Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 22

– Завтра свадьба, Глеб. Некогда мне. Пойду.

Дарюшка очень стеснялась смотреть парню прямо в глаза, краснела, пыталась вытянуть руку из его теплой ладони, а он не отпускал. Наконец, Даша сладила, сделала шаг назад, да уперлась спиной в толстый березовый ствол, и бежать-то некуда, вокруг терновник, да шиповник, ветки переплелись, не продраться. Да Глеб и не стал настаивать, улыбнулся, поправил Дашин съехавший платок, потом покопался в кармане, вытащил что-то.

– Ты знаешь, Даш, я давно это колечко сделал. Сам, своими руками, меня там и этому учат, здорово получается уже. Да подарить никак не решался, вдруг не примешь. А теперь вижу – примешь. Надень!

Дарьюшка, замерев, смотрела, как Глеб, нервно шмыгая носом, срывает тряпицу, рвет нитки, которыми замотан сверточек, а потом протягивает ей на ладони колечко. И у Даши сердце зашлось – оно было точь в точь – сережки, как будто их вместе делали, а потом кольцо потеряли.

– Глеб… Ты что? Сам такое сделал? Не может быть! А как?

Она дрожащими пальцами сгребла подарок с его ладони, хотела надеть, но Глеб перехватил ее руку, сам взял кольцо, надел ей на средний пальчик, а потом поднес его к губам.

– Глупая… так у меня рисунок же был с сережками твоими. Я и смотрел на него. Нравится?

Дарьюшка, забывшись, отставила руку подальше, и так крутила ею, и этак, залюбовалась совсем, но опомнилась, сжала ее в кулак, сунула в карман.

– Очень. Но стыдно. Что ты как невесте…

Глеб насильно вытянул ее руку из кармана, надел варежку, а потом щелкнул по носу.

– Ты еще маленькая, Дашунь. А когда моей невестой по-настоящему будешь, я такие кольца нам с тобой сделаю, ни у кого таких не будет. На счастье…

Даша снова смутилась, уперлась варежками Глебу в грудь, выскользнула, пошла по тропинке в дому. Но он догнал ее, остановил, придержав за локоть.

– Даш. Я с бабушкой поговорил. И она согласна. Она сказала, что ты непроста, и что она возьмет тебя в ученицы. И жить ты будешь с ней, ей трудно одной. Как? Что скажешь?

Даша помолчала, и вдруг поняла, что она хочет этого. Забраться в этот глухой лес, забиться в избушку, о которой никто не знает, варить там травы какие-то, шептать наговоры, никого не видеть кроме Марины этой чудной. И, может быть хоть это утихомирит противную, гложущую боль внутри. Она кивнула, сказала тихо

– Пойду. Скажи ей, что я согласна, Глеб.

…

На свадьбе Ксюши гостей было немного. Пять человек со стороны жениха, да все какие-то чудные, смурные, молчаливые, темные. Две тетки в простых серых платках и грязноватых по подолу юбках, да три мужика, почему-то похожих друг на друга, только разного роста. Даша краем уха услышала, что это девери… Она не очень хорошо знала, что значит это слово, вроде братья какие-то, да они похожи были все – квадратные, как ящики, и такие же деревянные. А тетки – их жены, где чья непонятно, какой- то один был без жены, да и какая разница. Зашли они молча, поклонились на обе стороны, и сели на лавки – мужики с одной стороны, бабы с другой. А с их стороны пришли люди – три соседки с мужиками, Колька, дед Митя, да Любавка. И вроде и не свадьба даже была, а так, не то праздник, не то похороны, музыки даже не было. Ксюша с новым мужем сидели за столом выпрямившись, как будто им к спинам приколотили доски, не пили и не ели, просто смотрели в стену напротив. И только, когда из раскрасневшиеся от самогона теток вдруг начинала кричать противным визгливым голосом “горько”, Ксюша вставала, и так же, держа спину, поворачивалась к мужу всем телом, а тот клевал ее носом – то ли целовал, то ли долбил.

– Принеси, детка, огурчиков, сбегай. У нас на погребке в бочке, только осторожно, там лесенка плохая. Идите с Колькой, он свечкой посветит, ну потрудись, детонька.

Дед Митя буробил пьяненько, совал ей в руки ведерко, в котором они принесли огурцы из дома, невесть как их так быстро слопали. Даша сердито зыркнула на Кольку, какого лешего он вообще припер на свадьбу эту, но ведро послушно взяла, мотнула головой, пошли, мол.

Колька сиганул своими длинными ножищами через лавку, опередил Дашу, выскочил на улицу. А вечер был прохладным, ясным, и таким чистым, что невольно думалось о зиме. Вот она уже была – прямо рядом, только и надо было бы – насупиться сизыми тучами, дунуть из-за леса ледяными ветрами, запорошить первым снегом еще пока седовато-зеленую полынь и тысячелистник, да и все – конец этой мокрой и волглой осени. Да не тут -то было. Не дает осень степная себя победить не по времени, дышит теплым от пока еще прогретой земли, пахнет резко и пряно полынными травами, руки прочь, зима. Не до тебя.

– Ты чего приперся-то, Кольк? Что тебе тут, медом намазано в деревне этой? Женился бы, что ли! Или все по Маше сохнешь?

Колька крутанулся на пятках, но оступился, чуть не свалился в лужу, чертыхнулся, выпрямился во весь рост, буркнул.

– Я, может, тебя замуж взять хочу. Хошь, сватов зашлю. А то не нужна ты никому, похоже, а я позабочусь. А, курносая?

Он потянул было Дашу к себе, противно ухмыляясь в тонкие псивые усики, но Дарьюшка поднатужилась, толкнула его от себя изо всех сил, и он вдруг поддался, отступил.

– Проходи, постылый. И не лазь сюда, а то лопатой огрею. Ишь, выпучился.