Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 21

Дарьюшка смотрела на Ксюшу с ужасом. Ее, как будто подменили, не было больше ласковой девочки-женщины, по двору бегала суетливая женщина с растерянными глазами, похожая на какого-то знакомого зверька – то ли енотика, то ли мышку. Она стягивала с веревки еще не высохшее белье, кидала его в корзинку, потом вдруг бросала это, хватала ведро и начинала собирать яблоки – огромные, золотые, как будто пропитанные солнцем. Вчерашний ветер посбивал антоновку, устлал ею уже начинавшую жухнуть траву, как чудным ковром. Набрав полведра, она бросила и это, снова кинулась к белью, потом вдруг распрямилась, закричала звонко и отчаянно

– Ну что ты стоишь? Помогла бы! Видишь, не успеваю, мне пирог еще печь, да повидло ставить. Завтра же не успею.

Даша взяла ведро, быстро накидала в него яблок, подошла поближе

– Не кричи, Ксюш. Ну что ты всполошилась? Успеем, вся ночь впереди. Да и не успеем – не барин. А может…

Она взяла Ксюшу за руку, потянула к лавке, спрятавшейся за кустами смородины, усадила, села сама.

– А, может, ну его, Ксюнь? Ну что ты в самом деле, мужиков полно, а ты хозяйственная, умница, найдется еще какой. А этот… Ну, не для тебя он. Зачем?

Ксюша сидела молча, опустив глаза и теребила в руках краешек расшитого фартука.

Дарьюшке наотрез не нравился этот Ксюшин жених. Навязался, как черт, ездил каждый день, подарки таскал, слова такие говорил ласковые, а глаза злые. Да и сам – низкий, короткий, но широкий, как шифоньер, руки корявые, сведенные судорогой как будто, ноги кривые, толстые с длинными ступнями. Как так случилось, что Ксюша с ним сошлась, одному Богу известно, но сошлась, а теперь замуж собирается. Завтра вот придут сговариваться. Хоть уведи ее куда подальше, хоть спрячь.

– Зачем? Зачем….

Ксюша говорила тихо, как будто про себя, как будто уговаривала свое сердечко, а оно не слушалось, трепыхалось.

– Ты, вот, деточка, тоже растешь. Не успеешь оглянуться, замуж от меня сбежишь. Так я с кем останусь – то? С котом Мурзиком? Ты даже Муську свою заберешь, а я тут буду на луну по ночам выть. А он, Василий, добрый.

Даша всплеснула руками, даже вскочила от возмущения, крикнула.

– Добрый? Да он смотрит, как пес цепной, глаз стеклянный, вроде и не человечий. Ты что – не видишь? А я как?

Ксюша вытерла рукавом слезы, подняла голову, лицо у нее было, как у потерявшегося ребенка – виноватое и жалкое.

– А ты видишь? Еще года три я замуж вообще не выйду, некрасивая, знаешь же. Это твой папка не замечал, она как будто другими глазами смотрел. А все видят. Да и тяжелая я от него!

Она встала, с трудом подняла таз с бельем, медленно пошла к дому. А Дарьюшка так и смотрела ей вслед – со страхом и жалостью.

…

– Да ты не бойся, Дашуль. Будешь к бабке моей ходить, да и я меня часто привозят. А хочешь я с ней поговорю, так она тебя к себе пустит, ей помощница нужна, травы там, да и по хозяйству. Только не плачь.

Дарьюшка с Глебом сидели на самом обрыве, там где огромная старая сосна почти склонилась над водой, выставила корни из толщи песка, и на этих корнях можно было сидеть, как на лавочке. Со стороны берега их было не видно, это было их любимое место, они здесь прятались от всех, когда Глеб приезжал.

– А на следующий год я уж отучусь. Тебе пятнадцать будет, я тебя замуж возьму… А? Как? Пойдешь?

Дарьюшка хотела было возмущенно вскочить, Но Глеб удержал, заставил сесть, щелкнул по носу

– Ишь, запрыгала. Испугалась? А что? Мне восемнадцать будет, барин мне мастерскую дает, с домом, жить есть где? Или не нравлюсь тебе?

Он сжал ее руку в горячих ладонях, но Дарьюшка помолчала, отняла руку, сказала тихонько.

– Смотри, Глеб, как быстро река течет. И как кружит листья, видишь там- где омут? Даже голова кружится, вдруг упаду…

Глеб встал, потянул ее за руку, они по узкой, почти отвесной тропке выкарабкались на берег.

– Не ответила. Говорить не хочешь?

Дарьюшка хмыкнула, глянула на парня снизу вверх, шепнула

– Не хочу! Пока…

…

Сговор шел тоскливо, как будто это была не радость, а беда. Да и сговором -то это нельзя было назвать особо – так, пришел жених прямо в том, как был – в обсыпанных древесной пылью штанах и драной кофте, столярил в мастерской да и выскочил на минуточку, дед Митя тоже был в будничном, и только Любавка принарядилась – в новой кофте, и ярком платочке, как молодка. Ксюша сидела на табуретке посреди комнаты, жених, стоял рядом, и было похоже, что к табуретке придвинули шкаф.

– А где молодые жить будут? В мужнем дому иль здесь?

Любавка с удовольствием глотнула вина, кинула в рот кусок яблока, прищурившись глянула на Василия. А тот набычился, покраснел даже, буркнул.

– Так она мужняя жена будет, а мужней жене положено в мужнином дому жить! Чего балабонить зря…а ты не замай.

Любавка довольно кивнула, глянула на отца, но тот молчал… А потом как-то быстро сладили, назначили свадебку через десять дней, да и разошлись.

…

– Ты хоть любишь его, Ксюш? Или так идешь?

Ксюша лежала молча, в окно заглядывала луна, и от этого света ее лицо казалось совсем юным и печальным.

– Я папку твоего люблю. А иду, чтоб одной не быть. Да и дите у меня будет, доигралась с медведем этим.

Во сне Даша видела, как чудная, не очень красивая бабочка с Ксюшиным лицом порхает с цветка на цветок, как будто пытается улететь от кого-то. А цветы огромные, темные, как будто их дегтем облили. И вот на села на самый большой и самый черный цветок, крылышки сложила, и тут кто-то прихлопнул ее огромной рукой, а потом сжал кулак, и рука исчезла. И глянь – на цветке нет больше бабочки, то ли улетела, то ли попалась…