Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 23

Даша уже собрала узелок, проверила печь – угли еще тлели, дарили тепло, но видно было, что они умирают, лишь кое-где чуть вспыхивал вдруг красный огонек, но тут же мерк. Даша на всякий случай пошерудила кочергой, но огня не было, не занимался, значит еще немного и все остынет. Они договорились с Глебом встретится у околицы, там где тропинка спускается вниз с холма, прежде чем свернуть в лес, и сейчас, в эти последние минутки в этом доме, она вдруг поняла, как она к нему привыкла. А еще она поняла, что нет у нее больше дома нигде. И никому не нужна она больше, похоже, кроме как козе Муське. Да и ту пришлось отдать Любавке, не потащишь же ее в лес, боязно. Мало того, что сама навязалась, так и козу притащит, а вдруг Марина прогонит Муську, а там волки, небось. Нет, пусть Любавка доит, им молоко нужнее. И вдруг от мысли про Муську у Дарьюшки слезы хлынули градом, да так, что щеки сразу стали мокрыми, даже захолодели. Но выплакаться она не успела, к дому лихо подкатила знакомая телега – Колька собственной персоной. Хотела была Даша схватить ухват и спихнуть его с крыльца, как вдруг заметила, что он не один. На телеге, развалившись, как королева сидела высокая девица в белой с незабудками и маками шали. Даша даже не сразу узнала ее, и только когда девушка встала, знакомым движением поправила платок, неумело и неуверенно подобрала подол бархатной модной юбки, Дарьюшка ее узнала – Шурка.

А подруга за это время очень изменилась. И узнала-то ее Даша по знакомому взгляду красивых, немного лисьих глаз – и вроде хитрому, умненькому, но, в тоже время чуть испуганному, чуть в сторону, и вроде голодному. как будто кур воровала, да не поймала ни одной. Но красивой она стала очень – стройная, но с крутой, плотно обтянутой новым полушубком грудью, с нежной, чуть смугловатой кожей юного личика, с длиннющими ресницами узких с поволокой глаз, пухлыми розовыми губками и неровным – немного пятнами горячим румянцем. Колька спрыгнул на жухлую траву, не обращая внимания на то, что сход телеги был прямо напротив здоровенной лужи, пошарил глазами по окнам, как будто кого-то искал, и пошел к калитке. А Шурка, растерянно посмотрела вниз, вся изогнувшись уцепилась рукой за оглоблю и кое-как сползла прямо в лужу. Задрав юбку по колено встала чистыми сапожками в воду, и пошла вперед, макая подолом в грязь.

– Эй, хозяйка! Принимай гостей. Ты дома что ли?

Дарьюшка пошла навстречу подруге, по дороге саданув по руке охальника, норовящего обхватить ее за талию. Колька хохотнул, отступил.

– Фу-ты, ну-ты. Ишь ты, фря какая. А что холод-то у тебя такой, хозяюшка. Ленишься печь растопить?

Он двинул заслонкой, заглянув в печь, свистнул и уселся на лавку, достав пачку папирос.

– Ухожу я. Вот и не топила. Шур… Заходи, что ты там в сенях? Тут я.

Шурка вошла, долго вытирала испачканные сапожки, о тряпку, брошенную у дверей, смущенно зыркала глазами, и Даша подошла к ней, обняла за плечи, чмокнула в щечку. От подружки пахло сладкими духами и помадой, Даша только что разглядела, что у Шурки накрашены губы и щеки, и от этой неловко положенной краски подружка кажется чудной и взрослой. Шурка чуть отодвинула подругу, шепнула.

– Дай гляну на тебя. Ведь сколько не видались. Как ты? Все маленькая, мышечка.

Дарьюшка покачала головой, а Шурка поймала ее руку, поднесла к лицу, рассмотрела колечко. А потом подняла глаза, радостно защебетала, глядя мимо, на Кольку.

– Вот и я замуж иду. За Коленьку. Пришли тебя в гости звать, на Покрова свадьба у нас. Придешь?

Колька чертыхнулся под нос, встал, буркнул.

– Пойду на двор, покурю. А вы тут приглашайтесь. Сороки.

И когда он вышел, Шурка потянула Дашу в сторону от двери, оттащила в дальний угол комнаты, зашептала в ухо.

– Да знаю я, что он не по любови. Машка твоя ему поперек горла стоит, вот и мечется. Признался мне по пьяни, что тебя хотел обратать ей назло, да передумал, не по мне, говорит, Дашка эта, больно крученая. А ты, сказал, мне подходишь, не балованная и работящая. Ну и вот. Обрюхатил… Потому и батюшка согласился обвенчать.

Дарьюшка даже отсела от подруги, чуть не свалившись с лавки, и так жалко ей стало Шурку, что снова было высохшие слезы навернулись на глаза. И Шурка поняла. Улыбнулась, погладила Дашу по плечу, снова зашептала.

– А ты не жалей. Я сама знаю, куда иду, да без жратвы жить надоело, да в отрепье ходить. А глянь – он мне все купил. И юбок пять штук, и шубку, ботинки, вишь, новые. И шальку какую! Пусть. Стерпится – слюбится. Я ласковая с ним, он прямо тает. А ты? Собралась куда?

Шурка встала, прошелестела юбкой по комнате, взяла Дарьюшкин узелок, хмыкнула.

– Не богато жила. И куда? К жениху, что ли?

Даша отняла у нее узелок, сказала зачем-то, вроде с языка у нее спрыгнуло.

– К Марине я. Глебовой бабке. Слыхала?

Шурка аж села на табурет, хорошо – он стоял рядом, а то села бы на пол.

– К ведьмаке? К той самой? В лес? Ну, ты смелая. Она, говорят, кровя пьет. Слушай!

Она снова прошелестела своим бархатом, но так быстро, что Дарьюшке даже показалось, что она не прошла, а прыгнула.

– Пусть она приворот мне сделает на Кольку. Я ей денег дам, мне Колька на приданое много отвалил. У нас нет, так чтобы не позориться сказал мамке, что бы мы сами все купили. Я припрятала чуть, у меня есть. Не пожалею. Попросишь, а? Да так, чтобы насмерть, на всю жизнь.

Дарьюшка покачала головой, но ей так было жалко подругу, что она вдруг сказала

– Не знаю, Шурк. Попробую.

– Ну вот. Давай через десять ден встретимся в липняке. Я туда дорогу знаю, скажешь тогда, что она ответила. И денег принесу. И что там еще надо – кровь какую, или волосы. Придешь?

Даша уже пожалела, но деваться было некуда, кивнула.

– Не прощаемся тогда. Пошла я

И Шурка, снова обдав ее душноватым, слащавым запахом, чмокнула в щеку и выскочила за дверь.

…

– Дашунь…темнеет уж. Сейчас бабка ворчать начнет, да и я примерз тут. Что ты? Пошли, узелок давай свой.

Глеб и правда, аж посинел от холода, стоял, подпрыгивал на одном месте, совал руки в широкие рукава тонкого пальтишка, ворчал, как старый дед. Но, увидев Дашу сердиться не смог, накинул ее узелок на плечо, подтолкнул, пропустив вперед, и они почти бегом побежали к лесу, весело переговариваясь на бегу.

…

Марина снова ждала их на пороге. Стояла, выпрямившись, как палка, смотрела вдаль, прищурившись, сжав губы – сердилась. А поднявшийся вдруг ветер крутил жухлые листья, поднимая их столбом от земли, солнце, опустившееся уже к самым вершинам сосен, казалось качалось, как на качелях, и Дарьюшке показалось, что невидимые двери закрылись за ней навсегда.