Читать книгу Тайна графа Одерли - - Страница 15

В церковь меня не пустили. Не оплошала вновь, нет, но кто-то должен был остаться вместе с графом, и… он выбрал меня. Приказал миссис Клиффорд не отпускать на выходной, хотя, ума не приложу, почему. В последние несколько дней меня вовсе к нему не пускали, как и других слуг – в покои дозволялось входить лишь камеристке, Ричарду и леди Солсберри. Златокудрая красавица навещала его ежедневно, проводя в покоях господина по несколько часов. Без мужа! В покоях!

Я резко сдула непослушный локон со лба, разглядывая книги в библиотеке. Надписи на стройных корешках смылись потоком собственных мыслей, а руки сжались в кулаки.

И куда ее муж смотрит? Вдруг разговоры пойдут? А, быть может, уже идут? Неужели безразлична к своей репутации? А ее муж?…

Я поставила книгу о болезнях на свое законное место и отряхнула руки о передник. Вот так. Плевать мне на леди Солсберри, на ее шикарные волосы и безупречный вкус. Зато я узнала, что граф не болел, и никто меня за кражей книги не поймал.

Довольная собой, я отогнала колючие мысли об Аделаиде, и принялась бродить по книжным рядам, спокойная, что никто не сможет меня обнаружить. Почти вся прислуга разбрелась в свой заслуженный выходной, и в северном крыле я осталась одна, решив, что посвящу день поиску ответов на вопросы покровителя.

Куда на самом деле пропал Граф Одерли на два года? – Он точно не болел, и уезжал куда-то. Возможно, в Индию.

Как налажено его дело? Из какой колонии он доставляет ткани и кто его партнеры? – Пока известно имя партнера – Аделаида Солсберри. Может ли Ричард являться его партнером?…

Намерен ли его светлость жениться? На ком? – Я бы сказала, что на леди Солсберри, судя по степени их близости, но она уже замужем. Нужно узнать, что за девушка была с ним в церкви.

Пропавшая служанка, Лора. Где она? Что с ней случилось? Почему сбежала? – об этом нужно расспросить Абигейл, уверена, она скрывать не станет.

Как выглядит милорд Генри Одерли? – Об этом я покровителю уже доложила.

Последний вопрос отдался на языке горечью, будто я лизнула жасминового масла. Не хотела думать о нем, не хотела вспоминать, как он меня в руках держал, или как слова его в моей груди раздаются. Он убийца. Убийца и жестокий помещик, что отрубает языки своим слугам и проводит часы в покоях с замужними женщинами.

– Убийца… – прошептала я одними губами, не на шутку разозлившись на хозяина. – Весь из себя благородный, к женщинам прислушивается, проклятьями сыпать запрещает… – В груди разгоралось пламя. – Цитирует античных мыслителей, Алигьери, Рабле, Сервантеса читает… а потом что? Потом уезжает на некое «дело» и возвращается с ранением?! – Огонь гнева вырвался наружу рваным кашлем.

Рука дернулась ко рту в попытках скрыть звук, но вдруг прижалась к сдавленной груди. Воздуха. Воздуха не хватало, но, чем больше я старалась глотнуть его, тем глубже становился мой кашель. Глаза защипали слезы. Горло саднило.

Я нашла опору в книжном шкафу, восстанавливая дыхание.

– Фортуна… Сколько же здесь пыли. – Сказала я, как только вернулся голос. – И куда смотрит прислуга? – Мне удалось криво улыбнуться и даже сделать глубокий вдох полной грудью, которого она так жаждала, по коже пробежала волна мурашек. Покуда кабинет закрыт на время недомогания графа, а Абигейл еще не скоро вернется, могу прибраться здесь, а то ведь это никуда не годится.

По огромным окнам коридора барабанили косые струйки дождя. Пытаясь попасть стуком шагов в их беспорядочный ритм, я шла в кладовую за тряпками, когда моего слуха коснулся он.

Он. Незнакомый звук лился из малой залы. Похожий на птичью трель, плач скрипки и звон стекла одновременно. Я замерла на месте. Печальные ноты, сплетаясь в единую мелодию, вонзались мурашками в тело. Музыка влекла меня, разливалась плачем и умоляла подойти ближе. Она привела меня к большим дверям белого дерева, которые я, одурманенная, без сомнения растворила.

Длинные пальцы хозяина, сжимающие незнакомый мне предмет, замерли. Черные глаза, быть может, и взметнулись к моему лицу, но точно сказать не могу, ведь мой взгляд был прикован к странному инструменту в его руках. Подобно гитаре, деревянный корпус имел несколько струн, но был вытянут и возвышался высоко над головой жесткого графа. Что это такое?..

– Просите, господин, мне так жаль. – Сказала я, не отрывая взгляд. Вовсе нет, совсем мне не жаль. – Я услышала звук, и, подумала…

– Не извиняйся. – Низкий, серьезный голос совсем не подходил плачущей мелодии, которую пару мгновений назад издавал странный предмет. – Все в порядке, понимаю твое любопытство. – Пальцы легко коснулись струн, извлекая острый звон. – Ты такого, должно быть, никогда не видела?

– Нет, господин. Если позволите спросить… что это такое?

– Это ситар. – Ладонь хозяина прогладила блестящий корпус вытянутого инструмента. – Я привез его из Бенгалии как только…кхм… несколько лет назад.

Моя грудь разрывалась от вопросов, потому я закусила губу изнутри, не отрывая взгляд от ситары.

– Спрашивай. Вижу, что любопытная.

– Спасибо, господин. – Я выдохнула с облегчением. – Как он работает? Похож на гитару или на… будто виолончель уменьшили и вытянули?

Хозяин уронил голову, скрывая от меня смешок, но я успела заметить. Раскаленная игла кольнула сердце.

– Да, принцип тот же, что и у гитары, только струн гораздо больше. К основным семи добавляются еще одиннадцать, тараф. Благодаря им мелодия и получается такой…

Пальцы его забегали по длинному грифу, перебирая струны, и в пространство между нами полилась музыка. Укрывающая светлой печалью, она проникала под кожу, плакала или молилась. Яркие верхние нотки капали мне на сердце, в то время как основной мотив расширялся, тонул в глубине малой залы.

– … особенной. – Шепнула я одними губами, когда пальцы хозяина остановились. Только тогда я смогла поднять глаза на его лицо. Как и мелодия, он был печален. – Это очень красиво, господин. Никогда прежде не слышала ничего подобного.

– Не удивительно, для здешних мест такой инструмент – редкость.

– Позвольте спросить, господин… – Я потупила взгляд, страшась начинать расспрос. Это ведь для дела. Я прекрасно играю, что мне все это интересно. Так ведь?… Не раскусит. Не должен. – Вы научились играть в Индии?

Ответом мне был легкий смех, заполнивший повисшую меж нами тишину. Жестокий граф Одерли смеялся. Я подняла на него глаза, испугавшись, что перешла черту.

– П-простите, господин…

– Кончай уже извиняться, это начинает утомлять. – Все так же сквозь смех ответил он. Лицо его просветлело. – Если перед каждой фразой твердить «простите, господин», сколько же лет жизни придется на это потратить? – Его улыбчивые глаза смотрели прямо в меня. Такие теплые, мягкие, они ощущались на коже шелком, и от этого хотелось сгореть на месте. Отвернуться и спрятаться. Но я не смогла себя заставить – слишком приятным было тепло, которым я наполнялась от этого взгляда.

– Да. Да, я научился этому в Индии, во время… одной из своих поездок.

Он первый отвел взгляд, и тепло сразу же исчезло, а пространство между нами увеличилось на несколько футов. Руки его вернулись к струнам, а потому я, не понимая, позволено ли остаться, присела в реверансе и направилась к выходу.

– Джесс. – Сказал он, не глядя на меня. – Останься.

Я замерла.

– У меня редко бывают слушатели.

– Я почту за честь, господин, но… Я не искушена в музыке. Боюсь, не смогу быть вам слушателем достойным и…

– Сядь. – Он кивнул на обшитое зеленым бархатом кресло, соседствующее с диваном, на котором сидел он сам.

Хозяйской мебелью пользоваться? Из ума выжил! Нет, должно быть, проверяет меня…

Я не ступила ни шагу, пока он не повторил свою просьбу, но и тогда не послушала его. Куда кивнул он, там и опустилась на темный ковер, подле кресла.

– Сядь в кресло.

– Не посмею, господин.

– А приказа ослушаться посмеешь?

– Посмею, коли господин просит о том, что прислуге по своему низкому положению делать не положено.

Я смотрела на него с упрямой решимостью, снизу-вверх, и даже взгляд мне не хотелось отвести.

– Значит, путы положения имеют вес больший, чем мое слово?

– Сегодня ваше слово одно, завтра может другим статься, а вот положение – неизменно, и коли не положено мне…

– Завтра другим статься? – Резко спросил он, глаза его недобро блеснули. – Думаешь, выпороть прикажу?

– Я не… Я… – Спесь моя растворилась в барабанящем по окну дожде. – Лишь не хочу давать повода, господин. – Их и так более чем достаточно.

– Хоть раз ты тут был бита?

– Нет. – А Джек – да!

– Обращается с тобой кто из прислуги плохо?

Я уронила голову, не в силах выносить допрос. Со мной не обращались, да только стремянку мне подпилил кто-то, стирать отправили. Джека розгами отходили, у девушек языков нет, а одна и вовсе в ночи через лес сбежала! Никого не сдам, никого не оклевещу, но и себя не раскрою. Соберись, Луиза, соберись!

– Обращается? – голос его стал жестче.

– Нет, господин, прост… – Я сглотнула свое извинение. – Не обращается. – И ведь правда. Я сытая, в тепле, ни разу ничего грубее слова камеристки не слышала. Бережет фортуна. – Нельзя хозяйской мебелью пользоваться. Не посмею.

– Ну и сиди на полу, коль упрямишься. – Хмыкнул он. – Если это твоей выслугой продиктовано. Если же из страха, Джесс, то, посмотри на меня. – Я несмело подняла глаза. – Я не такое чудовище, каким меня считают.

Из-под его пальцев полилась мелодия, медленная и тягучая. Тонкой струйкой она текла мне под кожу, расплавляя внутренности, плавя мне сердце. Я пыталась сглотнуть подступающий к горлу ком, но попытки были тщетны – глаза предательски щипало. На высоком аккорде, когда мелодия на миг замерла, чтобы затем зазвучать вновь, вместе с ней по моим щекам полились слезы. В страхе я закрыла лицо руками, пытаясь отмахнуться от ужасающих картин последних дней. Как его окровавленная грудь вздымается под моими пальцами; как он держит меня в руках, уберегая от падения; как звучит голос его внутри моего тела – честная Джесс, и храбрая. Как обращается он ко мне, когда рядом стоит леди Солсберри, как помог мне снять портьеры, и вот сейчас – хотел, чтобы я подле него сидела.

Я не такое чудовище, каким меня считают.

Нет… Нет, не такое. Или?…

Застыв на верхней ноте, плач мелодии прекратился, а вместе с ним и мой. Глазами, полными слез, я смотрела на Генри Одерли, не понимая, кого теперь вижу перед собой. Он всегда мне врагом был, убийцей и самодуром, но что теперь?…

– Вы очень талантливы. – Вот и все, что смогла сказать я, украдкой утирая слезы.

– Спасибо. – Как-то тихо ответил он. – Не ожидал, что мое бренчание может производить такой эффект. Я не хотел расстроить тебя.

Недоуменная усмешка сорвалась с моих губ.

– Мелодия печальная, господин, и играете вы проникновенно. Никогда раньше такую не слышала. Позвольте спросить, вы…

– Да, написал сам. – Сказал он, подкручивая струны, будто бы в этом не было ничего особенного. Я склонила голову перед ним и его талантом.

– Большая честь, господин…

– Не льсти мне.

– А вот и не льщу! – Встрепенулась я. – Как и сказала, слушатель я не самый искушенный, но бывшая госпожа моя любила музыку, а потому и мне зачастую счастливилось слушать фортепиано. Оно звучит прекрасно, но это… ситар… и эта мелодия… – я замерла, пытаясь сформулировать мысль как-то иначе, но так и не смогла. – Я никогда раньше от музыки не лила слез. Благодарю вас за это новое впечатление, господин.

Суровое лицо его смягчилось, а морщинка меж бровей разгладилась. Я осторожно поднялась на ноги, когда он сказал:

– На фортепиано я тоже играю.

– Неужели, милорд?

– И на скрипке.

Видимо, вспыхнувший на моем лице интерес так явно озарил лицо, что он не смог этого не заметить. Я обожаю скрипку!

– Любишь скрипку?

– Конечно, господин, очень, да только кто же не любит?

– Аделаида, например. – Хмыкнул он. Я прямо-таки услышала, как теплая близость нашего разговора разбилась вдребезги.– И очень зря, ничто не сможет передать диапазон чувств более широкий, чем скрипка.

Хоть изморозь от упоминания леди Солсберри еще холодила кожу, я будто бы глядела на нового человека, какого-то иного графа Одерли. Рассуждающего о глубине музыке и диапазоне чувств. Еще с несколько недель назад я была уверена, что их у него нет.

– Стало быть, господин, природа щедро одарила вас талантом.

– Быть может и так. Была бы иная судьба, я бы точно посвятил жизнь музыке, но… – Он поднял на меня глаза, полные азартного блеска. – Быть может, в следующей жизни?

– Быть может, в следующей жизни. – бесцветное эхо повторило его слова, пока я утопала в темноте смеющихся глаз. Теплых, улыбчивых, которые в эту секунду и в этой комнате вовсе не пугали меня. Но стоило мне выйти…

Покинув залу, я прижала руку к груди, пытаясь затолкнуть обратно выпрыгивающее сердце. Куда ты, черт тебя дери? А я куда? Не знаю! Ноги несли меня дальше от малой гостиной, повинуясь неявному инстинкту. Так зверь бежит от направленного на него дула, но от самой себя и своих страхов я убежать не могла.

Он точно был в Индии в эти два года, в Бенгалии, играет на их инструментах. Музыкант, и очень талантливый. Фортуна, что еще?… Что еще?! Что еще я узнала, находясь с ним наедине? На что потратила время?!

Распахнув двери столовой, я со всего маху налетела на жесткую женскую фигуру. Седовласая женщина, сжав тонкие губы, смотрела на меня сверху-вниз.

– Ай! Ах, миссис Клиффорд, простите!

– Джесс, да убережет тебя господь, чего ты носишься, как егоза?! – Блеснула она своими глазами – льдинками. – Приведи себя в порядок и готовь чай. С минуты на минуту прибудет мисс Бэлл со своим отцом.

– Мисс Бэлл?

– Да. Невеста господина и будущая графиня Одерли.