Читать книгу Рассветное небо над степью - Ирина Критская - Страница 19

Церковь в Ксюшином селе была большая, нарядная, намного больше чем та, в которую они ходили дома. Она стояла на невысоком холме, к которому вела широкая дорога, усаженная соснами, и казалось, что это даже не дорога, а такой длинный и святой коридор, по которому надо идти к Богу. Солнце уже взошло, его яркие и теплые лучи отражались в золоченых куполах и даже слепили, и было так тепло, как будто не конец февраля на дворе, а конец апреля. Даже пахло так – нагретой землей, теплой водой и, почему-то, сиренью. Дарьюшка потянула носом, а тетя Ксюша засмеялась тоненько, сказала.

– Цветок чуешь, пахнет. Это мне папка твой духи купил. Я их положила сначала, стыдно было душиться-то, не барышня, а сегодня думаю – дай, достану. Как?

Дарьюшка привстала на цыпочки, хотя она и так уже была с маленькой Ксенией почти вровень, снова потянула носом, шепнула.

– Хорошо пахнут, теть Ксюш. Прямо сиренями. Как весной.

Ксюша стыдливо натянула платок, спрятала высунувшиеся пряди, стащила с Дарьюшкиной руки рукавичку и сунула ей в руку что-то кругленькое и теплое.

– Держи. Тебе отдам, я вдова, мне совестно. Хоть и не венчались мы с папкой твоим, а все равно. А тебе можно.

Она вдруг остановилась, подтянула Дашу за рукав к себе, глянула странно, как собачка.

– Дашунь…Что ты все тетя, да тетя! Ксюшей зови меня, а и старше -то тебя на пять лет всего. А?

Дарьюшка кивнула. Ей тоже говорить “тетя” этой совсем девочке было как-то неудобно. А так… Как хорошо…

…

Храм и внутри был таким же торжественным, как снаружи. Широкая белая лестница с гладкими, отполированными перилами вела на красивое крыльцо, тоже широкое, окруженное решеткой из тонких деревянных планок, наверное, летом они увиты цветами. Тяжелая резная дверь открылась легко, светлый притвор по бокам которого высокие сводчатые окна перемежались с такими же сводчатыми дверями был холодным и строгим, у Дарьюшки даже от волнения что-то колыхнулось в груди и похолодели руки. Ксюша поняла, сжала ей ладошку, пробормотала успокаивающе.

– Не бойся… Батюшка добрый у нас, матушка молодая да ласковая. Не обидят.

И правда, когда они зашли, к ним навстречу уже шел молодой священник. Невысокого роста, с небольшой рыжеватой бородкой, с ласковыми зелеными глазами и немного печальной улыбкой мягкого большого рта.

– Здравствуй, Дашенька. Говорили мне, что у нас новая прихожанка, да умница-красавица. И правда, умница, раз в первый же день в храм пришла. А в школу к нам ходить будешь? Матушка интересуется.

Дарьюшка смутилась, после строгого батюшки в их церкви, ей показалось странным такое отношение, она растерянно кивнула и покраснела. Батюшка понял, что смутил девчонку, кивнул Ксюше, перекрестил обеих и пошел к алтарю, тихонько покачивая кадилом. Ксюша потянула Дашу за собой, шепнула.

– Тут будем. Сейчас батя и сестричка придут, мы всегда тут стоим. Ты постой, я за свечками

Она поставила Дарьюшку около колонны, поправила платок, совсем по старушечьи повязав его, опустив на лоб, и посеменила к лавке, чуть сгорбившись и меленько перебирая ногами.

И тут Дарьюшка разом забыла где она и зачем пришла. Недалеко от нее, у другой колонны стоял Глеб. Он был один, длинные волосы забраны в хвост, спрятанный за повязанным на шее платком, новенькая чистая одежда аккуратно отглажена, в руках он держал свечку. Дарьюшка хотела было подойти, но он так истово молился, не отводил глаз от иконы с Божьей матерью, шевелил губами, и не вытирал слез, градом катившихся по лицу, что она не решилась, осталась стоять на месте. Ну, а когда к нему подошла бабка, Дарьюшка никак вспомнить не могла, как ее зовут, так и вообще подойти стало невозможно. А там и служба началась.

…

– Ксюш… Ты не знаешь ничего про мальчишку, который рядом с нами стоял? С бабусей такой. Ты видела?

Ксюша щедро разлила свежий, еще горячий вишневый кисель по кружкам, нарезала свежего хлеба, достала из сеней сметаны и творог. Батя и тетка Любава домой пошли обедать, они и особо ничего готовить не стали, и так хорошо.

– Ооой… Это ты про внучкА ведьмачьего? Кто ж его не знает-то, все знают. Он в городе жил, учился художествам, да мать его Дунька утопла в проруби. Говорят, оступилась. Ну он и приехал, тут зиму пожил, а в весну назад поедет. Он там знатно рисует, люди видели, говорят и нет таких больше-то. А ты чего? Уж не влюбилась ли?

Дарьюшка вспыхнула, хотела было убежать из-за стола, вроде как молочка зачерпнуть, но Ксюша крепко ухватила ее за рукав, притянула.

– Постой, постой. Это не его ли картинка у тебя? Ту что мы на стенку повесили? А? Ну-ка признавайся, тихонушка!

И Даша вдруг рассказала своей новой подруге про то, как Глеб рисовал ее тогда в лесу. И про то, как бьется у нее сердце, когда она на эту картинку смотрит. И про сон. Тоже рассказала. Ксюша слушала внимательно, молчала. И вдруг обняла ее крепко за плечи, прижалась губами к виску, зашептала в ухо.

– Он, детка, если суженый, так не денется никуда. Ничего не нарушит связь эту, хоть земля разверзнется, хоть света конец будет. И ты не бойся. Он всегда найдет тебя снова, даже если пропадет, даже если ты и не сразу узнаешь его. Слушай…

Ксюша вдруг заплакала навзрыд, выскочила в сени, но вернулась снова, у нее дрожали губы, покраснел нос, но она держалась.

– Знаешь почему я не померла от горя после пожара того? Я знаю, что папка твой снова вернется ко мне. Даже если лицо у него будет другое, это все равно он будет. И я его узнаю. Я жду. Я завтра к бабке этого Глеба иду, но не к той, что в церкви молилась, к другой. К той, что в лесу живет. Она в храм не ходит, а таким, как я помогает. Пойдешь со мной?

…

Дарьюшка долго не могла уснуть. Она думала о том, узнает ли она папку, когда тот вернется. А вдруг нет? И как жить тогда, если она его, своего любимого и дорогого не узнает…

А в окно стучал дождь. Самый настоящий – как будто лето на дворе. И мерный, навязчивый стук крупных дождинок постепенно усыпил Дашу, как будто на нее накинули черный, непрозрачный, но теплый и уютный платок…