Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 6

– Ты, дитятко, косыночку надень, мамка и не заметит. А потом подластишься к ней, купишь чего -ничего в сельпе, вот она и простит. Папке скажи, он надоумит, а то ко мне пойшли, я тебе дам конфект, она, Настька, корова глупАя, конфекты завсегда любила, он, Петька, ее конфектами взял. Пошли!

Баба Фрося внучку очень любила, а вот невестку недолюбливала. Она к сыну и ходить-то не очень жаловала. Хоть мать и делала вид, что рада, принимала радушно, старуху было не обмануть, глаз подслеповатый, а все равно острый. Нутром она чувствовала холодность Анастасии, да и не навязывалась, у самой хлопот полон рот. Бабушка жила с семьей батиной сестры Елены, толстой, ласковой хохотушкой, у нее был полон дом детей мал мала меньше, и бабуська только успевала поворачиваться. Внучата сновали от бабки к матери, скучать не давали. А Дарьюшку баба Фрося жалела, хоть и в отдалении внучка росла, в “чужести”.

– Да не возьмет она, баб, конфет твоих. Я серьги тайком утащила, поперек воли ее пошла, боюсь хворостиной выдерет. Что делать-то?

Дарьюшка вдруг задним умом поняла, что наделала, снять бы серьги эти чертовы, но как приросли они к ней, кажется – снимешь и мир рухнет.

– Ну, коль наделала, так отвечай, чо уж. А косыночку надень. Обойдется. И конфект возьми.

– Ух ты. Ромашечка-колосочек бежит… Куда спешишь, цыпа? Сеструху не видала?

Дарьюшка на полной скорости затормозила, чуть кулек с конфетами не выронила – тропку ей перегородил Колька. Он стоял, подбоченившись, нагло глядел, жевал что-то, то и дело показывая острый белоснежный оскал. Ухватив Дарьюшку за локоть, притянул ближе, присвистнул.

– Ух ты! Да ты, мать моя, не в монашки ли подалась? Что это у тебя на голове-то?

Дарьюшка оттолкнула руку насмешника, натянула платок до самых бровей, чтобы не было видно косынки, которую ей повязала бабка, да умело так, до самых бровей, спрятав уши с сережками. От этого Дарьюшка стала казаться старше, почти девушкой, только испуганной и немного чудной.

– Отойди. Не лезь. Пусти! Машка в кино собиралась, сказала – с подружкой. Отстань.

Противно улыбаясь, Колька отступил, провалившись начищенным сапогом в снег, Дарьюшка проскочила мимо, чувствуя, как горит у нее рука в том месте, где ее сжал парень. Прямо огнем. И лицо горит, как будто его обожгло ледяным ветром.

Анастасия пришла, когда уже темнело, бросила шаль на лавку, устало поправила тяжелый узел волос, бросила хрипловато.

– Отец пришел? Ты кашу в печь сунула?

Дарьюшка засуетилась, пошурудила в печи, потом схватила ухват и двинула горшок подальше, к самому жару.

– Горячий уже, мам, наверное. Папки еще нет, я одна.

– А сестра где? Опять на гульки? Вот я вас выпорю, нет от вас помощи, маета одна! Что это у тебя?

Анастасия подошла к дочери, тронула косынку, взяла ее за подбородок , глянула глаза в глаза.

– Что за дурь-то? Где ты взяла платок этот?

Дарьюшка замерла. Она аж присела от ужаса, вот ведь дура, думала, что мать не заметит, внимания не обратит. Дрожащими руками она вытащила из кармана фартука кулечек конфет, сунула матери, пропищала.

– На, мам. Тебе купила.

Анастасия сдернула платок с дочкиной головы, остолбенело уставилась на сережки.

– Кто тебе позволил, дрянь ты такая?

И тут Дарьюшка не выдержала. Заревела так жалобно и отчаянно, что лицо ее враз стало мокрым, губы обмякли, как тряпочки, а нос распух. И Анастасия вдруг устыдилась. Отошла от ревущей дочки, развернула кулек, увидела свою любимые конфеты и тоже чуть не пустила слезу.

– Ладно, Даша. Ну что ты ревешь-то? Носи уж, коль нацепила, кто уши-то тебе проколол, руки бы оборвала. Ну… Не плачь. Давай с тобой чайку что ли с конфетами твоими. А дай гляну!

Дарьюшка, с трудом удерживая слезы, подошла к матери, выпрямилась, постояла, опустив глаза. Анастасия поправила сбившиеся сережки, осторожно распустила косицу, подняла волосы Даши повыше, подвела ее к зеркалу.

– Гляди, доча. Вот будешь постарше, так и сережки к лицу тебе будут. Это сейчас ты, как в лягушечьей коже. А потом скинешь ее, станешь царевной. Не плачь.

…

Когда батя зашел в комнату, он прямо так и встал у дверей. Дочка с матерью весело щебетали за столом, лопая конфеты, а синие искорки от Дарьюшкиных сережек кидали отсветы на беленый бок печки.

…

– Маш… А ты знаешь того парня, сына тетки Дуни? Ну, той что уши колет?

Дарьюшка и сама не знала почему она вдруг спросила про него. Просто ей сегодня сон приснился. Стоит она, вроде, в длинном белом платье на лодочке. А лодочка плывет по реке, да медленно так плывет, еле – еле. И вся она расписная – ромашки там, розочки, стрекозки, как в сказке, прямо. И не качается даже, плывет, как пишет, вроде тянут ее за нить невидимую. А вокруг деревья распускаются, кусты тоже, все в цвету белоснежном. А на голове у Дарьюшке венок – волосы распущены, венок их цвета яблоневого, да пахнет так, голову кружит. Стоит она, даже не думает куда лодка ее везет, так ей хорошо на душе, так радостно. И вдруг видит на том берегу парень стоит. Высокий, плечистый, с волосами, вроде, как длинными по плечи, а на лбу тесемка. И так он ей напомнил кого-то, а она никак вспомнить не могла. А проснулась – вспомнила на кого. На мальчишку этого, что из тогда в теть Дунином доме встретил.

Машка посмотрела на сестру, пожала плечиком

– Да он малахольный. Блаженный. Все знают. А зачем тебе?