Читать книгу Вслед за тенью. Книга вторая - Ольга Смирнова - Страница 26

База отдыха «Империал». Полдень того же дня.

Михаил Новиков ожидал сестру. Так вышло, что в «Империал» он попал на машине Белова – жениха стервы—Стоцкой, но накануне тот предупредил, что отбывает в срочную командировку и выбираться из этой Тмутаракани им всем придется своим ходом. Поэтому Новиков созвонился с Юлой и потребовал вывезти его из этой глухомани. Та принялась ссылаться на какие-то важные дела, но отнекивалась недолго, и вскоре они договорились встретиться в полдень следующего дня в холле «Империала». Однако сестра задерживалась. Это было для нее, хоть и раздражающим Михаила, но вполне привычным делом.

Его егоза слыла деятельной натурой и никогда не выпускала из рук сотового. А тот – несчастный, по обоснованию, с самого утра намертво залипал в ее ловких ручонках и без конца принимал звонки и сообщения от двух ее «подельников» – таких же неугомонных охотников за сенсациями. Те постоянно подбивали систер на скандальные журналистские расследования – будущие акулы пера, что тут скажешь. Фантазия и находчивость этих троих были поистине неиссякаемыми: то залезут в трущобы и отроют там гения математики, то пронюхают об афере с каким-то инновационным медицинским препаратом, то влезут в разборки с очередным любовником одной восходящей звезды, то подкинут скандальному телешоу компромат на другую, то «нахлобучат» нуворишу внебрачную дочь и поставят его семью на грань развода, то… Продолжать можно было бы до бесконечности.

Вот и сейчас систер наверняка по дороге в «Империал» зависла на обочине и «стряпает» со своей «командой» очередное «дело века». Михаил усмехнулся. И с досадой вздохнул. Эти трое даже общий псевдоним для себя сварганили: «чистильщиками Леони» назвались, не больше и не меньше. «Леони» возникло от компиляции букв их фамилий: Леонтьева, Ожеговой и Новиковой. И как Юлька со своими великими амбициями согласилась плестись в конце названия их бренда? Это до сих пор оставалось для Михаила загадкой, хоть та и объяснила ему это жестким требованием мамы к конспирации и полной анонимности.

«А как же твои амбиции?» – как—то спросил он Юльку.

«Подождут, – бросила тогда она. И таинственно так добавила: – Всему своё время».

Впрочем, анонимности ее участия в этой «банде» полностью соблюсти не удалось, так как третья и четвертая буквы их фамилии все же «загремели» в псевдоним. Но по большей части бедняжке систер приходилось довольствоваться негласным титулом «мозга» сей кампашки и строго запрещалось «светиться» на всяких телешоу, куда исправно и с большим удовольствием ходили первые двое. Ходили, приписывая себе любимым все лавры сомнительной славы и стойко отбиваясь от вопросов на тему «лишних» букв в их псевдо.

Новиков очень любил Юльку, но патологическая способность той встревать в резонансные тёмные делишки, считая это своим профессиональным долгом, не на шутку его напрягала.

Чтобы притушить в себе гнев от опоздания сестры Новиков вернулся мыслями на час назад.

Сегодня утром его неожиданно пригласили позавтракать с одним мутным типом. (от автора: отсылка к главам 46-47 первой части). Как вскоре выяснилось в беседе с горничной, тип тот в кругу сотрудников «Империала» слыл чуть ли не тенью отца Гамлета. Все они негласно называли его «Пауком», и, хоть и съеживались от иррационального страха при общении с ним, но были вынуждены мириться с его частым присутствием в «Империале», поскольку тот являлся родственником владельца и проживал на Базе чуть ли не на постоянной основе.

Комната, в которой Михаилу выпала сомнительная честь завтракать с «Пауком», язык не поворачивался назвать кабинкой. Ступить на ее порог дозволялось лишь избранным. Само «логово» скрывалось от посторонних глаз за массивными шторами, в самом дальнем углу зала ресторана. Тяжелые, они плотным покровом свисали с потолка до самого пола и на все сто вписывались в интерьер зала, создавая эффект одной из его четырех стен. Внутри владение «Паука» напоминало полноценную обеденную зону, со столом внушительных размеров, расположенным у единственного в комнате окна, и, хоть и небольшой, но полноценной кухни с навороченными плитой и раковиной, встроенными в солидный гарнитур. Несмотря на то, что это «логово» и без того было скрыто от всех за импровизированной стеной, его хозяин демонстративно опустил на окно не менее плотные жалюзи. Видимо, для придания их беседе пущей важности и конфиденциальности. Новиков все ещё был под впечатлением от того мутного разговора и остро чувствовал себя загнанным в угол зверем.

«Дежавю какое-то», – мысленно отметил он, недовольно скривив губы.

Сотрапезником Новикова оказался Олег Максимович Жаров. В этот раз Михаил рассмотрел его лучше, чем в первый, когда им довелось встретиться днем ранее в «Империальской» кофейне. Но в тот момент Михаил был зол на холодный прием, устроенный ему Екатериной в ванной ее апартаментов, поэтому больше внимания обратил на высокомерный тон Жарова и на его клюку. Теперь же ничего не отвлекало Новикова от того, чтобы внимательно рассмотреть наглеца.

За столом перед ним сидел явный параноик. Параноик, закаленный годами ненависти к конкретным людям. Стальной блеск холодных серых глаз будто лишал воли. Михаила раздражала и манера собеседника смотреть в упор, не моргая. В течение всей беседы на матово-бледном лице «Паука» не дрогнул ни единый мускул. Даже губы почти не шевелились, по большей части оставаясь чуть приоткрытыми, пока тот говорил. Только выразительные холодные глаза, казалось, и были на этом лице по-настоящему живыми. Новиков рассматривал своего визави и поначалу недоумевал, почему того прозвали «Пауком». Этот человек виделся Михаилу ледяной глыбой, водруженной за стол напротив него. Глыбой с гривой зачесанных назад волос, густых не по возрасту и белых как у луня.

Низкий, хриплый голос этой «Глыбы» поражал сочностью, глубиной и, как ни странно, отличной дикцией. Он звучал спокойно, немного монотонно и лишь иногда – с едва различимыми нотками сарказма. И этот ровный тон входил в явный диссонанс со взглядом, заискрившимся лютой ненавистью, стоило речи зайти о Громовых.

В какой-то момент в глазах этих промелькнула шальная вспышка, а серая радужка чуть потемнела и принялась «плавиться», словно жидкая сталь. Михаил оцепенел. Он словно застрял в паутине. Ощущения оказались настолько реальными, что можно было разглядеть ее сложный узор, напичканный бесчисленным множеством узелков, и почувствовать липкую субстанцию ее «нитей». Мозг Новикова настолько вошел в транс, что «показал» и создателя этих липких пут. Огромный паук сидел на небольшом отдалении от Михаила, буравил его прожигающим взглядом и был готов вонзится в плоть. Вонзиться и высосать из нее всё до последней капли. Это бы непременно случилось, если бы не резкий звон, ворвавшийся Михаилу в уши. Словно рядом что-то упало и разбилось вдребезги. Новиков моргнул и потупил взгляд. На столе, прямо перед ним валялась чашка с отколотой ручкой, а недопитый им кофе окрасил белую скатерть черно-бурыми кляксами.

«Паук» на пару мгновений прикрыло глаза, а потом… Потом будто растворился в воздухе. Исчез бесследно. Или нет, скорее снова «превратился» в холодную Глыбу.

Находясь за одним столом с этим опасным человеком, Михаил вынужденно поддерживал беседу и размышлял, за что тот ненавидит Громовых. Почему так стремится навредить именно Кате? Чем она успела ему «насолить»?

Новиков не собирался втягиваться в эти разборки, ведь и своих ему хватало с лихвой.

«Вывезу ее из страны, и этот тип до нее не дотянется», – решил было он и даже сделал попытку уйти. Но был внезапно остановлен голосом матери, зазвучавшим из диктофона Жарова. Та запись не оставила Михаилу выбора…

«Одной проблемой теперь больше… Нужно переговорить с родителями», – решил он, стоило их беседе с Жаровым завершиться.

Михаил стоял у окна, в дальнем углу холла «Империала». Гостей тут было немного, основная их масса толпилась в центре и у гардероба. Через массивное, слегка затемненное стекло окна отлично просматривалась парковка «Империала», но машины сестры на ней до сих пор не было.

Новиков недовольно оглядел холл. Повсюду кучковались и сновали гости. Казалось, в огромном зале яблоку негде было упасть.

Раньше он обожал толпу. Она всегда питала его энергией. Была его стихией. Да, в ней он чувствовал себя как рыба в воде. Он мог управлять ею: когда надо успокоить, убедить в чем-то, если требовалось, заставить перед ним расступиться, если шел сквозь нее напролом.

Но с некоторых пор всё изменилось. Он вдруг стал остро ощущать себя в ней песчинкой. Бесправной мелкой песчинкой. Это случилось как-то в одночасье. В аэропорту, вылетая на Родину, он стоял в очереди на досмотр и вдруг почувствовал себя неуютно. Нестерпимо захотелось из нее выйти. Даже не выйти, а бежать сломя голову. С большим трудом он тогда удержался, чтобы не сделать этого. Такая реакция ошеломила его, но отойдя от шока, он смог себя убедить в том, что это только в плюс: ведь маленькой незаметной песчинке легче затеряться среди себе подобных. А затеряться – значило скрыться от всевидящего ока его новоиспеченного сюзерена – Лакшита Чара.

Вскоре стала ясна и причина произошедших с Михаилом изменений: Вилморт – его тёмное Альтер-эго – терпеть не мог массового скопления народа. Толпа нервировала его, будила в нем гнев. Этот цепкий ментальный захватчик каким-то неведомым способом просочился в сознание Майкла около полугода назад и с тех пор периодически вырывался на авансцену, перехватывая инициативу в намерениях и действиях своего раба. Основной эмоцией, навязываемой Новикову Волмартом, был гнев. И с ним Михаил день ото дня справлялся всё хуже.

До вчерашнего падения с горы позиции Вилморта только укреплялись. Он все настойчивее диктовал Майклу свои условия. Два из них были основными: первое – всегда сторониться толпы, второе – как можно скорее покинуть «Империал». Еще совсем недавно Нови сломя голову выполнил бы оба эти требования, но сейчас… Сейчас в «настройках» его незримого цепного пса будто что-то сломалось.

Все эти месяцы Майкл не понимал, что с ним происходит, но старался тщательно скрывать от всех свое новое состояние. Память предавала его, упорно отказываясь выдать то, что с ним проделывали у Чара в берлоге на протяжении тех трех дней. Майклу казалось, что он сходит с ума. С каждым днем он всё больше становился Майклом Нови, управляемым Волмартом. Тогда как от Михаила Новикова оставалось в нем всё меньше. Это приводило в отчаяние. Нет, он не слышал голосов в голове, но порой ощущал неконтролируемое желание сделать то, что никогда бы не сделал прежний Михаил Новиков. Он остро чувствовал себя марионеткой в руках Чара и отчаянно искал способ сорваться с крючка.

Рискованный трюк со спуском с горы стал жестом отчаяния. Михаил решился на него потому, что был больше не в силах сосуществовать со своим внутренним зверем. Конфликт их интересов достиг апогея. И несясь с Катей на тех санях, Новиков жаждал лишь одного: уничтожить Волмарта. Выбить его из себя. Или себя из него – не суть важно, лишь бы снова стать прежним – таким, каким был до той злополучной игры в рулетку.

И некоторый успех был достигнут: его незримый пес будто впал в спячку.

«Неужели трюк с горой сработал? Неужели помогло? – в сотый раз задавался вопросом Новиков. И в сотый же раз осекал себя: «Рано делать выводы! Понаблюдаем еще…»

Но почему он потащил с собой на гору Катю? Почему подверг опасности свою невесту: свою вторую половинку – часть себя? На этот, не дававший покоя вопрос, ответа у Новикова не находилось. Возможно, потому, что на ту гору Катю взял Волмарт. Не Миша…

От бесконечного гула голосов разболелась голова. И поскольку машины сестры на парковке всё еще не наблюдалось, Михаил отправился к себе в номер. Пытаясь усмирить пульсацию в висках, он прилег на постель, устало прикрыл глаза и окунулся в воспоминания о вечере, изменившем всю его жизнь.

Майкл смутно помнил тот день. В памяти сохранилась ссора с подружкой. Ярким пятном в воспоминаниях о том дне мелькало ее раскрасневшееся от гнева лицо и накачанные губы, извергающие проклятья на его грешную голову. Около года они были вместе, но в тот день наконец расстались.

Его лондонская пассия слыла настоящей зажигалкой. Жизнь с ней напоминала калейдоскоп, красочные узоры в котором бесконечно сменялись один другим. Сменялись безудержно и совершенно непредсказуемо. Непредсказуемо настолько, что, засыпая в своей берлоге, он мог проснуться неизвестно где. И что напрягало больше всего, так это то, что он совсем не помнил, как там оказался. А на все вопросы ответ был один: «Малыш, забей и расслабься!»

В общем, чем дольше развивались их с Джинджер отношения, тем яснее становилось Майклу, что девушка эта – совсем не то, что ему нужно. Она постоянно провоцировала его на «подвиги»: бесконечные походы по ночным клубам, азартные игры, безудержные утехи, подогреваемые ее буйной фантазией, постоянные кутежи. Жизнь пролетала как в тумане. А их недавняя поездка в Лас Вегас, чтобы пощекотать нервишки, окончательно расставила все по своим местам: щекотать себе нервы он больше не желал. И совсем не потому, что просадил половину того, что удалось заработать на бирже. Просто вдруг понял, что с таким образом жизни вскоре всё могло вылететь в трубу. Вообще всё: здоровье, учеба, всё еще неплохие перспективы на успешную карьеру. Всё еще неплохие потому, что Майклу каким-то чудом удавалось неплохо учиться. Правда, с каждым месяцем это удавалось всё хуже.

И вот накануне утром он просто сказал своей красотке, что ему надоело жить как на пороховой бочке и между ними всё кончено. Красотка высказала все, что о нем думает, абсолютно не стесняясь в выражениях, и свалила в туман, громко хлопнув дверью. Майкл равнодушно пожал плечами и принялся в полном одиночестве отмечать начало новой жизни. Весь тот день провалявшись в постели своей съемной квартиры, он опустошал оставшиеся после недавней вечеринки залежи спиртного с солидными, внушающими уважение, этикетками. А потом, кажется, заснул.

Разбудила его назойливая тряска. Он не сразу понял, где находится и что вообще происходит. Трясло сильно и, казалось, бесконечно долго. Долго настолько, что подступила тошнота. Как ни странно, она-то и привела Майкла в чувства. Опустошив и без того пустой желудок, он сфокусировал затуманенный алкоголем взгляд на чьих-то стопах в кроссовках «Найк». Стопы те принадлежали его приятелю. Нагрянув проведать закадычного друга, тот постенал для проформы по поводу нового холостяцкого статуса Майкла, а затем авторитетно заявил: чтобы начать новую жизнь, нужно поставить финальный аккорд в старой. И поскольку приятель Майкла слыл отличным гитаристом и был настоящим профи по части этих самых финальных аккордов, о чем с гордостью и напомнил тогда Майклу, тот не стал спорить. Правда, в голове промелькнула было единственная здравая мысль: отказаться. Но мыслишка эта потрепыхалась на подкорке и затонула в ее вязком, одурманенном спиртным месиве. Но пытливый мозг Майкла не оставлял попыток реабилитироваться, и вскоре на смену первой мысли, бесславно почившей в бозе, пришла вторая: прогулка на свежем воздухе не повредит и даже поможет прийти в норму.

– Согласен, – бросил тогда Майкл в ответ на сомнительное предложение приятеля и опрокинул в себя пол-литра минералки без газа. Опустошив всю бутылку, по счастью оказавшуюся прямо под рукой, он ненадолго задумался, чего бы такого пожевать, чтоб прибавило сил. Но аппетита не ощущалось. От слова совсем. Зато посвежевший от живительной дозы минералки глаз зацепился за янтарную жидкость, призывно отсвечивавшую в початой накануне бутылке, «прикорнувшей» в зоне прямой досягаемости чуть подрагивающей хозяйской ладони. Не долго раздумывая, Майкл дополнительно хлебнул и из нее. Правда, глоток он сделал совсем небольшой, чисто символический, последовав негласному правилу: не пьем, а лечимся. В общем, то было сделано чисто из прагматических соображений: для придания изможденному организму хоть какого-то тонуса, дабы не отключиться по пути к грядущим приключениям, туманный флер которых с каждой следующей минутой всё отчетливее маячил на горизонте.

Теперь, с высоты прожитых в дальнейшем дней, та вылазка за пределы своей безопасной берлоги, виделась Майклу крайне неудачной идеей. И если бы на тот момент он был бы в состоянии мыслить здраво, то послал бы приятеля по старинной русской традиции на три весёлые, повернулся бы на другой бок и мирно проспал бы ещё с десяток часов. Но тогда он даже представить себе не мог, чем все обернется. Поэтому хоть и был не совсем в «кондиции», чтобы продолжить «фестивалить», всё же от рискового предприятия не отказался. Как вскоре стало ясно: не отказался к огромному своему сожалению…

Свежий воздух прогнал туман из головы Майкла. Они с приятелем прогулялись по району. Посидели на лавочке со стаканчиком кофе и булочкой, которую Майкл заставил себя съесть, потому что и маковой росинки во рту с утра не побывало. Поболтали о том о сём. А когда Майкл худо-бедно, но пришел в некое подобие формы, направились в один тайный клубешник, о котором приятель недавно узнал.

Они долго ехали на машине и в конце—концов очутились в, казалось, богом забытом местечке. Всё здесь кричало о бедности и полной заброшенности: темные безлюдные улочки, сомнительное покрытие дорог, по которым даже их внедорожник прыгал, будто через скакалочку. Но сам клуб предстал перед ними единственным, достойным внимания объектом. Он выглядел филигранно ограненным бриллиантом, затерявшимся в серой массе одиноких домишек с покосившимися крышами.

Внешне это был ансамбль из двух двухэтажных зданий, расположенных довольно близко друг к другу и соединенных между собой крытым переходом. На первый взгляд он смотрелся как обычное домовладение семьи с достатком выше среднего. Ничем не привлекательный фасад, за исключением того самого перехода между зданиями, выглядел вполне себе добропорядочно и ни на грамм не намекал на нечто запретное. И только окна выдавали статусность заведения. Обрамленные полукруглым сандриком с белой замысловатой лепниной и слабой подсветкой, они смотрелись респектабельно. Стекла же этих окон были явно пуленепробиваемыми.

В сопровождении приятеля Майкл вошел в просторный холл. Здесь было немноголюдно и как-то подозрительно тихо. Не гремела музыка, как обычно бывает в подобных заведениях, не слышалось разговоров и смеха посетителей – ничего, ставшего почти привычным Майклу за последние месяцы. Их встретили два качка. Будто двое из ларца одинаковых с лица они возникли словно из ниоткуда. Придирчиво оглядев вошедших, они кивнули, как по команде и безмолвно, жестом пригласили следовать за ними. Майклу почему-то показалось, что их ждали. И только когда один из качков толкнул массивную дверь в соседнее помещение, в уши хлынула знакомая какофония. И она успокоила Майкла. Притупила его чуйку.

А дальше было всё как во сне. Он помнил, как играл в рулетку. Как ему поразительно везло. Как подбадривали его красотки, слетевшиеся со всех сторон, как пчелки на мед и щедро угощавшие его горячительным. А потом в его буйную голову втемяшилась неизвестно откуда взявшаяся бредовая идея поставить на кон всё. Он так и сделал. Подбадриваемый самой няшной из всех «пчелок». И он проиграл. Он понял это по разочарованному взгляду красотки. Он помнил свое безрассудное требование переиграть ставку. Помнил удивление на лице крупье, несмелый оборот того в сторону куполообразного навеса, расположенного в дальнем углу огромного зала. Помнил молчаливый запрос на исполнение требования безбашенного клиента и такое же молчаливое дозволение от человека, так и вышедшего из тени огромного купола.

Потом была попытка отыграться – и снова неудача. Затем запоздалое разъяснение того, что дополнительная ставка была ему позволена при условии, что в случае проигрыша его общий долг увеличится вдвое. В памяти сохранилось его бурное недовольство и категорическое несогласие с этим дополнительным, не озвученным заранее условием. Затем что-то ужалило его в бок и отбросило в беспамятство. Беспамятство, от которого он отходил тяжело: с постоянной головной болью, с ломотой во всём теле, отчего-то полностью онемевшей руки и странными синюшными следами у обоих висков, которые он рассматривал в отражении затемненного окна, полусидя на полу незнакомой, неярко освещенной комнаты.

А спустя какое-то время его удостоили беседой.

Перед ним предстал мужчина средних лет. Его внешний вид просто кричал о достатке, а выражение лица – о жесткости и, пожалуй, бескомпромиссности. Но больше всего напрягло Майкла то, что тот совсем не скрывал своего лица. Даже не потрудился замаскировать его в тени слабо освещенного помещения. Напротив: «гость» Майкла дерзко возвышался в центре комнаты – прямо под лампой, мощности которой хватало, чтобы осветить ее по центру и утопить в полумраке все четыре угла.

«Скверно. Значит, я в ловушке и буду жить ровно столько, сколько буду им нужен. Отпускать меня не собираются, – догадался Майкл и внутренне поежился. – Ничего, мы ещё повоюем, – мысленно успокоил он себя, отчего-то припомнив любимую присказку деда: «Я дышу – значит я живу». – Дышу с трудом», – мысленно заметил он, поморщившись от тупой боли за грудиной. К тому же продолжала беспокоить рука. Чувствительность в ней вроде вернулась, но вену странно «припекало». Майкл оголил руку до локтя и заметил свежий след от укола.

– Что это? – спросил он по-английски, показав незнакомцу место укола.

– Тебе ввели успокоительное.

– А следы на висках?

– Это скоро пройдет. Вынужденная мера. Ты был неконтролируем. Слишком возбужден.

– Почему я здесь?

– Я давно за тобой наблюдаю. Мне нужен такой человек.

– Нужен? Для чего?

– Об этом после. Не всё сразу. Сейчас тебе важно уяснить, что я сделал на тебя ставку.

– Ставку? – переспросил Майкл.

– Да. Ты сыграешь в одну игру.

– Я больше не играю в азартные игры. Это очень… волнительно.

– Я говорю об игре другого рода. Но об этом позже.

– Кто вы?

– Лакшит Чар, – негромко представился незнакомец.

– Майкл Новиков, – в тон ему откликнулся Миша.

– Я буду называть тебя Майклом Нови.

– С чего вдруг? Мне не нравится. Меня вполне устраивает фамилия родителей.

– Не перечь. Я отдал дань уважения твоим родителям и не переименовал тебя. А мог бы. Просто изменил ее, как мне удобно. Цени это.

– Ценить?

– Не выказывай недовольства. Не осложняй своего положения. У тебя нет выбора.

– Выбор есть всегда.

– Спорное утверждение. Учитывая величину твоего долга. Очень рассчитываю на твою лояльность в его погашении, – продолжал говорить Чар, – Это важно.

– Хватит лить воду. Просветите меня о его величине…

– Он велик, – проговорил Чар. Он достал из кармана игральную карту и подбросил ее Майклу. Новиков взглянул на масть. Это была шестерка пик с нанесенной на обратной стороне суммой. Сумма ошеломила Михаила.

– Я не мог столько проиграть, – пробормотал он.

– К ней могут быть начислены проценты. В случае осечек с твоей стороны, – уточнил Чар. И вдруг произнес на неплохом русском: – Конский процент.

– У меня нет возможностей платить по счетам. Я стал банкротом, – через силу прохрипел Майкл.

Боль за грудиной усиливалась. Каждое слово стало даваться с трудом. Чар заметил это и потянулся в карман своего люксового пиджака. Достал из него небольшой пузырёк с ингалятором и подбросил его Майклу, как собаке кость. Пузырек, так же, как и карта минутой раньше, приземлился на матрас, на котором полулежал Новиков, прислонившись спиной к стене.

– Вдохни, – распорядился Чар, – это снимет боль. Возможность заплатить по счетам будет тебе предоставлена.

Майкл взглянул на пузырёк с подозрением. Подхватил его с матраса и попытался отыскать на упаковке хоть какую-то информацию о содержимом. Ее не обнаружилось. Новиков взглянул на собеседника. Чар молча наблюдал за действиями своего пленника и явно ждал, когда тот выполнит приказ. Майклу ничего не оставалось, как сделать небольшую затяжку.

– Предоставлена возможность? В какие сроки?

– Сразу по возвращении на родину.

– То есть через три месяца? Мне нужно закрыть семестр и потом…

– Ты возвращаешься завтра. Утренним рейсом, – спокойно известили его. И добавили, похоже, собираясь закончить разговор: – Отдыхай.

Лекарство начало действовать. Боль за грудиной постепенно отпускала. Это придало Майклу сил.

– Отдыхать? На полу? В таких условиях? – почти без хрипа уточнил Майкл.

Собеседник взглянул на своего пленника с интересом. И через паузу сообщил:

– Мне нравится твоя дерзость. Но больше – твой прагматичный подход. Условия твоего содержания будут приближены к комфортным.

– Надеюсь, они будут включать и сытный ужин?

– Да, будут. Сейчас время обеда, Майкл… На ужин тоже можешь рассчитывать.

Майкл воспрял духом. Настроение как-то резко пошло в гору, а боли за грудиной как не бывало.

– Но советую не частить с выдвижением условий, – услышал он негромкий голос своего тюремщика. – Их количество ограничено.

– Ограничено? Каким количеством попыток?

Чар чуть помедлил с ответом. Потом усмехнулся и выдал:

– Как там положено в вашей, русской сказке: готов исполнить три твоих желания. Два из них ты уже загадал. Осталось одно.

– Польщен… – пробубнил Майкл по-русски. Собеседник его понял и чуть кивнул. Но Михаил не спешил сдаваться и снова заговорил по-английски:

– Поскольку свинтить у меня не получится, сосредоточусь на расширении горизонтов.

– Русские… Даже неплохо говоря по-английски, вы умудряетесь поставить собеседника в тупик. Проясни свою мысль, Майкл.

– Мой английский хорош. Некоторые даже рискнули назвать его отличным! – заявил Новиков. И откуда только дерзость взялась?

– Это так, – не стал спорить Чар, – Он на уровне. Но смысл слов, которые ты употребил, вызвал у меня вопросы.

– Все же яснее ясного! – оспорил Новиков по-русски. И услышал:

– Свинтить можно гайку, но контекст не тот. Не подходит. «Сосредоточиться на расширении горизонтов» можно, но не в твоем случае.

– Я имею в виду, что не устану выдвигать дополнительных условий… по ходу пьесы, так сказать. И буду требовать их выполнения. Имею право.

– О каких правах ты говоришь?

– За рулеткой… вчера…

– Это было три дня назад.

– Ни фига себе, – пробормотал Новиков по-русски. И даже присвистнуть удалось. Или это был непроизвольный свист из-за сломанных, как он догадывался, ребер?

– Твоё возвращение на родину откладывается, – вдруг заявил Чар.

– Э! Так не пойдет! Нарушаете договоренности! Как вам верить после этого?

– Тебе следует прийти в норму.

– Я в норме.

– Нет. Исполнители перестарались и будут наказаны.

– До глубины души тронут заботой, ваше темнейшейство, – с горькой усмешкой добавил Майкл по-русски. Приложил ладонь к ноющей груди и как смог продемонстрировал шутовской поклон. Затем показательно сунул два пальца в рот и так же демонстративно сплюнув на пол.

– О каких своих правах ты пытался сказать? – задал вопрос его собеседник, также показательно проигнорировав выходку Майкла.

– Моих правах? Ах да… Три дня назад ваши люди первыми нарушили правила игры… Они предоставили мне шанс отыграться, но забыли предупредить о том, что в случае проигрыша мой долг удвоится. Так я получил фору! – закончил он по-русски, чтобы проверить, насколько хорошо им владеет Чар. Поймет ли?

– Фору? Что это?

– Фо—ра, – по слогам произнес Новиков. И объяснил: – Это мой счастливый шанс на выдвижение… дополнительных условий… Требую увеличить их количество также вдвое. Не три, а шесть. Это будет справедливо.

– Для чего тебе столько? Ты рискуешь не дожить до исполнения и половины.

– У нас говорят: риск дело благородное… Так что пусть будут… На всякий случай. Ну что, по рукам?

– Ты мне нравишься.

– А это мимо правил! Ты… это… не балуй…

Чар расхохотался.

– Русские! Дерзость, находчивость, безрассудство, – заявил он, отсмеявшись, – Ценю эти качества. Вижу их в тебе. Не «сломайся», как некоторые из ваших. Не разочаруй меня.

– Таких повсюду достаточно. Национальность не причём. К слову, с таким вам было бы легче справиться.

– Я не ищу лёгких путей.

– Заметил… Почему выбор пал на меня?

– Мне нужно лицо из солидной семьи, имеющей вес в обществе.

– Имеющей вес… Не страшно, что этот самый вес поможет мне сорваться с крючка? – дерзко спросил Майкл.

– Оставь иллюзии. У тебя нет шансов.

– Почему? Или вес моей семьи в обществе не столь велик?

– Достаточен. Сорваться с крючка тебе помешает твой внутренний пес.

– Какой ещё пес?

– Пес, поселившийся в твоей голове, Майкл.

– Как это понимать?

– Понимай, как мою гарантию удержать тебя на крючке. Выздоравливай… Раб.

– Раб? Э нет, так не пойдет…

– Ты мой раб, Майкл. Я выкупил все твои долги. Теперь ты моя собственность. Таковой и останешься, пока не выплатишь все до последнего пенни. Смирись, – заявил Чар негромко, но медленно и четко проговорив каждое слово. И вышел из комнаты.

– Все хуже, чем я думал, – проговорил Михаил по-русски, когда за его хозяином закрылась дверь.

Настроение его снова устремилось к нулю. В груди слова заломило. Похоже, действие лекарства ослабло. После того разговора он впервые почувствовал себя загнанным в угол зверем.

Новиков выплыл из воспоминаний и провалился в сон. Его разбудило непонятное, но надоедливое тренькание. Разлепив веки, Михаил огляделся по сторонам. На прикроватной тумбочке надрывно «блеял» внутренний телефон «Империала».

– Господин Новиков, в холле вас ожидает сестра.

– Спасибо, – пренебрежительно кинул он, – Передайте ей: сейчас буду.

Кажется, ему удалось поспать. Он наконец почувствовал себя отдохнувшим и полным сил.