему другими способами, сэр? – Сказал мистер Сэйрас. – Наверное, следует выявить причину ментального диссонанса в обществе. И устранить её.

Сэра Ронноу слегка передёрнуло. Никто иной не смел бы себе позволить подобную фразу. Но не Сэйрас Шэйм. Этот человек мог говорить всё что угодно. И кому угодно… За десятилетия работы сэру Ронноу пришлось к этому привыкнуть.

– В чём же причина? – Буркнул министр. Он прекрасно знал, что Шэйм явился сообщить ему именно это. Больше незачем.

– А как думаете вы?

Министр скрипнул зубами.

– Треклятые нацвозы. Вы знаете? Их глава – так называемый каган – опубликовал на личном ресурсе ТРИПа книгу, покрывающую Империю клеветой. Что вы на это скажете, Сэйрас?

– Скажу, что опубликовать мало. Нужно, чтобы тебя ещё читали. Число личных ресурсов в ТРИПе в несколько раз больше количества жителей Империи: у каждого пользователя их по несколько штук.

– Но разве это не опасная книга? Она возвращает нас в те времена, когда люди верили в национальную идею – идею, которая чуть не привела мир к гибели в глобальных войнах! Наши предки заплатили своей кровью за истину: разделение людей на нации, на классы, на религии – на что угодно! – всегда порождает конфликты. А конфликты порождают насилие. Насилие порождает боль, боль заражает негативом информационное поле, нездоровое информационное поле даёт дурную среду, в которой вырастают невротики, больные, агрессивные, травмированные – что приводит к очередному насилию и запускает процесс по кругу. Это понято! Это выстрадано! Единое планетарное государство построено, ложь биологов на тему, что человечеству никуда не деться от инстинктов, – побеждена! Мы доказали, что свободны от инстинктов. Что природную тягу к борьбе и насилию можно перекроить информационным воздействием. Мы построили мирное, гармоничное, богатое, культурное государство. И вот – нате. Они пишут, что Империя – зло.

– Вы думаете, министр, причина всплеска преступности – в реставраторах Кагны?

Министр поднял глаза и вперил взгляд в собеседника, хотя это было непросто сделать.

– Нет, Сэйрас, – медленно произнёс он. – Не думаю. Причина – в нас.

– В Империи?

– Да. В Имперской идеологии. Мы допустили, чтобы в нашем обществе, в нашем мире, в нашу эпоху, существовало «Национальное возрождение».

Взгляд под чёрными очками был неразличим, но министр почему-то знал, что он стал более пристальным и тяжёлым.

– Принцип СЛС подразумевает не только свободу выбора жизненных ценностей и образа жизни, – мягко сказал Сэйрас Шэйм. – Но и свободу выбора мировоззрения. Каждый имперец имеет право исповедовать что угодно. В том числе и учение Сюрери.

– Я помню об этом! – Рявкнул министр сохранения мира. – И, надо вам сказать, это становится проблемой. Мы построили государство свободы, которое завещал нам Великий Император в борьбе с тоталитаризмом. Но кое-кто не ценит этого, кое-кто забыл – о крови наших прадедов, о том, через что пришлось пройти нашим предкам чтобы построить этот красивый, удобный, спокойный мир. Дело в том, что у нас всё можно. Можно исповедовать какой угодно бред. Писать и распространять какие угодно книги. В то время как есть вещи, идеи, теории, которые всё-таки нужно запрещать.

Сэр Ронноу вытер лоб строгим платком. Он сдержался, не прибавив, что с большим удовольствием возродил бы систему тюрем и упрятывал бы туда за одно упоминание о Сюрери.

Посетитель министра молча выслушал тираду, не прерывая ни единым словом.

– Всё молчите.

– Вы меня ни о чём не спрашиваете, сэр Ронноу.

– Ну так спрошу, – сердито проворчал министр. – Что вы обо всём этом думаете?

– О «Национальном Возрождении»? – Мистер Сэйрас пожал плечами. – У любой власти всегда бывает оппозиция, сэр Ронноу. Ну, почти у любой… Недовольные находятся даже в раю – те, которым слишком спокойно, слишком красиво и слишком светло. Есть личности испорченные, отравленные злом, насилием и комплексами, ленивые, не желающие реализовывать себя, но ищущие причину своих несчастий извне. Такие и сочиняют антиутопии, пока другие двигают прогресс вверх. Такие и делают оппозицию. А оппозиция, видите ли, должна опираться на какие-то идеи. Годятся любые, главное, чтобы они были полностью противоположны официальным. Однако «Национальное возрождение» крайне непопулярно, в последние десятилетия оно медленно угасало. При всём уважении, министр. Вряд ли в повышении уровня преступности виноваты нацвозы.

– Возможно, у вас, любезный мистер Шэйм, есть предположения на этот счёт?

Сэр Ронноу слегка запнулся, произнося фамилию гостя. Ему было отлично известно, что имя Сэйрас Шэйм не было настоящим именем его собеседника. И его нервировал факт того, что истинное имя того оставалось неизвестным ему, сэру Ронноу – человеку, которому о любом жителе Империи должно быть, при желании, известно всё.

– В самом деле, – ровно сказал мистер Сэйрас и, достав меатрекер, запустил синхронизацию, держа прибор на ладони. Проекционный экран, занимающий всю стену кабинета, вспыхнул. Сперва на нём возник логотип, затем крупными буквами побежала надпись:

«Инферно»: войдя один раз, ты уже не вернёшься!

Надпись погасла с шипением и едва уловимым запахом гари. И тут экран поглотил министра сохранения мира.

В следующую минуту министр очутился в очень странном месте: вроде как бы и в похожей на обычную реальность обстановке, но совершенно иной. Иным был его кабинет и само здание, напичканное вооружёнными людьми и другими – в штатском, но со страшными, холодными, мёртвыми глазами убийц. Иным был город за окнами: вместо лёгких, красивых, бесшумных дикрамобилей на улицах толпились, изрыгая отвратительно пахнущие выхлопы, уродливые, громоздкие коробки на колёсах. Люди жались в громадинах побольше и сновали по пешеходным тротуарам, толкая друг друга. Людей было много. Чересчур много. Куда больше, чем должно быть в здоровом, красивом, уютном городе. Людей было так много, что они явно мешали друг другу – передвигаться, дышать, делать свои дела, зарабатывать и тратить деньги, развлекаться, любить. Большинство лиц были злыми, озабоченными, недовольными.

В кабинете, оформленном флагами и гербами, столь же торжественном, сколь и безвкусном, были какие-то люди, у которых имелся какой-то вопрос к министру.

– Осточертело покрывать этого кретина, – пробурчал один из них, при погонах. – Почему кто-то развлекается, нарушая все подряд статьи уголовного кодекса и декларации прав человека, а расхлёбывать нам?!

– А что делать, – улыбнулся другой, в штатском. – Кто пишет закон – тому закон и служит, и ничего ты с этим не поделаешь… Закон есть закон.

– Достаточно, господин министр? – Раздался извне бархатный голос. Сэр Ронноу встрепенулся, и вдруг наваждение сошло: он был в своём, горячо любимом кабинете, перед сенсорной мультиметрической картой Эрендера, с мистером Сэйрасом Шэймом, который легко подкидывал в руке пластинку меатрекера.

– Что это был за маскарад? – Пробурчал сэр Ронноу. Он украдкой бросил взгляд в окно: нет ли на площади ужасных громадин, именуемых «автобусами» и не снуют ли под окнами ополоумевшие от толкотни толпы. – Что за издевательство, что за карикатура на государство?

– Инферно, – пожал плечами человек в очках.

– Что это ещё за чертовщина?

– Вы очень недалеки от истины. Это как раз и есть чертовщина, сэр. Прорыв информации из Нижнего мира. Ветер Меа.

– Вы можете выражаться яснее?

***

– Иными словами, вы хотите сказать, что юнцы будут драться в реальной жизни потому, что приучились драться в этой своей игре?

– Я бы сказал больше. Юнцы скоро будут не только драться. Они скоро захотят свергнуть Империю.

– Вы думаете, что государство может погибнуть из-за игры?..

Министр сохранения мира выразительно выделил последнее слово.

– Благодаря способности к игре человек и стал человеком, выйдя из животного состояния. И именно способность играть либо сделает его Мастером Игры – вершителем реальности, трансцендентом – либо приведёт к самоуничтожению. Вы знаете, что такое Ветер Меа и какие последствия имеет.

Министр сохранения мира судорожно вздохнул. Он знал. По долгу службы министры обязаны знать некоторые вещи, которые в открытую ещё не освещены наукой.

– И вы предлагаете…

– Сделать то, что я уже советовал вам сделать, – по-прежнему мягко, но выделив слово «советовал», произнёс мистер Шэйм. Он снял чёрные очки и положил их на стол. Сэр Ронноу тут же опустил взгляд, делая вид, что изучает карту. Даже не глядя прямо, он видел, каким-то образом, эти карие глаза, глядящие рассеянно, но проникающе.

– Обнародовать материалы о механизмах воздействия информационных полей, – кивнул министр, сцепив пальцы на столе. – Я по-прежнему говорю вам, что это совершенно невозможно.

– Почему?

– Вы знаете ответ на вопрос. Он не изменился с нашего последнего разговора. Чересчур осведомлённые граждане представляют угрозу для государства. Вы предполагаете, что начнётся, если каждый начнёт моделировать информационные поля? Блокировать информацию, которая ему неугодна?!

– Люди научатся защищаться от информационного воздействия. Идея, чужое влияние, авторитет, среда, нейролингвистическое программирование, этически нечистоплотные книги, рефлекторные игры – всё это может изменить сознание человека только в том случае, если человек не знает, как это работает и как этому противостоять. Такой человек беззащитен. Он думает, что просто смотрит фильм, играет, читает или общается. Он не знает, что существует определённая техника безопасности. Он попадает под воздействие информационной среды и не замечает, как начинает думать по-новому. Он вливается в поглотившее его информационное поле, становится его частью – и не контролирует этот процесс. Не отдаёт себе отчёта, что с ним происходит – почему он легко отказывается от вещей, имевших для него значение, почему поддерживает чьи-то утверждения и совершает те или иные поступки. Но если информационная безграмотность будет ликвидирована, подобное прекратится. Если каждый человек – от ребёнка до старика – будет знать и понимать, что такое информационное поле, эгрегор, информационная гравитация, мемовоздействие, Ветер Меа – никакая информация не сможет представлять угрозу. Каждый человек будет осознанно воспринимать потоки и поля информации, отслеживать их гравитацию, различать характер воздействия. И ставить блоки – когда в его поле попадает разрушительная, негативная идея или мем. Можно и нужно учить этому. На государственном уровне. А не делать вид, что наука вовсе не разбирается в таких вещах и что в закрытых лабораториях не изучают эти явления.

Сэр Ронноу поднял голову.

– С ума сошли? Вы хоть представляете, что начнётся? Илипинг – это одно дело. Формирование личного информационного поля в оздоровительных и частных целях – вещь полезная для государства. Особенно в наше время, когда Соседи пристально следят за нашим фоном. Но техники блокировки! Чтобы каждый мог вот так запросто взять – и блокировать воздействие Вестника Империи! Или внедрение в массовую культуру ментально полезной литературы, работающей на просветление фона! Нет, Шэйм. Это совершенно – я подчёркиваю: совершенно! – исключено. И моя позиция по данному вопросу непоколебима по-прежнему.

– То, что «Инферно» сейчас делает с жителями Империи – результат этой вашей позиции. И, я надеюсь, вы согласны с тем, что действовать нужно незамедлительно.

– О, разумеется! С этим я согласен.

Сэр Ронноу осторожно заглянул в глаза собеседника. Как уже не раз бывало, на какой-то миг в самой глубине души министра метнулся бесконтрольный страх – что сейчас выражение тёмных глаз изменится, что они вопьются в него тем завораживающим, неодолимым взглядом, тень которого он иногда с содроганием видел при беседе со своим гостем, когда тому что-то не нравилось. Сэр Ронноу не мог вообразить, что произошло бы с ним дальше, но не сомневался, что нечто ужасное. Однако не произошло ничего – большие тёмно-карие глаза не изменили своего безучастного, какого-то скользящего выражения.

– Что же вы собираетесь делать, в таком случае, господин министр? – Голос бархатный, мягкий, как прикосновение руки в перчатке.

– Я собираюсь принять меры. Те, о которых мы говорили в прошлый раз. Империи необходим закон о защите от вредоносной, деструктивной, ментально опасной информации. В Декларации говорится, что СЛС предусматривает право любого гражданина на выбор мировоззрения и подразумевает, что гражданин не может подвергаться гонениям за то, что исповедует те или иные убеждения. Но там не прописано, что государство не может обезопасить своих граждан от той или иной информации.

Министр выговорил эту тираду на одном дыхании.

– Государственная цензура, – не меняя выражения глаз, спокойно сказал его собеседник. – И не только она. У вас ведь не одно ограничение вредоносной информации на уме, господин министр?

Сэр Ронноу поёжился. Он не говорил об этом Сэйрасу Шэйму. Никогда. Он вообще ни с кем ещё не обсуждал это.

– Мы живём в век, когда информация формирует реальность, и это – общеизвестный факт, – заговорил он, стараясь глядеть куда угодно, только не в лицо собеседнику. – Более того. Мы живём в век, когда от уровня информационной экологии напрямую зависит положение Империи в Содружестве Развитых рас. Но самое главное – мы живём в век, когда известно, как, применяя законы информационной физики, формировать информационные поля, устраняя из них ненужное, деструктивное, загрязняющее информационный план, и, в то же время, способствовать просветлению Меа, генерируя светлые, радостные, позитивные образы, идеи и мемы, которые будут воспитывать граждан в духе любви, взаимного уважения, экологичного мышления, заботы о гармонизации Поля и других ценностей Империи…

– Илипинг, – резюмировал человек в костюме. – Илипинг на государственном уровне.

– А почему нет! – Потерял самообладание сэр Ронноу. – Если илипинг работает на индивидуальном уровне – почему бы не смоделировать Поле всего государства?

– Вот только человек, занимающийся илипингом, делает это добровольно и осознанно. Но общество – это не один человек.

– Хотите сказать, что государство не имеет права решать, что пойдёт обществу во благо, а что – нет? Вопрос этики?

– Вопрос физики. То, что на уровне локального поля работает эффективно, на уровне сложной информационной структуры обернётся взрывом. Вы не сладите даже с одним достаточно сильным и развитым эгрегором – не говоря уже о множестве этих монстров, разной силы и направления приложения этой силы. При попытке их построить по вашему усмотрению они разорвут на части страну. Так что я, в свою очередь, скажу вам, что считаю ваш проект совершенно недопустимым. И моя позиция по этому вопросу непоколебима.

– Мы имеем сейчас эту игру, разрушающую умы подростков, именно в результате этой вашей позиции! Но дальше так продолжаться не может!

– Нет. Не может.

Министр заглянул в глаза мистера Сэйраса. Вот, сейчас. Если у него и впрямь есть Сила, – он не даст ему воли исполнить намерение. Если только у него есть Сила… Он не допустит… Он заставит его поступить так, как считает нужным.

Мистер Сэйрас взял со стола очки и протёр их платком с золотой окантовкой.

– Упаси вас Всеблагие это сделать, сэр Ронноу. – Спокойно произнёс он, снова надев очки на нос. – Если вы хотите, чтобы какая-то идея стала популярной – запретите её. Официально и со всеми печатями.

Сэр Ронноу выдохнул. А всё же враньё это всё. Нет у него, на самом деле, никакой Силы.

– Вы только и делаете, милостивый государь, что иронизируете. А действовать надо! Действовать!

– Действуйте, министр, – господин в чёрно-белом поднялся, едва уловимо вздохнув. – Действуйте.

И, распрощавшись с сэром Ронноу, он покинул кабинет.

40 Йат, Мыс Ветров

Сидя на каменном бортике внутренней галереи второго яруса форта, Мёрэйн задумчиво смотрел вниз.

Узкая галерея изгибалась, кольцом обнимая «колодец», на дне которого раскинулся двор для учений, с раскидистым бессмертником посреди. Там вовсю шла утренняя тренировка: бойцы в белых ассари упражнялись в рукопашном бою, поодаль несколько юношей восторженно наблюдали за учебным поединком: мастер Оррэ Таита показывал мастер-класс боя с т’аандой в паре с мастером Ёнсэ. Больше всего это было похоже на танец. Каждый из них держал в руке т’аанду – длинный упругий жгут, которым он пытался оплести противника, ударить, сбить с ног. Мастер д’анаари и мастер человек кружились друг против друга, каждый подпрыгивал, уклонялся и ускользал, стремясь уйти от извивающихся колец т’аанды противника и в то же время достать его своей. Бойцы Неприметной Стражи, обступившие свободное пространство, на котором между вьющимися кольцами т’аанд плясали мужчина и молодой каладэ, сжимали руки на завязках собственных т’аанд, затягивающих пояса ассари.

Вот бойцы наконец сошлись – вернее, т’аанды схлестнулись, сцепившись между собой. Со стороны казалось, они живут своей жизнью – и одна норовит захватить другую, завязав в узел. Вот вторая вывернулась, и т’аанды, учтиво щёлкнув, разлетелись в разные стороны.

Мёрэйн невольно улыбнулся, захваченный боевым танцем, плетущимся внизу.

После минутной передышки противники повели новую фигуру. Мастер Ёнсэ пошёл в наступление. Т’аанда, извиваясь, скользила по земле широкими упругими кольцами – послушная неуловимому движению руки, непредсказуемая… Непредсказуемая? Возможно, и так – для кого-нибудь из учеников, замерших с горящими глазами, но только не для д’анаари. Упругая, блестящая т’аанда коменданта была сделана лапами Оррэ Таита – но причина того, что она ни разу не задела мастера даже кончиком, вряд ли заключалась в её солидарности к своему создателю. Движения д’анаари были настолько непринуждёнными, что казались случайными. Его ноги мягко и быстро ступали между свивающихся и распрямляющихся колец и петель, его гибкое тело то грациозно отклонялось, то распрямлялось в прыжке, то, взлетев над площадкой, переворачивалось в воздухе – и удар «хвоста» обрушивался в пустоту. Оррэ Таита, разумеется, боролся не в полную силу, и даже не в четверть: подлинная скорость и пластика движений существа каладской расы такова, что человек просто не смог бы все их увидеть – не то что парировать удары. Д’анаари делал скидку на человеческую природу противника, стараясь сравнять возможности природы двух рас. Впрочем, коменданту форта это не помогло: он на миг отвлёкся, и вот т’аанда д’анаари ласково обвилась вокруг его талии. Ровный песок площадки ушёл из-под его ног. Ёнсэ вывернулся, сделал сальто и выпад. Его т’аанда обхватила т’аанду мастера Оррэ Таита, и мужчина грациозно приземлился на обе ноги. Красивый узел щёлкнул и распался. Двор взорвался аплодисментами. Мастер Ёнсэ коротко кивнул головой, стараясь не показать, насколько тяжело ему дался спарринг. Мастер Оррэ Таита приветственно прижал лапу к груди. Поединки с людьми ему были неинтересны, и он терпел их исключительно ради дидактических целей. Единственным существом на форте, с кем д’анаари мог поиграть по-настоящему, был Мёрэйн: меарийские способности вэддана компенсировали прирождённую скорость реакции каладэ, делая их почти равными друг другу.

«Оррэ тоскует, живя здесь, в человеческом мире, – думал Мёрэйн. – Его место – там, в Хоурэари-Но, рядом с мастером Еамаро, с Лиэсе Моора и другими существами его народа. Здесь, в человеческих землях тяжёлого Меа – как, должно быть, ему одиноко!»

– Вэддан Мёрэйн Ллхаймэ скорее всего не представляет, о чём думает, – донеслось в его голове. – Мастер Оррэ Таита становится каладэ когда не испытывает одиночества.

На языке Оррэ Таита сие означало: «лишь тот, кто выдержит испытание служением среди людей, принимая долг с любовью, а не досадой, имеет право стать совершенным».

Мёрэйн приветливо помахал приятелю рукой.

– Вэддану следует немедленно отправляться на базу Эмокабэ, – Гоода нарисовался на галерее, надвигаясь, как грозовая туча.

– Вы уже получили согласование?

– Нет, – кровь бросилась Гооде в лицо. – Гира Моона не может связаться с Эмокабэ. Но это не повод задерживать расследование.

– Почему вы не можете связаться с границей? – Спросил Мёрэйн. Он уловил что-то необычное в словах старика. Происходило нечто, что происходить не должно.

Мастер Гоода ответить не успел: по лестнице взлетел комендант. Он был разгорячён после недавнего спарринга, но было ясно, что причина его неровного дыхания и взволнованного лица не в этом.

– Мастер Гоода, вэддан. Мы только что получили сообщение с базы Эмокабэ. Через ТРИП.

– Через ТРИП? – Переспросил Мёрэйн. Связь через ТРИП с Эмокабэ была невозможна из-за барьеров, блокирующих информационное пространство территорий каладэ, на самой границе с которыми находилась база. Поэтому обычно туда посылали гонцов. Короткой Дорогой – как называют Неприметные подземный путь, проходящий под всем плато и связывающий обе базы.

– Соседи дали экстренный информационный коридор, – ответил комендант.

– В чём суть сообщения? – Спросил Мастер Стражи.

– Три смерти в Лабиринте, мастер. Существа. Они… Волнуются.

Мастер Гоода бросил на коменданта досадливый взгляд.

– Волнуются! – Повторил он. – Существа волнуются! Мастер Ёнсэ не служил на базе Эмокабэ. А мастер Гоода имел такую честь. Так что мастер Гоода может рассказать кое-что о том, в каких случаях существа нападают на людей. Неопытные юнцы, которые лезут в туннели со светом и, повстречав тех, кто обитает в глубине, пытаются отбиваться т’аандами, обезумев от ужаса. Вот кого находит мёртвыми патруль. Так было испокон веков. И так будет, пока техника безопасности не будет от зубов отскакивать у всего гарнизона.

Комендант, однако, был настойчив.

– Мастер, позвольте добавить. Что-то неладное происходит. Раньше-то виноваты были наши люди – это да… Но теперь они стали нападать беспричинно.

Гоода побледнел, затем покраснел. Затем вперил взгляд в Мёрэйна.

– Вэддан знает об этом что-нибудь? – Обманчиво спокойно прозвучал его голос.

– Я не обнимаюсь с существами каждую ночь, если вы это имели в виду, мастер Гоода, – отрезал Мёрэйн. Подобные нападки Мастера Стражи уже успели набить оскомину.

– Но вэддан, возможно, слышал их волнение, – мастер Гоода багровел всё больше. Если бы на месте Мёрэйна был кто-нибудь из молоденьких адептов, тот бы уже не знал, куда деваться от такого давления.

– Я очень много чего слышу, мастер Гоода, – Мёрэйн изменил своей привычке не смотреть людям прямо в глаза и врезался в Гооду своим синим взглядом.

– Я пришёл доложить, что вэддану, похоже, придётся отправиться на Границу поверху, – прервал эту перепалку мастер Ёнсэ. Гоода перевёл на него яростный взгляд. Мёрэйн знал, что в глубине души старик очень рад, что комендант дал ему повод обрушить на себя его внимание и отвести взгляд от лица ведуна.

– Мастер Ёнсэ стал Мастером Стражи? – резче, чем подобает, спросил Гоода. – Если нет, то что даёт ему право принимать решения?

Похоже, Гоода никак не мог забыть, что Ёнсэ был его главным соперником на выборах на пост Мастера Стражи.

– Решение остаётся за вами, мастер главнокомандующий, – спокойно отвечал комендант. – Никто не сомневается в том, что оно будет благоразумным.

– Думает ли мастер Ёнсэ, что благоразумно потерять столько времени сейчас, когда у Неприметной Стражи нет права на отсрочку расследования? И когда есть другая дорога – которая занимает всего лишь шесть дней в оба конца?

– Если уж на то пошло, – вставил Мёрэйн, – не слишком благоразумно потерять и шесть дней ради того, чтобы узнать, что меаграф Эмокабэ подтверждает то, что мы уже знаем.

– Страже необходимо убедиться в этом, – неожиданно вкрадчивым голосом проговорил мастер Гоода. – Шесть дней – и данные будут в руках у Неприметного Братства.

– Данные, которые у него и так уже есть, – повторил Мёрэйн. «Тебя бы самого отправить на Эмокабэ Краткой Дорогой, – подумал он про себя. – Тогда бы я послушал насчёт того, много это или мало – шесть дней в моронском Лабиринте!»

– Но, мастер, – подал голос комендант. – Лабиринт непроходим.

– Но не для вэддана Мёрэйна, – сказал мастер Гоода. – Вэддан слышит многое. Очень многое. Неужели несколько существ могут стать для него преградой?

– Несколько существ могут лишить жизни кого угодно, – сквозь зубы сказал Мёрэйн. – И меари в том числе.

Мастер Стражи приторно улыбнулся.

– Но ведь главное – не выжить, главное – победить, не так ли?

– Вы хорошо знаете историю, мастер Гоода.

– С вашего позволения, – вставил мастер Ёнсэ, обращаясь, вопреки обычаю, неведомо к кому, – завтра ведь начинается Долгая Ночь.

Мёрэйн улыбнулся коменданту.

– Всё едино – проводить Время Тьмы на поверхности или под землёй. Если готов отдаться Тьме – Тьма достигнет до тебя всюду, для того не нужно спускаться в Лабиринт. Она поднимется в любую келью, она закрадётся в любую молитву, она найдёт тебя и войдёт в тебя вернее, чем воздух, который ты вдыхаешь. Всякий, кто не понимает этого – пусть поостережётся.

С тем он метнул взгляд на Гооду, поклонился глубже, чем полагалось, и вышел прочь, на внешнюю галерею. Над Ламби заходило солнце – чтобы назавтра уже не подняться.