Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 7

И все равно Дарьюшка стеснялась сережек. И не снимала, казалось ей, что они приросли к ее ушам, прямо вот снимет, и случится что-то нехорошее, а и спокойно ходить в них не могла, стеснялась. Поэтому так и носила косыночку свою, привыкла к ней, да и красила она ее, чуть прибавляла лет. Мать ругалась сначала, а потом рукой махнула – бес с тобой. И вот только матушка одобрила, погладила девочку по голове, по косынке прямо, покрутила своим длинным носом, наклонилась.

– И правильно, дитя. Бог, он скромность любит, нечего волосьями трясти, так ты прямо умница. Ну-ка, дай тетрадку гляну.

Она взяла тетрадку, в которой Даша весь вечер выводила ровные буковки, кивнула.

– Вот! Как скромница, так и умница. Батюшка порадуется, зря он что ли учит вас, дурней.

И снова потеребила Дарьюшку, задержала руку на косице, причмокнула удивленно.

– Гляди, зимой у тебя хвостик крысиный был, а вишь – потолстел. Ничего, ничего, выправишься. Главное Бога чти, мать слушай и скромной будь. Иди.

Дарьюшка послушно встала, уложила тетрадку в авоську, выскочила на двор. И подумала – “Слава Богу матушка сережки не нащупала. А то была бы скромница”.

…

Весна грянула потопом, да таким, что взбесившаяся вода бурлила в долах, срывала молодые деревца, ломала их, как спички, и бросала в потоки серой пенистой воды, унося их, истерзанных, в реку. Небо, еще недавно лежавшее на крышах серой тяжелой массой, вдруг взорвалось яркой, ослепляющей синевой, поднялось так высоко, что прилетающие стаи гусей казались далекими тоненькими линиями, состоявшими из еле заметных черточек. Время, сонно ползущее и почти незаметное, вдруг стало быстрым и суетливым, понеслось, как шар под горку, и не успели сельчане оглянуться, как начался сев. Батя с матерью пропадали в полях сутками, хозяйство легло на плечи Машки и Даши, и они аж пыхтели от натуги, кое-как успевая все. В один из таких дней, когда Маша с трудом тянула по тропке полное ведро молока, а Дарьшка уже процеживала козье из своего бидончика, в сени пробрался Колька. Стоял, как кот, усмехался, тер пальцем только намечающийся ус.

– Ну что, дуры? Тетехаетесь здесь, как старухи, и на гульках вас не видать. А Машк? Мне что? Другую девку подобрать, что ли? Я свистну, с десяток повиснут, А, краля?

Машка поставила ведро, испуганно вжала голову в плечи, подошла к парню, запищала тоненько.

– Ну, Коль… Дел ведь много, мамке некогда. Я седня приду, не сердись. Вот честно!

И тут Даша вдруг вылезла. Она сама даже не поняла, что на нее нашло, но так за сестру стало обидно, до слез. Одним прыжком подскочив к Кольке, подбоченилась, крикнула звонко

– Свисти! Свистун. И волоки свой десяток, пузо только не надорви. А Машка в десятке не ходит, она одна. Все равно лучше ее на селе нету!

Колька обалдел, отступил даже, не нашел ничего лучшего, как пробормотать.

– Ну-ну. Ишь ты!

А Дарьюшка двумя руками вытолкала его на двор, с треском захлопнула двери, повернулась к сестре.

– Ты, Маш, зачем разрешаешь-то ему так? Гордость есть у тебя?

Машка стояла, как побитый щенок, хлюпала носом, но молчала. Потом подкралась к окну, чуть отвернула занавеску, смотрела, как Колька, сплюнув под ноги, меряет длинными ногами тропку, уже поросшую ярко зеленой муравой.

– Не придет больше. Вот что ты наделала, Дашка? Не придет…

– И ладно! Ты вообще видела кто на тебя засматривается, Маш? Кузнец новый! У него плечи с аршин и кузня, как два наших дома. А ты… Дура!

…

Прибрежный ивняк встретил Дарьюшку тихим шелестом молодой листвы, запахом согревающейся воды и песка. Пробравшись по тропке между кустами, она тихонько пошла вдоль берега на свое местечко. Там в это время цвели, как сумасшедшие, пролески и хохлатки, лесок был укрыт разноцветным покрывалом – ярко- синий, белый, розовый сплетались между собой в причудливый узор, соперничая красотой с небом и рекой. Дарьюшка всегда сюда приходила весной, набирала букетик, сплетала венок, распускала свою косицу, выпуская волосы на свободу, украшала их цветами и долго сидела на теплом песке, глядя, как играет течение вокруг начинающих подниматься стрел кубышек. Здесь ее никто не видел. Здесь она могла быть собой, мечтать, превращаться в прекрасную царевну, ну или в русалку, всех потрясающую своей красотой. Вот и сейчас Даша стащила свою косынку, распустила ленту, выпустив и правда ставшими погуще волосы, воткнула в них несколько синих цветов и побежала к берегу. Уселась на песок, откинула пряди за плечи, чуть покрутила головой, играя сережками. И вдруг поняла, что не одна.

Чуть поодаль, опершись на небольшой самодельный табурет со странной высокой спинкой, на которой был укреплен каким-то образом белый лист, стоял тот самый мальчишка. Тот, который разрисовал комнату тетки Дуни. Художник. Он с удивлением смотрел на Дашу и вытирал тряпкой испачканные краской руки.

– Здравствуй. Знаешь, у тебя цветы в волосах и сережки одного цвета. Ты разрешишь, я набросаю это? Очень красиво получится.