Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 15

Машка не утопилась… Она вдруг сникла, сломалась, как будто, стала равнодушной и послушной. Анастасия особенно не старалась со свадьбой, моталась где- то сутками, а вот кузнец ( как оказалось его зовут смешно и ласково – Тихон) целыми днями таскал к ним в дом узлы с продуктами – и муки натащил, и масла, сметаны жбан, яблок моченых, да и другого всякого – не переесть. А потом бочком в дом пролезла мышкой Шуркина мама тетка Антонина. Она сразу появлялась там, где пахло едой, ни одна свадьба, ни одни похороны без нее не обходились. Но зато и руки у нее были золотые, своего богатства нет, так она на чужом мастерство свое отточила, лучше столов, чем она накрывала было поискать,

– Эх, девки, что ж вы косорукие такие, кто же так мясо на студень разбирает? Мельче надо, да ровненько, чтобы глаз радовался. Глядите!

Она двинула в сторону Машку, сунула себе в рот приличный кусок свинины, и почти такой же Шурке, которая топталась позади, с завистью глядя на пироги, сложенные горкой на полке. И ловко шуруя ножом нарубила мясо и правда меленько, красиво, высыпала мясную кучу на блюдо, разровняла пятерней.

– Иди, Дашка, укропу нарви, у вас его много еще, зеленый. А Шурка пока чесноку натрет. А невеста пусть к себе идет, наряды меряет. Скоро девки придут.

И работа закипела. Прибежала бабушка, засуетился Санька, двигая табуреты, стало тепло и весело. И только снулые, обвисшие плечи Машки портили радостную картину, впрочем, она быстро ушла.

…

Когда Дарюшка, закопавшись в огороде, да еще задержавшись у Муськи, вернулась в дом, все было готово, тетушки рядком сидели на лавке, трещали и ели пироги. Шурка подскочила к подруге, тыркнула ее острым кулачком в бок, зашептала.

– Там девки Машку обрядили, вообще загляденье. Кто такой наряд-то купил, кузнец что ли? В жизни у нас так невест не одевали. Королевна!

У Дарьюшки аж нос зачесался от любопытства, она пробежала по коридорчику в их с Машкой спальню и…столкнулась с папкой.

Петр стоял у дверей в комнату, держал в одной руке кепку, а в другой руку крошечной женщины. Гостья была сама похожа на девчонку – юная, худенькая, некрасивая. У нее дрожали губы, наверное, от страха, но голову она держала высоко, гордо.

– Деточка, здравствуй… Вишь, папка твой непутевый явился. Не мог дочку замуж не спровадить, хоть одним глазком гляну. Мать где?

Дарьюшка вдруг почувствовала, что она совсем не рада папке. Вот впервые в жизни не рада. Хоть бы он скрылся куда, пришел не вовремя, Машке и так тяжело. Пусть бы потом явился, после.

– Мамы нет. А ты чего пришел? Некогда нам…

Хотела оттолкнуть было, но от папки так пахло – табаком, дегтем, одеколоном его духовистым, что у Дарьюшки слезами застлало глаза, и она вдруг прижалась к отцу, отчаянно и жалко. Женщина выдернула свою руку, развернулась на каблучках старых сапожек и выскочила из коридора, как будто ее ветром сдуло. Петр гладил Дарьюшку по голове, шептал со слезой.

– Ничего, ничего, детонька. Папка теперь с тетей Ксеней неподалеку жить будет, в соседней деревне, хочешь, тебя к себе заберет. Она добрая, хорошая, не обидит. Не плачь, маленькая, все обойдется…

Потом аккуратно отодвинул дочку, наклонился, поцеловал ее в темечко, сунул в руку сверток.

– Это тебе денежка, спрячь, пригодится. И Машке я дал на приданое. хорошее купит. А теперича пойду я, мамка придет, кричать будет, нехорошо…

И исчез, вроде его и не было. И лишь, когда Даша зашла в комнату к сестре, то увидела, как отец с этой маленькой, как ребенок Ксенией быстро шли по улице, бегом бежали, и папка озирался по сторонам, вроде украл чего…

…

Машка стояла у стола в окружении своих подружек, и красивее ее точно не было в мире. Она распрямилась, гордо держала голову, толстая, красиво заплетенная коса лежала на высокой груди, плотно обтянутой белоснежной и сияющей тканью платья, а тончайшая, как дымка фата спускалась до самого пола. На ней не было венка, который всегда напяливали на невест у них в селе, а витая золотистая цепочка, в нескольких местах украшенная мелкими веточками ландышей перехватывала высокий, гладкий белоснежный лоб. Дарьюшке даже показалось, что у нее лицо изменилось, оно потеряло свое горькое выражение, стало спокойным и горделивым. Даша подошла к сестре, тронуле ее за руку, шепнула.

– Какая ты, Маш…Царевна…

Машка улыбнулась кончиками пухлых губ, опустила ресницы, отняла у сестры руку и пошла вперед, как будто поплыла. И когда подружки, быстренько выскочив вперед, загородили ее спинами, затароторив про денежки за невесту, она с силой разорвала их строй, вышла к белому от волнения кузнецу и подала ему руку.

…

Анастасия заявилась уже после венчания, пьяная, расхристанная и злая. Молча глянув на молодых, налила себе полный стакан мутной самогонки, подняла его на вытянутой руке, крикнула.

– Мир молодым! Забери ты уж от меня одну гирю. Повисли они у меня на ногах, не скинуть. Ишь, папина дочка! Пялится зверем. Горько!!

И, залпом выпив весь стакан до дна, повалилась прямо поперек стола, угодив рукавом нечистого платья прямо в холодец.

…

– Я, Дашк, поняла, что дура была. Мне бабка рассказала, что за мамка у нас, так и слава Богу, что я к Тихону перебралась. И знаешь?

Машка отложила уже сложенный узел со своими манатками, оглянулась на дверь, видно ожидая мужа, наклонилась к самому уху Дарьюшки, шепнула.

– Он смешной… Стыдливый такой, ласковый. Приятный. Колька другим был, нахальным, злым даже. И он…

Сестра снова оглянулась на дверь, прошипела еще тише

– Он ни в чем меня не оговорил, что я это… не девка…А ведь понял, видела, что понял…