Читать книгу Бремя Милосердия - Марк Астин - Страница 8

Мёрэйн глубоко вздохнул, вернувшись сознанием в своё плотное тело. Отпустило. Камень с души свалился, можно работать дальше. Холодный морской ветер играл складками ассари. Белый песок казался мягким и тёплым по сравнению с каменным полом кельи. Мёрэйн открыл глаза, уставившись в слюдяной потолок грота. Рассвет. Поздний рассвет конца месяца Йат – в другой месяц сейчас над морем уже вовсю горел бы день. Мёрэйн вскочил. На рассвете был назначен допрос убийцы.

В темнице молодого ламбита не оказалось. Там не оказалось вообще никого, кроме пары караульных, стоящих на посту у лестницы в подземелье.

Они почтительно вытянулись перед Мёрэйном.

– Где узник? – Прошелестел голос у них в голове. От волнения Мёрэйн забыл произнести фразу вслух.

– Он на допросе у Мастера Стражи, вэддан, – ответил один из постовых бесстрастным голосом, но Мёрэйн чувствовал, как по коже у того пробежали мурашки.

– Мастер Гоода у себя?

– Нет, вэддан, у вас.

Мёрэйн поднял бровь.

– Он сказал, вэддан, что особенная ментальная субстанция, которая находится в вашей келье, поможет вызвать убийцу на откровенность.

Мёрэйн только коротко кивнул.

Поднявшись на галерею второго яруса и пробежав мимо ряда полукруглых арок, Мёрэйн поднялся по лестнице, вьющейся в круглом теле восточной башни. Знакомая келья – маленькая и круглая, с каменными стенами, покрытыми тонким слоем голубой арудары21, с единственным узким окном-бойницей, смотрящим на море, на восход. Стены покрывает угольный узор рисунков. Посередине кельи на полу сидит несостоявшийся убийца. Он связан т’аандой по рукам и ногам. Перед ним спиной к входу – мастер Гоода.

– Так ты будешь говорить или нет? Может быть, выяснить это иначе? Что если просто опробовать эту невидаль на тебе? Только не целиком. По частям. Скажем, сперва ладонь, затем – плечо…

Мёрэйн, цокая языком, вошёл в келью. Старик, заметивший его слишком поздно, отпрянул от преступника, как от змеи.

– Особая ментальная субстанция, которая находится в моей келье, – сказал Мёрэйн, глядя в глаза Мастеру Стражи, – должно быть, неплохо помогала вам на допросе. – Вы не учли только одно: вы уже не сможете опробовать «невидаль» на ком-либо.

Вот же гнида, думал Мёрэйн. Гоода никогда не нравился ему, но чтобы вырывать показания, угрожая невиданной расправой – да ещё и лгать при этом, делая вид, будто располагает оружием, которого у него нет… Мёрэйн мысленно присвистнул. Никогда до подобного не опускались братья Неприметной Стражи…

Гоода отступил и чуть не столкнулся с вошедшим мастером Ёнсэ. Мёрэйн, поймав взгляд коменданта, кивнул ему – дескать, вы вовремя.

– Вы допрашиваете заключённого, вэддан? – осведомился тот.

– Да, мастер Гоода помогает мне.

– Итак, – он повернулся к связанному парню, – ты стрелял в Мастера Стражи. Из… одной штуки, – Мёрэйн многозначительно глянул на мастера Гооду, – Которую я нечаянно потерял вчера ночью. Теперь ты расскажешь, как она у тебя оказалась. Я думаю, ты хорошо понимаешь, что влип.

Парень понимал… За жизнь в Ламби платят жизнью – обычно повинных в убийстве отправляют на каменоломни, где они обречены трудиться до конца своих дней. А в особенных, самых тяжёлых случаях, бывает и другое. Преступника приводят на суд жрецов, к вэддану из высших посвящённых. И там его ждёт иная, куда более страшная кара. О том, что происходит с этими злодеями, мало кто знает точно, но доподлинно известно – те, кто возвращался с такого суда, становились другими. Пугающе другими…

– Заслуженной участи не избежать, – продолжал Мёрэйн, прикрыв глаза. – Сегодня ты получишь то, чего достоин.

Парень молчал, разглядывая узоры на стенах кельи.

– Я не могу изменить твой приговор – ибо приговорил себя ты сам, совершив свой поступок, – холодно, безразлично и почти напевно продолжал звонкий голос Мёрэйна. – Но кое-что я изменить могу. Твои последние часы в этом мире будут полны нестерпимой боли или же пройдут безболезненно, даже приятно – если ты расскажешь мне, зачем пытался убить мастера и откуда взял это оружие. Выбор за тобой. Говори, расскажи словами всё, что знаешь – и ты получишь вино, вкусный ужин, девушку или юношу. Всё, что нужно для того, чтобы уйти из жизни, испытав напоследок удовольствие. Будешь молчать – и обретёшь муки.

Парень молчал.

Мёрэйн вздохнул. Он терпеть не мог дознания. Он опустился на пол напротив парня. Распустил узел т’аанды, которой тот был связан, и кинул её мастеру Гооде. Парень потёр запястья.

– Ты знаешь, кто я такой?

Парень продолжал молчать. Поглядел на Мёрэйна исподлобья. С опаской, быстро глянул в глаза. Сейчас они смотрели со всей юношеской непосредственностью, какую Мёрэйн был способен изобразить – пугать обвиняемого ни к чему. Когда у Мёрэйна уже начало кончаться терпение, парень наконец выдавил:

– Говорят, ты ведун на форте Неприметной Стражи. Да только не верится мне в это. Ты же младше меня минимум на пару лет, ведуны не бывают такими молодыми. Ты… Ты не человек на самом деле… Ты – Чужой.

– Я молодо выгляжу, приятель, – усмехнулся Мёрэйн. Он был рад, что всё-таки вызвал парня на диалог, и теперь надо было как угодно поддержать беседу. – Видишь ли, в увольнительных я крепко пью, а ничто так не способствует сохранению, как спирт. Самый лучший рецепт вечной молодости, всем рекомендую. А ты, верно, Чужих никогда не видел. Я что, похож на каладэ? Или на морона? Разуй глаза. Я – меари.

Парень, будто вняв, широко раскрыл глаза и уставился на него. Безразличие и замкнутость с него слетели сразу, и на миг вместо мрачного, закрывшегося от всех преступника оказался обычный изумлённый пацан. Но всего лишь на миг. В следующее мгновение он снова насупился и недоверчиво посмотрел на Мёрэйна.

– Не может быть.

Мёрэйн вздохнул.

– Ещё как может, – услышал задержанный внутри своей головы. Парень дёрнулся и уставился на Мёрэйна, теперь уже ошалело.

Впечатлили его даже не слова, которые Мёрэйн произнёс не разжимая губ. Нет. Восьмиконечная серебряная звезда, каким-то образом оказавшаяся на груди необычного следователя. Всё это время заключённый, будучи не в силах выносить пронзительный взгляд его голубых глаз, смотрел ниже, как раз примерно на ключицы своего собеседника, в схваченный лентами разрез лазурного ассари – но мгновение назад никакой Звезды он там не видел. И когда и как она появилась – сказать бы не смог.

– Её зовут Белая Лилия, – пояснил голос в его голове. – Хотя среди людей в последние шесть тысяч лет эта Меарийская Звезда больше известна под именем Жемчужина Слёз.

Глаза, вперенные в артефакт на груди Мёрэйна, расширились так, что стали готовы вылезти из орбит.

– Звезда Ллхаймэ… – Прошептал ламбит. – Так это правда…

– Теперь ты понимаешь, что тебе лучше признаться во всём добровольно.

Мёрэйн прикрыл глаза, прислушиваясь к стремительно несущимся мыслям преступника.

– Как… Как вы можете служить Неприметным?! – выдавил юноша, наконец подняв глаза и с ненавистью взглянув в лицо Мёрэйна.

– Я не служу никому, кроме Владычицы, – произнёс Мёрэйн. – Не Орден работает на Неприметную Стражу – это Стража работает на… – Он замялся, почувствовав напряжение мастера Гооды. – Над тем, в чём заинтересован Орден… Скажем так.

Слёзы, внезапно сжавшие горло задержанного ламбита, оказались неожиданностью даже для Мёрэйна.

– Я не верю! – Выкрикнул он. – Не верю, что если Орден действительно существует, он может одобрять это!

– Одобрять что? – Холодно спросил Мёрэйн. Где-то рядом было нечто, что задевает несостоявшегося убийцу за живое. Главное – подвести к этому плавно, так, чтобы человек начал говорить и не смог остановиться.

– Ты хочешь сказать, что служба Неприметной Стражи Ламби дурна? Что она порочна или несовершенна – служба, призванная охранять эти земли от скверны человеческой жадности, нерадивости, себялюбия и жестокости? Служба, состоящая из тщательно отобранных по личностным качествам людей, получивших не только великолепную боевую подготовку, но и глубокое духовное образование, что делает их прежде всего этичными, непредвзятыми и неподкупными, безупречными судьями, и только после этого – непобедимыми бойцами? – С этими словами Мёрэйн бросил пристальный взгляд на мастера Гооду. Заключённый проследил глазами этот взгляд, и его лицо исказилось ненавистью. Удар попал в цель.

– Он просто подлый убийца, – прошипел парень. – Никакой он не безупречный судья, а убийца!

– Что ты имеешь в виду? – Ровно спросил Мёрэйн. Обвиняемый не сводил глаз с Мастера Стражи, и его губы дрогнули… Но тут вмешался Гоода.

– Да, расскажи вэддану о мастере Гооде, – презрительно бросил старик. – Вне всякого сомнения, мальчик из семьи преступников, из неблагонадёжной общины должен знать о нём куда больше, чем вэддан, просветлённый мудростью Сияющей в Серебре, Астэриэ Элларим. – Он иронично улыбнулся, видя, как парень сник и, сжав губы, уставился в пол. Мёрэйн невольно вздрогнул от отвращения, когда эти высокомерные губы произнесли высокое Имя Владычицы, но ещё сильнее его взбесило другое – взгляд парня снова стал безразлично-угрюмым, таким же, как был до начала их разговора. Мёрэйн разъярённо посмотрел на старика. Усмешка мастера Гооды истаяла, потому что синие глаза постепенно начали наливаться чернотой. Мастер Стражи понял, что перегнул палку, и почувствовал, как где-то в районе солнечного сплетения сжался комок холода. Ему хотелось раскрыть рот, сказать какую-нибудь общую фразу и покинуть келью вэддана, но он обнаружил, что не может ни двинуться с места, ни смотреть ещё куда-нибудь кроме как на Мёрэйна. Почему-то взгляд оказался прикован к рукам меари – и старик издал бы вопль ужаса, если бы мог: татуировки Мёрэйна ожили. По крепким, точёным рукам юноши извивались змеи. И хотя Мёрэйн не двинулся с места, мастер Гоода ощутил, как что-то скользкое проползло по его груди под ассари и поднялось к горлу. А внутри его разума раздалось шипение. Это было шипение змеи, но каким-то образом одновременно оно имело словесное значение, и непонятным для себя образом мастер Гоода понял его: «Вон!» Тут его отпустило. Он ошарашено посмотрел на духовника форта: Мёрэйн сидел на полу напротив заключённого, его взгляд светился сапфирной синевой, а татуировки были, как прежде, замысловатым, но совершенно обычным узором, покрывающим руки. Мастер Стражи, не говоря ни слова, вышел вон из кельи. Комендант Ёнсэ поглядел ему вослед изумлённо: он не понял, что заставило старика покинуть допрос.

– Мастер Ёнсе, – сказал Мёрэйн, – мне бы хотелось допросить виновного наедине.

– Конечно, вэддан, – комендант коротко кивнул и следом за Гоодой покинул келью. Никого другого он не оставил бы наедине с убийцей, но он хорошо знал, что ни один человек не может представлять угрозу для меари.

– Мне иногда тоже хочется его прибить, – доверительно сообщил Мёрэйн. – А вместо этого приходится спасать жизнь старому засранцу. Так ты расскажешь мне, что он натворил?

Но какую стилистику и тон ни выбирай, момент безнадёжно упущен: теперь парень не раскроется. Придётся его ломать. Мёрэйн ненавидел это делать. Он вздохнул и поймал взгляд человека, который тот отчаянно отводил.

– Тогда мне придётся сделать то, что я должен сделать, – сказал он ему мысленно. – Но и это может произойти по-разному. Не заставляй меня применять силу. Если ты доверишься мне и впустишь – избавишь от боли и себя и меня.

Мёрэйн стянул один из силовых браслетов, стягивающих его запястья. В ладонях забилась пульсация тока открывающихся энергетических каналов.

– Дай мне руку, – обратился он к преступнику. Парень хмуро молчал.

– Ты знаешь что-нибудь о меари? – Спросил Мёрэйн устало. Ответа не последовало, но Мёрэйн услышал – парень знал.

– Тогда тебе должно быть известно, – продолжил Мёрэйн, – по твоей доброй воле или против неё, но я всё равно тебя прочитаю. Однако я хочу, чтобы ты не сопротивлялся и открылся мне добровольно. Дай мне свою руку.

– Почему я должен тебе верить? – Буркнул парень, глядя затравленно.

– Верить мне необязательно, – устало сказал Мёрэйн. Сколько таких допросов было… Каждый раз – одно и то же. Человеческое мышление очень стереотипно. Редко встречаются уникумы, которые могут мыслить не по стандартной схеме. – Но лучше для тебя. Потому что если доверишься – будет даже приятно. Слыхал о сладости меарийского прикосновения? Знаешь, откуда пошли эти присказки? От тех, кто смог пережить контакт. Потому что если будешь противиться – я войду и без твоего разрешения. Но это – адская боль. Впечатление будет таким, будто тебя рвут на части живьём. Чем сильнее будешь сопротивляться, тем… Ну, ты понял. Выживают и остаются в рассудке не все. Дай мне руку.

– Почём мне знать, что ты не врёшь?

– Я мог бы сказать: потому, что меари не могут врать… Но если ты мне не веришь – стало быть, и это воспримешь как враньё, не так ли?

– С какой стати тебе обо мне заботиться? С какой стати думать, будет мне больно или нет?

Мёрэйн глубоко вздохнул. Вот он, вечный вопрос: как рассказать о розе тому, кто не хочет слышать о розе?

– Парень, в твоей дэгжане что, были проблемы с ведуном? Неужели твой духовный учитель не рассказывал тебе о Меа, Зеркале Двуликой?

Парень поджал губы.

– Я знаю эту легенду, ведун.

– Конечно, знаешь. Но ясен ли смысл? Если спрашиваешь, почему кому-то должно быть дело до чужой боли – стало быть, смысл не ясен.

Парень смотрел угрюмо.

– Я не верю в богов, – сообщил он. – Всё это обман. Если Владычица есть – почему она допускает зло? Почему не карает негодяев?

Мёрэйн снова вздохнул.

– Я бы мог объяснить тебе, что такое Меа, вовсе не прибегая к категориям религии. Но тогда ты бы понял ещё меньше – и не больше поверил бы. Видишь ли, существуют явления и существуют понятия. Понятия изобретают люди, чтобы выразить через них знание о явлениях. Одно и то же явление может быть выражено разными понятиями. Обычно когда нужно объяснить человеку суть того или иного явления, для этого используют систему понятий, которая наиболее подходит уровню культуры, мировоззрению, картине мира этого, конкретного человека или общества. Религия как система понятий наилучшим образом подходит для объяснения явлений в случае с некоторыми людьми и некоторыми обществами… Именно поэтому ведуны в сёлах используют её. Именно поэтому я говорил с тобою её языком. Но ты, как оказалось, «умный». Религия для тебя не годится, да? Что ж, придётся тогда тебе послушать о глобальной мировой системе энергоинформационных полей, о законе сохранения энергии и перехода энергии из состояния информации в состояние материи, об уровнях организации информации, о принципах взаимодействия мемов, о гравитации информационных полей, о законе информационной энтропии… Что ты на меня так смотришь? Ты же, вроде, только что заявлял, что не дурак. А коли не дурак – так изволь, получи учёную беседу без ведунского «засирания мозгов» и сказок о богах. Отвечать за свои слова старшие тебя не учили, мальчик из горной деревни?

Ламбит молчал по-прежнему, но явно был уже не рад тому, что сказал. Он сжал губы и старался смотреть в сторону.

– Зеркало Двуликой – это понятие, мальчик, – с усмешкой продолжал Мёрэйн. – А Меа – это явление, оно было, есть и пребудет вечно – вне зависимости от того, молишься ли ты богам или считаешь, что твоя планета – лишь бездушный комок породы. Но веришь ты в богов или нет – в мире не существует такой силы, которая могла бы не допустить – или допустить, чтобы человек сделал или не сделал поступок, который он замыслил.

– Я всегда знал, что богам на нас наплевать, – насупился парень. – Всем наплевать на всех. А ты вдруг уверяешь, что тебе не наплевать на другого. Это выглядит брехнёй.

– Потому что ты не вникал, что такое Меа, – сказал Мёрэйн. – Если бы ты понимал – не сделал бы того, что сделал. Почему мне не наплевать на чужую боль? Да хотя бы потому, что когда кто-то испытывает боль – мне тоже плохо. Можешь считать, что именно поэтому я не хочу, чтобы ты испытывал боль. Дай мне руку уже, и покончим с этим.

Так всегда. Обыватель поймёт тебя и поверит тебе, только если будет думать, что твои действия продиктованы стремлением извлечь собственную выгоду или страхом за свою шкуру. Мёрэйн чувствовал тошноту отвращения. Этого лишить жизни будет проще, чем других. Этот сумел показать всю уродливость человеческой натуры.

Парень снова зыркнул на него.

– Если ты и впрямь меари – почему просто не подчинишь мои мозги своей воле и не прикажешь мне, чтобы я дал тебе руку?

Тут-то он и понял, что сморозил что-то не то: на Мёрэйна он смотреть больше не мог, таким стал взгляд синих глаз. Мёрэйн усилием овладел собой и попытался сделать голос ровным.

– Ты даже не представляешь, что несёшь, человек.

Парень поднял глаза, но теперь в них был страх и замешательство.

– Прости, вэддан.

И протянул руку.

***

– Почему ты не рассказал мне сам, сразу?

Мёрэйн отряхнул руки в окно. Парень-ламбит, свободный от пут, лежал на полу, свернувшись клубком и мелко всхлипывал. Он всё же закрылся в самый последний момент – нечаянно, инстинктивно. Когда кто-то извне лезет в сознание, человек испытывает необоримый ужас. И начинает сопротивляться… Но меари сопротивляться бесполезно. Мёрэйну было очень мерзко, как и всегда в такие минуты. Но он знал – парню было хуже.

Вот брат Шэйллхэ всё сделал бы не так. Он только бы улыбнулся – и…

При воспоминании об орденском целителе надрывная тоска сдавила горло Мёрэйна. За окном над морем крупными белыми хлопьями повалил снег.

Мёрэйн прижал руку к груди. Грани серебряной звезды больно царапнули ладонь. Восемь лучей. Она очень тяжёлая, Орденская Звезда. Если бы кто знал – насколько.

– Было бы лучше, если бы ты мне сам всё рассказал, – повторил Мёрэйн.

– Ты бы мне не поверил… – Человек сел на полу, свесив голову.

– Я – поверил бы.

В дэгжане, в которой вырос этот парень, действительно было плохо с вэдданом – или ведуном, как говорят в простонародье. Точнее, его там не было уже с десяток лет. Старый умер, а новым община не обзавелась. Да и дэгжана-то была небольшая, в глухомани, в верховьях Чуи – у самых отрогов гор. Молодёжь поучал общинный староста. Поучал неважно, больше мудрости житейской, бытовой, но не учил тому, чему учат в ламбитских общинах ведуны испокон веку – Закону Владычицы. Так что всё больше подавались ребята кто в браконьеры, кто в торгаши, и не гнушались ничем, если можно было обойти закон. А человеческий закон обойти можно, если постараться, даже в солнечной Ламби. Особенно – в глухих приграничных районах, подальше от крупных городов, дорог и патрулей… Многие гнались за лёгким золотом, многие стали хотеть большего, чем прозябать в далёкой деревушке на границе Пустоши. Одни стремились в столицу, в Сильвеарену, другие – в легендарный Фёроэн, где сапфиров – как синих горных цветов, а алмазов – как росы на их лепестках. Младший брат этого парня тоже мечтал о Фёроэне. О том, как будет учиться у горных двинэа гранить камни, а потом станет ювелиром если не в столице, то, на худой конец, в Наиноэн-Но. Только для этого нужно было золото, чтобы заплатить за дилижанс и чтобы заплатить купцу, который бы поручился за мальчишку на двинэйской границе, и чтобы купить масла и шёлка, которые двинэа берут взамен своего гостеприимства – золота не признаёт народ, у которого золотым песком устланы дороги и штреки шахт. Весьма недёшево стоит путешествие в Долину Самоцветов. Но уж очень хотелось. Поэтому, когда «один человек» предложил мальчишке «подзаработать», тот недолго думал и ушёл в леса вверх по Чуе с ватагой ушлых ребят…

Ту шайку взяли несколько лет назад. Таможеннику Тау-Но, города, что стоит в конце озера Чуут, там где Чуя снова становится рекой, показалось странным, что уж очень много плотов в ту весну гонят по реке торговцы, и у каждого – документ купли-продажи, заверенный печатью, означающей, что товар был добыт с одобрения и под надзором Промыслового ведомства Ламбитской марки. Это-то и было чудно: обычно нет-нет, кого-нибудь ловили без документов. Таких, кто пытался проскользнуть мимо постов незамеченными, в ночи, по большой воде, огней не зажигая… Но никогда не бывало столько легально сплавляемой древесины! Промысловое ведомство строго ограничивает вырубку деревьев, следя за тем, чтобы таковая производилась не в ущерб лесу…

Бдительный служитель таможни счёл нужным донести свои соображения до властей Тау-Но, те дали запрос в Промысловое ведомство…

В леса предгорий в верховьях Чуи отправился кое-кто из Неприметных – а именно, мастер Гоода. Он-то и разоблачил шайку, незаконно вырубавшую деревья и продававшую плоты в сопровождении документов с искусно подделанной печатью. Браконьерам в Ламбитской марке одна дорога.

Это был громкий суд, и Мёрэйн его помнил: он, конечно же, ездил туда (как и всегда на подобные процессы) для подтверждения виновности обвиняемых – ведь, не дай Владычица, кто-нибудь угодил в их ряды случайно и на него навели напраслину… И, несмотря на то, что при иных обстоятельствах он никогда не упускал случая побывать на берегах Чуут, одного из самых красивых озёр мира, тот вояж оставил отвратительные воспоминания. Страшные проплешины вырубок, как раны, зияющие в теле древнего леса, и готовый «товар», который не успели сбыть… Не такие заготовки, какие делают егеря Промыслового ведомства на специально выбранных участках – тех, которым прореживание и обновление не повредит… Нет – целые поляны-просеки с уродливыми пнями, мертвые тела могучих, сильных красавцев, лучших детей леса, и объятые ужасом оставшиеся в живых – древние исполины, замершие на краю внезапно открывшейся проплешины, беззащитные, как старики, сыновья которых пали, и некому встать рядом… Мёрэйну пришлось долго их успокаивать, убеждать, что пережитый ужас больше не повторится. Еще Мёрэйн помнил людей – хмурых, с тёмными, затравленными взглядами. Словно это не они убивали, а сами оказались жертвой. Почему-то с преступниками всегда так.

Мальчишку, который плакал и уверял, что его обманули, что ни сном ни духом не подозревал, на что идёт, а когда узнал, было поздно: угрозами заставили быть в деле – этого мальчишку Мёрэйн не помнил. У него было много таких. Очень много. И все они на одно лицо: такое страдальческое, испуганное лицо, отказывающееся верить: «не может быть, чтобы вот так всё закончилось! Чтобы меня действительно наказали! Чтобы вот это случилось со мной!!» И каждый раз один и тот же вопль в глазах этого лица.

«Милосердия!»

Только вот заслуживаете ли вы этого милосердия, граждане? Вы, которые рубите деревья и ловите мальков? Вы, которые жжёте, режете, рвёте – лишь бы набить карман? Вы, которые лжёте, предаёте, клевещите? Вы, которые плюёте на чужую боль, проходите мимо? Вы, которые уродуете, ломаете, насилуете, убиваете? Вы все – считающие, что жизнь животного или дерева ничего не стоит по сравнению с жизнью человека? А жизнь другого человека ничего не стоит по сравнению с вашей собственной? И вообще ничто в мире не стоит дороже вашего личного комфорта, безопасности, сытости и довольства?! Заслуживаете ли вы милосердия – что бы вы ответили тому, кто видит всё?!

Такая речь не раз готова была сорваться с губ Мёрэйна, когда его умоляли о милосердии. Но он молчал. Признать за собой право судить – опасный выбор.

Мастер Гоода, главный свидетель, не произносил громких речей. Рыдающей матери в ответ на её вопль: «Умоляю, скажи, что моего сына совратили обманом! Сжалься! Что тебе дороже – жизнь ребёнка или жизнь дерева?!» он ответил просто: «Хорошее дерево, разумеется, дороже плохого ребёнка. Не я виноват в том, что твой сын оказался дерьмом».

Мать с горя упала, да так и не встала – полгода пролежала, прикованная к постели, а после умерла. Малолетка-браконьер отправился в шахты. Да только не в самоцветные, о которых мечтал, – в белокаменные каменоломни Чисавео, которые должны были стать его домом на весь остаток жизни. А его брат понял, что не сможет жить спокойно под небом, под которым благоденствует мастер Гоода. И решил парень…

Он продал небогатое хозяйство, срыл до земли пэлу и перебрался жить в Сильвеарену, нанявшись на самую тяжёлую работу в порт.

Как всякий человек, одержимый манией, он жил идеей убийства, бредил ею, лелеял её. План был прост: найти в городе кого-нибудь из Неприметных и, рассказав свою историю, попроситься в ученики. Это было бы обычным делом: многие родственники преступников шли в Стражу – «отслуживать» проступок близкого человека. Привилегий осуждённому это не давало никаких, но помогало смыть с дэгжаны пятно позора. Всё упиралось в оружие. Обычное холодное или тем паче огнестрельное на форт не пронесёшь… А голыми руками бойца Неприметных не уложишь никогда, даже если он очень стар… Особенно если он очень стар… Надо сказать, бойца Неприметных и с помощью оружия – холодного или там огнестрельного – обычный человек уложить не в состоянии, но парень об этом не думал… Он облазил все лавчонки торговцев, сбывающих такие вещицы… Не нашёл ничего путного. Ничего такого, что можно протащить на церемонию, на которой нужно присутствовать голышом. И вот тут, словно по волшебству, случай свёл его с одним человеком.

Незнакомец подошёл на улице, в толпе, пробормотал на ухо: «у меня есть то, что тебе нужно», назначил встречу в какой-то подворотне… Парень не удивился бы, если бы там в подворотне его и прикончили бы – но всё равно пошёл: это был тот случай, когда жажда мести становится стимулом жить. Однако в подворотне по голове он не получил, а получил странную полупрозрачную трубку из непонятного материала. «Что это за оружие?» – насупился парень. «Хорошее оружие, – ответил ему торговец. – Получше любого другого. Погляди: прижимаешь эту палку к коже по всей длине – она и невидима. Очень полезно, правда? Этим ты одолеешь любого врага, уж поверь». «Но как её применять?» «А просто. Наводишь точно на человека и в голове представляешь, что палка стреляет». «Как это – представляю в голове? А жать на что?» «А жать-то, браток, ни на что не надо… Представить просто. Вообразить. Вот так». Он берёт полупрозрачную палку – та часть, где материал касается пальцев, не видна, сквозь остальную просвечивает снег и тени забытого богами внутреннего дворика – бросает на снег рукавицу и направляет на неё штуковину… Рукавица исчезает. «Откуда такое диво?!» – изумляется парень. «А много знать – оно вредно, браток»…

Он заплатил за «палку» целое состояние для такого как он, грузчика из порта, – но ничтожно мало за «диво», не виданное в человеческих землях… Об оружии, которое он выменял и с тех пор прятал под ассари, у сердца, он не знал ничего кроме одного – оно даст ему шанс отплатить врагу.

Теперь дел обстояло за немногим – выяснить, кем был человек, так удачно встреченный одержимым местью пареньком.

Сразу же после допроса Мёрэйн в сопровождении мастера Гооды, мастера Оррэ Таита и коменданта отправился на, как он это называл, вычитку мозгов. Витая лестница в теле башни вела вглубь форта – в самые потаённые помещения базы Неприметной Стражи.

Мёрэйн всегда недоумевал, зачем хранить меаграф в подземелье, но находил в этом толику символизма: узкий каменный каземат, в котором ему приходилось отдавать своё сознание этому безжалостному изобретению, невольно вызывал ассоциации с подвалами Святейшей Инквизиции – такой неприятной церковной организации тех времён, когда последователям Ордена было не так просто жить в обществе людей, как ныне.

Меаграф представлял собою вполне безобидную с виду конструкцию из сенсорных панелей, металлических плат с множеством деталей и различных цилиндров, но один вид этого всего уже вызывал у Мерэйна боль. Возле агрегата, занимавшего площадь примерно с три кельи Мёрэйна, возились несколько Неприметных: один вводил меатрекер в состояние синхронизации с меаграфом, другой работал с настройками, водя пальцами по панели, третий следил за символами на огромном проекционном экране. Люди с опаской прикасались к устройству: эта забава стоит примерно столько же, сколько составляет десятилетний бюджет всей Марки. Новшество, завезённое в Ламби из Эрендера, таких на всём континенте только две штуки – здесь, на центральной базе и на базе Эмокабэ.

Наконец, когда всё было готово, Мёрэйн взял из рук коменданта Ёнсэ меатрекер и крепко сжал его в ладони. Импульсы электронного интеллекта заскользили в мозгу – прибор входил в синхронизацию с сознанием. Мёрэйн закусил губу: в такие минуты он как никогда понимал, что чувствует человек, когда к нему в голову без приглашения вторгается меари. Только меари обычно стараются действовать бережно, а вот машине деликатность неведома. Мёрэйна выворачивало наизнанку. Подобное испытывал бы тот, кому в рот с силой забиралось бы нечто большое, скользкое, извивающееся – и действовало бы при этом крайне грубо, разрывая плоть.

Неприметные во главе с комендантом склонились над сенсорными панелями – Мёрэйн ощущал себя так, словно в нём кто-то роется, что-то отчаянно ища, и в спешке разбрасывает его внутренности в разные стороны. Мастер Гоода не отрывал взгляд от проекционного экрана. Мастер Оррэ Таита нервно сжал пальцы лап на узле т’аанды. Его солнечно-золотистая хасма словно выцвела – так под ней побледнела его кожа.

– Есть! – Это одновременно выкрикнули Мастер Стражи и комендант. Мёрэйн выпустил из рук сенсор и прислонился спиной к холодной, влажной стене подземелья. Неприметные во главе с мастером Гоодой взирали на экран. Там застыло изображение белобрысого, долговязого человека с татуировкой иероглифа Дэйн на щеке. Он протягивал свёрток зрителю. На самом деле, конечно, не зрителю – а обладателю памяти, из которой был извлечён этот момент. Юноше-ламбиту.

– Вот он. Неприкасаемый22, – усмехнулся один из Неприметных. – Ого! Оскорбил герцога или даже самого Императора. Нечасто такой знак встретишь! Легко найдём.

Визуально изображение было похоже на остановленный кадр из фильма. Но кинолента не фиксирует данные о биокоде, настроении и эмоциональном состоянии человека, о температуре его тела, о запахе его одежды. А человеческая память – фиксирует. Меаграф же фиксирует всё, что фиксирует человеческая память.

– Сверить с архивом данных ТРИПа! – распорядился мастер Гоода. – Передать изображение и данные биокода всем базам. Выяснить, кто такой, немедленно.

– Слушаюсь, Мастер Стражи. – На гладкой каменной кладке каземата появилась объёмная лазерная проекция: комендант Ёнсэ вывел на стену экран меатрекера. Изображение мигало бегущими линиями: шёл обмен данными.

Мёрэйн, всё ещё переживая общение с меаграфом, отрешённо наблюдал за этими действиями. Рядом с ним оказался д’анаари, мягкая золотистая лапа сжала его руку – обнаженную руку, без силового браслета – и мастер Оррэ Таита сложился пополам от боли. Мёрэйн вырвал ладонь.

– Лики Владычицы!!! Оррэ, что ты творишь! – Он поспешно надел браслеты на запястья и уже затягивал второй, когда заметил недоумение мастера Ёнсэ.

– Данные об этом человеке отсутствуют в архиве, – обескуражено сказал комендант.

Неприметные во главе с мастером Гоодой уставились на проекцию экрана, где лазерным начертанием на всеобщем имперском светились слова: «идентификация невозможна».

– Этого не может быть, – отрезал Мастер Стражи после затянувшегося молчания.

– Устройство дало сбой, мастер, – предположил мастер Ёнсэ.

– Возможно. Попробуем ещё раз.

Мёрэйн взвыл…