Читать книгу Тайна графа Одерли - - Страница 18

Когда он улыбнулся мне, на смуглых щеках появлялись ямочки. Права Абигейл. Красивый. Но не такой, как хозяин – тот красив холодом, закрыт и неприступен, а Джек… Джек теплый, как солнце.

И к чему я вовсе их сравниваю?!

Отрезвляющая мысль ударила ледяным ветром по щекам.

– Джесс! Совсем ведь замерзнешь! – Юноша положил руки мне на плечи и начал растирать их. Действительно, теплый. – Морозы близко, уж скоро первый снег. Без шали не ходи.

– Джек, – разулыбалась я. – Не буду. Лишь увидеть тебя хотела. Как ты?

– Совсем здоров. – С гордостью ответил он. – От шрамов и следа не осталось, можно смело получать новые. Хочешь прокатиться? – Усмехнулся он, за что сразу же получил от меня хлопок ладонью по груди.

– Ну тебя!

– Ладно – ладно, не шучу больше. Хотя Лалит действительно нужно обкатать, хозяин карету забрал, стало быть, на несколько дней отбыл.

Да, к Бэллу отправился. И как бы тебя осторожно про семью его спросить…

– Джек… – Робко начала я, все еще продумывая план. – А проведешь меня к стойлам? Я ведь всех лошадей еще и не видела. – Юноша отозвался теплой улыбкой и провел меня в длинное деревянное здание, утопающее в хвойных деревьях. В нос ударил крепкий запах влажной земли и животных, зато здесь было гораздо теплее.

Из рук юноши я приняла жесткую щетку.

–Кто сегодня будет осчастливлен вниманием мисс Джесс? -игриво спросил Джек. Хоть слова его были шуткой, они все равно отдались внутри неприятным холодом, и я поспешила перевести взгляд на морды лошадей, выглядывающие из стойл.

Нужно выбрать кого-нибудь постарше, чтобы иметь повод расспросить об отце его светлости. Но как определить, кто из них старше?..

Взгляд мой гладил носы разномастных лошадей – высоких и низких, гнедых и в яблоках, заплетенных и с распущенными гривами. Джейн говорила, что возраст лошади можно определить по зубам, но их не видно… Вспоминай, Луиза.

Перед глазами всплыл образ светловолосой сестры, ласково поглаживающей нашу кобылу Бэсс.

-Видишь, Лиззи? – девичьи пальцы прочесали черную гриву. При воспоминании о прозвище на французский манер, которое дала мне сестра, горло сдавил ком.

-Наша Бэсс уже совсем старушка. Седина тронула ей гриву, и шерсть уже не такая блестящая. Даже на морде – вот здесь, видишь? Ее уже коснулась седина.

Отмахнувшись от щемящей боли в груди, вызванной нахлынувшими воспоминаниями, глаза мои заскакали по лошадям жестокого графа.

– Вот эта. Как ее зовут? – Я чуть ли не бегом пустилась к черной кобыле с проседью в гриве, плохо скрывая свое воодушевление.

–Мэри? Что ж… ей будет приятно. – удивился Джек. Имя английское. Значит, называл не Генри, влюбленный во все индийское?

–Конечно, любому доброе отношение приятно. – Мои ноги прошуршали по сену, устилавшему пол стойла. Я осторожно погладила кобылу по носу, за что была одарена ее уставшим взглядом. – Она такая грустная…

–Так и есть, на ней давно никто кроме меня не ездил, хотя кобыла на ходу. – Подтвердил Джек. – Это лошадь покойного господина Уильяма, отца нынешнего графа Одерли.

Сработало!

Я начала чесать некогда блестящую, но ныне блеклую темную шерсть. Кобыла одобрительно фыркнула, чем вызвала мою невольную улыбку.

–Не печалься, Мэри. Уверена, прошлый господин был хорошим человеком, но и нынешний граф, полагаю, не хуже.

–Как сказать… – хмыкнул куда-то в сторону Джек, привлекая мой пронзительный взгляд. Я лишь на секунду задержала руку над шерстью животного, но затем продолжила поглаживания, решая не выдавать свою заинтересованность.

–А как сказать? Разве мог плохой человек завести такую прекрасную лошадь?

–Нет, не был плохим предыдущий господин, да и о мертвых либо хорошо, либо ничего… – Задумчиво протянул Джек. – Но вот жена его, леди Элизабет, со мной бы не согласилась. Хорошая хозяйка была, жаль, что рано скончалась.

–Мне жаль. – Искренне ответила я, страшась вообразить, каково Генри было потерять мать в раннем возрасте. – Какой она была?

–Светловолосой. Доброй. Я хоть сам и не застал ее, но слышал только хорошее – что от жестоких наказаний уберегала, деньги дарила, на Рождество домой отпускала. Не заслужила она плохого, видит Бог.

–Не заслужила, но…?

Джек протяжно вздохнул.

–Не заслужила, но получила. Долгое время не могла подарить графу наследника, уж сколько лет не скажу точно, но не менее десяти. – Я замерла, приоткрыв рот. Подарить графству наследника – важнейшая обязанность графини. Как чудовищно, должно быть, было жить юной девушке с осознанием, что она может исполнить свой главный семейный долг?..

–Но его светлость…

–Да, спустя много лет Господь услышал ее молитвы и даровал сына, но… но… – Джек явно силился подобрать нужные слова, а я терпеливо ждала, уповая, что он раскроет мне очередную тайну. – Но Уильям Одерли был падок на женщин. Элизабет приходилось мириться с неверностью, и, кто знает, быть может похождения мужа и расстроили ее здоровье…

Ублюдок.

–Бедная женщина. Хвала небесам, что она смогла родить сына, уверена, его светлость стал отдушиной для своей матери. – Вот и все, что сказала я, хотя внутри бурлил котел гнева. Если мужчина не может держать себя в штанах вне дома, то и на семейном ложе любви не заслужил.

–Да, вероятно, так и было, хоть о детстве господина я ничего и не знаю. – От этих слов я нахмурилась. В высших кругах после рождения детей только и разговоров об их успехах – кто поднял головку, кто сделал первый шаг или неуверенно сказал первое слово. Кто впервые сел на лошадь, а кто едва не лишил маменьку чувств, съев переспелую сливу прямо с земли.

– Держу пари, он был спокойным ребенком, и совсем никогда не шалил. – Мягко начала я, поддерживая разговор. – Поэтому никаких приятных воспоминаний и не осталось.

– Ну, совсем ты за бесчувственного тюфяка господина держишь? – Усмехнулся Джек. – Нет, обычным ребенком был, просто памяти о том не осталось. Разве что…

– Что? – Возможно, через чур воодушевленно спросила я.

– Доярки говорили, что маленький господин в свинарнике любил дни коротать, сбегая от занятий.

Я прыснула смехом, увидев столь нелепую картину как наяву. Достопочтенный граф Хэмпшерский в свинарнике, подумать только!

– Погоди, в свинарнике? Здесь есть свинарник? – Спросила я, хорошенько просмеявшись.

– Был. Несколько лет назад хозяин свиней продал, а в красном доме том амбар теперь. – Джек неопределенно махнул рукой на запад графских земель.

Наведаться в свинарник. Запомнила.

Но, время обеда таяло подобно серым лучам осеннего солнца, и мне было пора возвращаться в поместье. Крепко обняв Джека на прощанье я дала слово, что на выходных мы вместе выберемся в деревню, и выскользнула из стойла, размышляя над детством жестокого графа Одерли.

***

Над Дарктон Холлом разразилась буря. Три дня и три ночи косые ливни поливали Хэмпширские земли, размывая дороги и препятствуя возвращению его светлости, а потому свободного времени для размышлений у меня было предостаточно. И вовсе я не проведу его в раздумьях о досуге жестокого графа и мисс Бэлл в их имении. Уж она-то, полагаю, не нарадуется такому подарку природы.

Портрет из кабинета убрали, когда я вернулась в северное крыло, и мне не удалось узнать, куда именно его отправили. Если за ним явились те самые люди в черных одеждах, а я этот момент упустила, мило беседуя с конюхом, то сама себе язык отрежу – с досадой думала я, натирая стекло светильников.

Разложенные предо мной на замасленной простыне, они сочились прогорклым маслом, запах которого смешивался с вонью моющего раствора. Я морщила нос и обтирала каждый светильник на расстоянии вытянутой руки, но ни это, ни открытое нараспашку окно, меня не спасали.

Камеристка справедливо решила, что у меня маловато работы, вот и нагрузила.

Констанция Клиффорд, скрывающая странный шифр в запертом ящике своего кабинета. Что за тайна у этой женщины?.. Надо будет наведаться туда вновь. Быть может, бегая в заботах перед рождественским баллом она будет оставлять кабинет чаще?…

Спина, открытая морозному воздуху из распахнутого окна, начала деревенеть. Отложив последний из двух дюжин светильников, я сладко потянулась и насладилась приятным облегчением в спине. Из-за специфического запаха чистка светильников проводилась в нежилых комнатах восточного крыла, а потому здесь не топили и кончики моих пальцев давно потеряли чувствительность, так что, поднимаясь на ноги, я едва не выронила тряпку на пол.

– Хозяин вернулся! Хозяин вернулся! – Заголосили слуги внизу. Вслед за криками тут же засеменили торопливые шаги, и до того сонное поместье немедленно пробудилось, наполняясь суетой и жизнью. И с меня моментально слетела усталость, уступая место волнительному трепету.

Наспех осмотрев свое отражение в пыльном зеркале, я побила себя по щекам, возвращая им румянец. Губы покусала до появления красноватого оттенка и облизала, а из-под чепца достала непоседливый локон.

Так гораздо лучше. С приезда в Дарктон Холл я стала выглядеть иначе. Болезненная бледность сменилась трудовым румянцем, фигура округлилась благодаря регулярному питанию, и даже косточки на запястьях уже не так выпирали. Глаза без солнечного света стали темнее и выразительнее – теперь они цвели хвойным лесом, а не молодой травой. Я больше не была похожа на чахоточную больную, но и до пышущей здоровьем Бэкки мне, правда сказать, еще далеко.

Неловко улыбнувшись своему отражению, я отряхнула руки о передник и побежала вниз, пытаясь поспеть за участившимся стуком сердца.

***

У подножия парадной лестницы собрались с десяток слуг во главе с камеристкой. Все склонили головы, и я едва поспела замереть по правую руку от Софи, когда парадные двери отворились и я услышала тяжелую поступь жестокого графа Одерли. Грудь моя все еще вздымалась от бега.

– Джесс. – Вдруг сказал он. Мое вымышленное имя – первое, что сорвалось с его губ, когда он переступил порог дома после долгого отсутствия?

Я подняла испуганный взгляд на хозяина. Кожа горела от прожигающих глаз прислуги, прикованных ко мне.

– Здравствуйте, господин. – Ответила я, поклонившись. Голос дрогнул, но я была рада вымолвить хоть звук, теряясь в догадках, что ему от меня нужно. Не мог он раскрыть меня, находясь вдали от дома, это точно. Угомонись, сердце, не стучи так громко.

Граф отдал шерстяной камзол дворецкому, обменялся кивком с камеристкой, и широкими шагами направился прямиком в северное крыло. Движения его были резкими, недовольными, будто вместе с камзолом он пытался сбросить с себя и остаток бури.

Я опасливо глянула на камеристку, вопрошая, что мне делать. Она зыркнула в спину графу, и я, поклонившись, побежала за ним.

Генри Одерли стоял у распахнутого настежь окна, подставив лицо морозному воздуху. Руки его были запущены в распущенные волосы, спадающие чуть ниже плеч. Я так и замерла в дверном проходе, не в силах сдвинуться с места, боясь спугнуть это видение. Мышцы спины напряглись под рубашкой, он закинул голову назад, распутывая иссиня-черные волосы. Если обернется – не жить мне – простучало сердце.

И он обернулся.

Черные локоны упали на его лицо, и я изо всех сил закусила губу изнутри. Как же он был на себя не похож! Это странное чувство, будто не жестокий граф стоял передо мной, но обычный мужчина – уставший и разбитый, но такой живой и… и…

Неосознанно я сделала шаг навстречу, оказавшись в малой гостиной вместе с господином. Мои щеки окрасились стыдом – увидев его без привычной ленты в волосах, я будто коснулась чего-то запрещенного, интимного. Мне не положено так на него смотреть. Но и взгляд отвести не в силах!

И он не мог. Глядел на меня так, будто во мне – вся желанная истина, причина и исток. Там, где касались меня его глаза, оставались ожоги – на щеках, шее, ключицах, в вырезе платья и на губах.

– Господин. – Слишком тихо. Я набрала в грудь воздуха, разрушая вязкую тишину. – У вас будут поручения для меня, господин?

– Да… да. – Собрался с мыслями он, отводя взгляд. – Приготовь чай. На две персоны.

– Конечно, господин. Ваша светлость ожидает гостей?

– Нет.

Я замерла, ожидая пояснений, но их не последовало. Поэтому, не забыв поклониться, я вышла из малой залы в тепло коридора, и медленно, будто контуженная, побрела в столовую.

Что все это значит? Сердце терзалось в муке, я будто бы потеряла способность дышать. Прислонившись к стене одной рукой, вторую прижала к груди.

– Зачем терзаешь меня… – Отчаянный шепот сорвался с губ. Не могу так, не хочу! Я зажмурилась, не желая выпускать наружу предательские слезы. За что он такой?! Не должен таким быть! Рука, прислонившаяся к стене, сжалась в кулак. Ни красивым, ни внимательным быть не должен! Имя мое не должен запомнить, и чай со мной распивать!

Удушающая злость ударила кулаком в стену, выпуская наружу бурю смешанных чувств. Я перестала что-либо понимать, я запуталась, потеряла путь, с которого нельзя сбиваться.

Нужно вернуться домой. К семье. К сестрам.

Отрезвляющий голос из глубин сознания прорезался наружу сквозь пульсирующие виски. Я сделала глубокий вдох. Да. Нужно вернуться домой. А для того буду делать то, что он велит, хочет чай со мной пить – буду. Играть для меня пожелает – верным слушателем для него стану. Не буду бояться. Коль сблизиться хочет, мне же лучше – больше узнать для сэра Ридла смогу. Вот так.

Распрямившись, я взяла себя в руки и продолжила путь. Когда я вернулась в малую залу, граф уже сидел за небольшим столиком в ожидании напитка. Я сервировала чай так, как он любит, не забыв про сливки и сахар. Вторую чашку поставила напротив, а сама встала у стены, как и всегда, ожидая указаний.

– Сядь со мной. – Приказал, не глядя в мою сторону. Я послушалась сразу, безмолвно опустилась на мягкое кресло напротив господина. Спина моя была прямая, руки – на коленях, а глаза опущены в чашку. К дьяволу страхи. Буду делать, что велит, а о чувствах своих потом подумаю.

– Пей.

Я осторожно подула на горячий напиток и сделала маленький глоток. Пряное тепло разлилось по телу, и я закрыла глаза, наслаждаясь настоящим чаем. Как давно я его не пила. То, что дают прислуге – лишь жалкий отблеск насыщенного вкуса черных листьев.

Он смотрел на меня. Не как на цирковую зверушку, что усадили за стол с человеком, но с трепетом, будто видел во мне кого-то другого. Не свою служанку. Я глаза не опустила и глядела на него прямо.

– Ты когда-нибудь оказывалась перед сложным выбором? – вдруг спросил он. Горький смешок сорвался с моих губ, прежде чем я успела его поймать. Захотелось рассмеяться и расплакаться одновременно, но я сглотнула злорадство и постаралась ответить как можно спокойнее.

– Оказывалась, господин.

– И как ты выбирала?

– Сердцем. – Без запинки ответила я.

– И… оказался ли выбранный путь правильным?

– Нет.

Глаза его округлились удивлением, но через миг он понимающе кивнул.

– Так я и думал.

– Думали о чем?

– Что сердце – не лучший советчик в вопросах выбора.

– Смотря о каком выборе речь. – Парировала я, поднося к губам чашку. – Если вашего внимания требует деловой вопрос, или же на кону репутация, то советчика лучшего, чем разум, вам не сыскать. Но если же о делах семьи или будущей супруги болит ваше сердце, то именно его и нужно слушать.

Я сделала несколько глотков чая, ощущая на себе заинтересованный взгляд.

– Почему же твое сердце повело по неверному пути?

– Оно было глупым, полагаю. – Пожала плечами я, отпивая чай.

На хмуром лице жестокого графа вспыхнула яркая улыбка. Как первые лучи солнца раскрашивают землю яркими красками, так и весь облик его от этой улыбки озарился. В глазах, до того черных, вновь заплескалось золото, и даже устрашающий шрам перестал привлекать к себе внимание. Он красивый, когда улыбается.

– Как же тогда выбирать, если сердце может глупым оказаться?

– Хм… – Я вдруг задумалась, что бы на это сказала малышка Энни. – Думаю, внутри себя вы уже все и так знаете. Но последствия могут вселять страх и заставлять мучиться в нерешительности.

– Страх?

– Да.

Он опустил взгляд в собственную чашку, из которой, кажется, так и не пил, и горько ухмыльнулся.

– Страх не остановил тебя, когда ты слушала сердце?

– О нет. Мое безумие было сильнее страха. – Улыбнулась я, чувствуя странное облегчение вместо боли.

– Господин… – Золото в его глазах озарило мое лицо. – Позволите спросить?

– Разумеется.

– В тот день, когда вы приехали… в… ваша одежда и вы… – Я подбирала слова, стараясь не выдать свое волнение. – Вы были ранены. Господин… вам угрожает опасность?

Понадобилось несколько ударов сердца, чтобы осознать, что я спросила у него напрямую. Не читая письма, не подслушивая через стены, а сидя с ним за одним столом, будто мы равные. Фортуна, никогда мне не расплатиться сполна за твое покровительство.

Я насчитала не меньше десяти ударов сердца, отвлекаясь от волнения, прежде чем он заговорил.

– Все высокопоставленные люди в какой-то мере в опасности, дорогая Джесс. – Дорогая Джесс. Сладость обращения смешалась на языке со вкусом крепкого чая. – Кто-то больше, кто-то меньше. Есть сотни причин, по которым я сам могу представлять опасность, наступая на чьи-то интересы, и об этих причинах мне суждено лишь гадать.

– О… Вы не знаете, почему это случилось…

– Я предполагаю. – Он наконец потянулся к дымящейся чашке и его губы поцеловали фарфоровый ободок. – Я далек от праведной жизни, а вот понятие греха, как вы здесь говорите, мне очень знакомо.

Как вы здесь говорите? Где, здесь? В Хэмпшире?

– Я предполагаю не потому что ни в чем не повинен, а потому что повинен слишком во многом.

Взгляд его почернел, упал на разделяющий нас стол. Меж бровей залегла задумчивая складка. Внутренний голос кричал мне, что нужно расспрашивать дальше, но физически я не могла проронить ни слова. Горло сковала горечь. Он… раскаивается?

– Поэтому и спросил тебя о выборе. – Совсем тихо продолжил он. – Не хочу совершить следующую ошибку и добавить еще одну строку в список недобрых дел.

– Тогда простите, господин, но не у меня вам стоит спрашивать. – Граф поднял на меня пронзительный взгляд. – Я – прислуга. Сложнейший выбор, который я делаю ежедневно, это стоит ли добавить лишние пол-ложки щелочи в чистящий раствор.

– Значит ли это, что ты ничего не знаешь о жизни?

– О нет. – Теперь уже я грустно усмехнулась. – Возможно, я знаю слишком многое, господин. Но ничего, что может послужить вам хорошим советом.

– Ошибаешься, Джесс. Ты дала прекрасный совет – возможно, я уже знаю, как поступить правильно, осталось только отринуть страх?

– Не думала, что вы можете чего-то бояться. – Излишни смело ответила я и тут же прикусила язык. Его теплая улыбка послужила мне сигналом, что я не переступила черту. Да и как ее переступить, если Генри сам ее стер, пригласив меня сесть с ним за стол?

– Я, по твоему, не человек?

– Человек, конечно, но…

– Но что?

– Вы…

– Разве человеку не свойственно бояться? – Он закидывал меня вопросами, лукаво улыбаясь, и я чувствовала, как капли самообладания утекают сквозь мои пальцы.

– Конечно, свойственно!

– Так почему же тогда…

– Не знаю! – Выпалила я. – Вы такой… такой серьезный!

Осознав весь ужас положения, я мигом прижала руки ко рту, желая, чтобы слова вернулись в него обратно. Даже будучи баронессой я не могла бы позволить себе таких вольностей в разговоре! Но Генри Одерли, кажется, всплеск моих чувств позабавил настолько, что он расплылся в кошачьей улыбке. Будто этого и добивался!

– Серьезный, значит? – Насмешливо спросил он, вскинув голову. Черные локоны отступили от его лица, обнажая очерченные углы челюсти. – А какая ты, Джесси Лейтон?

Я лгунья. Падшая женщина. Позор семьи. Моя жизнь – это притворство, и я не знаю, какая я настоящая.

Я опустила голову, не желая говорить о себе, ибо не могла сказать ничего хорошего. Неловкая пауза затянулась в узел и повисла над столом.

– Что ж… видимо, мне самому предстоит это выяснить.