Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 5

Дарьюшка застеснялась идти первая в дом, но Шурка пихнула ее в спину, да так сильно, что Даша чуть не упала. Обернувшись хотела было зашипеть на подружку, но не успела – настолько то, что она увидела в комнате поразило ее. Там все было изукрашено. На беленых стенах цвели колокольчики и ландыши, по низкому потолку плыли облака и летали бабочки, стрекозы и райские птицы, по оконным рамам вился душистый горошек и бежали ящерки, устремляясь вверх. Дарьшка встала, как вкопанная, раззинув рот, а бабуся, глянув на нее усмехнулась, бормотнула.

– Это внучок мой, Глебушка мамку балует. Его учит одна тут, учителка специальная, говорит у него направленность такая, картины рисовать. Сама из городу в деревню сбегла, вроде как против власти шла, ну и тут у нас по заказу мазюкает, кому что надо. Кому сундук, кому телегу, никому отказу нет. Да и наш малец с нею. Так и пускай. Вреда не будет, все лучше чам с ребятами по речке гонять. Проходи, не тушуйси, девка, сейчас Дунька явится.

Бабуся быстро шныркнула куда-то за печку, девчонки, стыдливо подталкивая друг друга уселись рядком на лавочке у окна, замерли, даже шептаться не решались. И правда, лишь бабка утихомирилась, дверь скрипнула, потом распахнулась и в комнату вошла женщина. Мельком глянув на совсем заробевших девчонок, она размотала старый рваный в некоторых местах платок, устало скинула тяжелый тулуп прямо на пол, стянула валенки и обернулась. И у Дарьюшки даже в боку закололо – так необыкновенно красива была вошедшая. Про таких, наверное, в сказках только рассказывают, когда Даша была еше совсем маленькая, ей рассказывала сказки бабушка, старенькая, сморщенная, как печеное яблоко, совсем слепая и чуть подглуховатая. Она обнимала внучку за плечи, прижимала к себе и тянула свои сказки почти неслышным, хрипловатым голосом, и Дарьюшка заслушивалась, проваливалась в какую- то другую, неведомую ей жизнь, где по цветущим улицам плыли прекрасные павы, на деревьях, увешанных оранжевыми плодами, звонко переговаривались птицы с радужными хвостами, а по голубым речкам плыли белые лебеди. Дарьюшка поняла вдруг, откуда ей были знакомы эти картинки на стенах, точно такие всплывали у нее перед глазами от бабушкиных сказок. И павы были такими же, как вошедшая женщина, только вот одеты они были не в старые тулупы и платки, а в белоснежные пушистые шубки и шелковые шали.

– Уши колоть явились? Матери знают?

Дарьюшка опомнилась, когда колдовские и непроглядно черные глаза заглянули ей в лицо, а сильная рука стиснула плечо.

– Ну-ка. Дай гляну ухо.

И вдруг неодолимый страх накатил на Дарьюшку. Сердце застыло от ужаса, ей вдруг захотелось бежать от этой ведьмы, что бы аж пятки сверкали. Она вскочила с лавки, дернулась было, но Дунька засмеялась, погладила девочку по голове, и страх ушел.

– Не бойся, дурочка. Десять лет колю уши, никто не жаловался. Даже не чувствуют. Ну ка! Сережки кажи. Буду глядеть, где дырки лучше делать.

Дарьюшка достала свое сокровище, протянула Дуньке на ладошке. Та глянула, лизнула, зачем-то дужку, кивнула.

– Золотые. Сразу вденем. Ну, садись!

Дарьюшка послушалась, подошла к столу, уселась на тяжелый дубовый стул, а Дунька, ловко двинув стройным бедром, обтянутым ситцем цветастой юбки, развернула стул так, чтобы свет из окна падал на голову Даши.

– Ну, глаза закрывай. Так не забоишься. А то иголки страшные.

Дарьюшка зажмурилась, да так, что даже лучики не проникали сквозь судорожно сжатые веки, уха коснулось что-то очень холодное, а прямо около него раздался треск. А потом у другого – а по щеке потекло ледяное и пахучее.

– Ну вот. Чуть посиди и вденем. А ты, птица, колоть будешь?

Дарьюшка открыла глаза, увидела побелевшее лицо подруги, и ее разобрал смех. Шурка была похожа на вспугнутого воробья, она вся вздыбилась, плечи оказались где-то около ушей, руки сжаты на груди, а глаза совершенно круглые и пустые, вроде ей вместо глаз вставили по горошине. Она быстро – быстро мотала головой из стороны в сторону, и от этого у нее почему-то подпрыгивали щеки. Дунька тоже рассмеялась, достала и сундука здоровенное, круглое и не очень ясное зеркало, поставила перед Дашей.

– Ну, давай, вденем. А ты гляди.

Девчонка в зеркале – порозовевшая от пережитого, взлохмаченная, да так, что даже косица расплелась, выпустив наружу непослушные и сразу закучерявившиеся пряди, с тоже круглыми, как у испуганной курицы глазами, была чудной и смешной. Красные уши чуть оттопырились и немного вспухли, губы почему-то сложились гузкой, а подбородок дрожал. Но как только тоненькие пальцы Дуньки вдели сережки – девчонку, как будто кто-то подменил. Синее сияние от прошедших насквозь лучей кинуло чудесный отсвет на лицо, и Дарьюшка похорошела. Она стала нежной и почти невесомой, как та экзотическая бабочка, нарисованная на потолке.

– Ух ты…. Я тоже попрошу батю. Может купит мне такие, у меня именины скоро… Ты, Дашка, как королевна!

Дарьюшка отмерла, глянула на восторженную Шурку, гордо кивнула головой и выложила на стол сверток.

– Спасибо, тетя Дуня. Это вам. Благодарствуйте.

Дунька кивнула, сунула сверток в буфет, хмыкнула.

– Ну, бывайте. Домой бегите, некогда тут с вами.

Дарьюшка уже натягивала валенки, еле дыша от тяжести теплого тулупчика, как дверь снова распахнулась А в морозном пару, как будто проявился из тумана возник парень. Дарьюшка снова раскрыла рот – на пороге стоял мальчишка. Такие тоже жили в бабушкиных сказках – в расписной косоворотке, заправленных в короткие валенки штанах, с длинными волосами, спадающими до плеч и схваченных на лбу тесемкой. Он растерянно смотрел на девчонок, медленно снимал тулуп, а в его синих глазах, как будто отразился свет голубых Дарьюшкиных камушков.