Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 11

Когда машина, наконец, подъехала к Заовражью – совсем небольшой деревеньке, дворов на двадцать – Вера ахнула. В самом центре деревни красовался не дом даже – сказочный терем-теремок. Сложенный из огромных бревен, его венчали башенки с резными перильцами, с цветными оконцами, с изящными петушками-флюгерами. Дом окружал не забор, а настоящий тын, тоже из бревен – не настолько, впрочем, высокий, чтобы помешать любоваться теремом. По бокам массивных металлических ворот замерли двое деревянных богатырей в полном облачении – в кольчугах, шлемах, с мечами и щитами.

Дядя Вася, явно довольный, любовался Вериным удивлением.

– Что, нравятся хоромы-то?.. Вот, вишь, и в наших краях такое водится, не в одной вашей Москве. Тут он и живет, Семен твой.

– Откуда же у него такой дом? – все еще не могла оправиться от потрясения Вера.

– Дак это он сам и строил, Семен-то, – дядя Вася вздохнул. – Я и печь ему клал. Рукастый он мужик, Семен. Сам-то не местный, шатурский, вроде как инженер по строительству до пенсии был. А до того в ракетных войсках служил – под них, под ракетчиков, тутошние деревни из лесов выселяли, слышала небось. Вот на пенсии, видать, и потянуло туда, где в молодости живал. Дом-то себе какой отгрохал, а! И своими руками ведь все вырезал, и мужиков этих деревянных… Цены б ему не было, Семену, если б не характер его склочный.

– С кем же он поссорился?

– Да, почитай, со всеми. Кроме меня, – дядя Вася хихикнул. – Да администрации еще, ну дак те далеко, редко его видят. А с остальными – считай, – он загнул один палец.

– Старухи местные на него злы, что он их про камни разные выспрашивал, а потом те камни в Рошаль увезли, в парк какой-то. Вроде к камням и не ходили уже почти, а все одно – ему рассказали, а он и забрал, будто свое, никого не спросил. Про Пердуна какого-то еще старух расспрашивать пытался, будто бы бог он был в древности – а они и не слыхали про такого, и вообще, как это бога Пердуном могли звать? Решили, что смеется над ними Семен, одна бабка аж метлой его огрела со злости. Я, говорит, простая ведьма, всю жизнь у нас тут Матушке Медовой Богородице и прочим Матушкам лесным да колодезным молились, ну еще Никите с Николкой-богом да Христу, этих всех знаю, а ты, говорит, охальник, вот порчу напущу, дак будешь знать.

Дядя Вася загнул второй палец.

– Соседей жить учил – мол, чего это вы возле домов елки садите, елка – она дерево темное, на кладбище расти должна, не в славянских, мол, обычаях. А у нас эти елки испокон веку во дворах росли – небось местные старики лучше знали, чего там в обычае, а чего нет.

Дядя Вася загнул третий палец.

– С попом местным расплевался – чего, мол, у святых источников тряпки старые висят, не положено, язычество. А поп ему – я, что ли, снимать полезу? Ну, Семен и разнес, что поп работать не хочет, язычеству потакает. Сам небось не полез снимать! Знает, что за такое и побить могут. А еще, говорят, с теми тряпками чужую болезнь можно перенять – меня вот бабка когда от малокровия к Матушке Параскеве лечиться водила, дак обтерла тряпицей и на куст повязала. А Семен-то, выступать выступает, а, видать, и сам побаивается.

Дядя Вася загнул четвертый палец.

– Письма какие-то везде пишет, академикам или еще кому – почему его книги в Москве не печатают.

– Какие книги? По инженерным наукам?

– Да нет, про нас чего-то… Не читал я. Только он пишет, пишет академикам, а потом месяц смурной ходит и академиков матом кроет. Мол, они там все шпиены и против русской нации. А я хоть сам русская нация, а Семена этого тоже бы не печатал – небось он и академиков жизни учит. Мне вот тоже объяснять пытался, как печи кладутся – ну, да я его быстро куда надо поставил. У меня не забалуешь.

Перед тем, как загнуть пятый палец, мизинец, дядя Вася с хитрой ухмылкой позагибал его крючком – туда-сюда, как червяка.

– И в личной жизни добра не нажил. Родни у него никого – небось тоже расплевался. Три раза, говорят, женат был – дак все бабы от него сбегали, детишек даже не народили. Небось у него и живчики, – дядя Вася снова хихикнул, – такие же склочные, в драку между собой лезут, а до дела и не доходит!

Глянув на посмурневшее Верино лицо, он неожиданно закончил:

– Да ты не боись! Со мной ведь приехала. Со мной-то ссориться и Семен не захочет. Печка у него моей кладки!

Они вышли из машины, и Вера, как было условлено, позвонила в звонок – небольшой яхтенный колокол, висевший на медном кованом крюке. Хозяин, видно, давно ждал ее приезда – почти сразу ворота распахнулись, и перед Верой предстал сам Семен Павлович Поехалов собственной персоной. На вид ему было лет семьдесят, гладко выбритое волевое лицо и выправка выдавали бывшего, пусть и в далекой молодости, военного. На нем, должно быть, хорошо смотрелась бы форма или хотя бы рубашка полувоенного образца (говорят, советские инженеры тоже иногда носили подобное). Но вместо этого краевед был одет в некое подобие косоворотки, почему-то расшитое по вороту мальтийскими крестами, и казачью шапку с красным верхом.

Смотрелось это настолько странно, что Вере стоило труда не выдать своего удивления – уж очень не хотелось обидеть хозяина при первой же встрече. А тот, проследив ее взгляд, широко улыбнулся, явно довольный произведенным впечатлением.

– Очень рад, Вера Петровна, очень рад… Хожу в русском, как видите. Укрепляю, так сказать, русский дух здешних мест. А то народ местный и вовсе себя позабудет.

Дядя Вася за Вериной спиной саркастически хмыкнул, но краевед сделал вид, что ничего не услышал.

Он пригласил обоих гостей в дом, «за русский стол с самоваром» – но дядя Вася от чая отказался.

– Извиняй, Семен, недосуг. Мне еще к шурину тут по соседству заскочить надо – старуха ему гостинцев передала, печь посмотреть опять же… Дак ты гляди, – он со значением посмотрел на краеведа, – мы ведь с учительницей, с Верой Петровной, соседи теперь! Добрые соседи. Вот.

Дядя Вася потопал на другой конец деревни, к шурину, а краевед и Вера прошли в сказочный теремок. Там в уютной кухне-гостиной действительно был накрыт основательный тесовый стол, пыхтел самовар, стояли глиняные обливные мисочки с разным вареньем, лежали на блюдечке баранки и даже стоял торт «Сказка».

– Да, непростой Василий человек, непростой… – вздохнул Семен Павлович, снимая свою казачью шапку и пододвигая Вере тяжелый деревянный стул. – Никак не может мне простить, что в кое-каких вещах понимаю больше его. Однако – самородок! Печник с золотыми руками! Вы посмотрите, какую он мне печь сложил.

Краевед кивнул в угол гостиной – там красовалась мощная печь с изразцами. Сейчас, поздней весной, она не топилась – но по одному ее основательному виду можно было представить, как тепло, наверное, в доме зимой.

– Русскому самородку многое можно простить. Нам, славянам, надо жить дружно. Мы ведь не то, что эти продажные невежды в Академии Наук, – краевед досадливо поморщился. – Представьте себе, окопались не где-нибудь, а в цитадели науки! И вместо того, чтобы ставить научную истину на первое место – готовы ее задавить в угоду политической конъюнктуре! А может быть, и еще хуже – тайно работают на зарубежье, под видом науки оболванивают русский народ… Мои книги, видите ли, недостойны даже подробного отзыва! Я уж не говорю об издании. Все приходится печатать за свой счет!

– Да, дядя Вася мне говорил, что вы пишете книги, – осторожно сказала Вера. – Только он не смог объяснить, о чем они.

– Где уж ему объяснить, – довольно хмыкнул краевед. – Василий, конечно, сельский самородок, но некоторые вещи без образования не поймешь. Вот вам, как лингвисту, это наверняка будет интересно. Я составил целое исследование о санскритских корнях мещерской топонимики! Но эти невежды в Москве…

– Санскритских? В Мещере? – Вере показалось, что она ослышалась.

Любовь к Киплингу когда-то привела ее к увлечению индийской культурой – сначала времен британской колонии, а потом и глубже. Вера даже некоторое время занималась в студии индийских танцев – конечно, до того, как познакомилась с Андреем. Позже на студию у нее не хватало ни сил, ни времени, да и муж был не слишком доволен, что два вечера в неделю Вера проводила не с ним, а с танцевальной группой. Мало-помалу увлечение сошло на нет – но приятные воспоминания и кое-какие знания по индийской теме остались. И теперь, лихорадочно копаясь в этом багаже, Вера никак не могла провести связь между индийским санскритом и Мещерой.

– Именно санскритских! Вы ведь, наверное, обращали внимание на здешние названия всяких речушек, озер, населенных пунктов – Шатура, Ушма, Шагара, Ялма, Воймега…

– Да, но… – пискнула Вера. – Мне говорили – это финно-угорское…

– Финно-угорское! – презрительно фыркнул краевед, воинственно сверкнув очами. – Какие-то чухнофилы навешали вам лапши на уши! Хотя в вашем возрасте, конечно, простительно. Я ведь и сам когда-то верил в эти сказки – русофобы на зарплате знатно постарались, чтоб загадить нам всем мозги! Теперь-то я знаю, где они окопались – в самой Академии! Да и не только там. Еще со школы нам твердят – финны, финны, финские племена… Якобы они тут жили, влились в состав русской нации, стали нашими предками… Да у них даже земледелия толком не было! Разве могли примитивные охотники и рыболовы построить все это? – Семен Павлович широким жестом обвел пространство вокруг себя. А заметив недоуменный взгляд Веры, пояснил:

– Я имею в виду – Великую Русь, величайшую культуру мира! Вы подумайте – даже греки слагали о нас песнопения! Еще в античности, когда все эти финны бегали в шкурах и на деревьях висели! Вы же помните, наверное, героя Ахиллеса из Илиады?.. Так вот, учеными доказано – я имею в виду настоящих ученых, конечно, не этих врагов народа из Академии… Так вот, доказано, что он был русским! «Ахиллио» по-гречески значит «тысяча» – а в древнерусском войске был такой чин, как тысяцкий, то есть, по-современному, командир полка. А ведь в Илиаде написано, что Ахиллес привел свое войско с севера Черного моря! И не просто так привел – а на черных лодках! Так прямо и сказано: «черные мирмидонян корабли». «Мирмидоняне» – это от слова «мирмекс», муравей, ведь русские народ многочисленный, как муравьи. Все сходится: командир-тысяцкий, с Севера, предводитель большого сильного народа, на черных кораблях… Ведь у нас в Мещере до сих пор делают черные лодки! Такие, знаете, узкие, просмоленные… В прежние времена без таких и не пройти было по здешним рекам. И варяги ходили на таких – это ведь тоже славянский народ, варяги, недаром их призвали в русский Новгород… Так что все сходится: Ахиллес – русский князь! А вы говорите – финны.

Он горделиво выпрямился на стуле, поглядывая на Веру и явно наслаждаясь ее реакцией.

– Но при чем же здесь санскрит? Ведь это Индия, не Греция, – Вера потерла вдруг заболевший лоб. Разобраться в идеях краеведа оказалось едва ли не сложнее, чем в байках о Бур-Яге и одичалых домовых.

– Ах да, – спохватился тот. – Так вот, в официальной науке, – при этих словах краевед скривился, будто от кислого, – давным-давно договорились считать, что все здешние необычные названия – либо финские, либо балтские. Знаете, всякие там литовцы, латыши, эстонцы… Кто угодно, лишь бы не русские! Как говорится, «история есть ложь, о которой договорились историки». И ведь мы верим, верим… Русский народ вообще доверчив. Но несколько лет назад, – в глазах его снова зажегся воинственный огонек, – когда я вышел на пенсию, мне в руки попали книги Жанны Сырниковой!.. Вижу по вашему лицу, что вы не слыхали этого имени – оно и понятно… Жанна Ивановна была настоящим великим ученым, гением. А гении всегда гонимы. Все это прогнившее академическое сообщество не приняло ее – теперь-то я знаю, как это бывает. И сердце гения не выдержало…

Он скорбно помолчал несколько мгновений – а потом вновь тряхнул головой с остатками некогда буйных казацких кудрей.

– Так вот Жанна Сырникова в своих книгах в пух и прах разбивает все русофобские теории чухнофилов! Признайтесь, вам ведь в детстве, в школе, никто не рассказывал о Гиперборее?.. Вот-вот, а ведь это – наша истинная родина! Древнейшая цивилизация Севера, великие арии! Именно оттуда есть пошла и Русская земля, и Индия, и авестийские мудрецы. Все мы – из одного корня! Жанна Ивановна всю жизнь прожила как раз на Севере, в Архангельске. И убедительно доказала, что все так называемые финские топонимы тамошних мест очень просто и логично объясняются через санскрит. Например, Гангозеро – это же река Ганг! Сагара – от имени древнеиндийского бога Шагары! А наше мещерское озеро Шагара вы ведь помните?.. Озеро Индрус – вообще без комментариев! А у нас тут, кстати, есть Имлес – возможно, позднее искажение… Конечно, чухнофилы пытались что-то вякать: мол, Гангозеро от карельского «гусь», Сагара – от чего-то там вепсского про выдру… Но это все не стоит выеденного яйца! Гипербореи жили в тех местах задолго до финнов – значит, и названия всему вокруг тоже давали они. А если у финнов что-то и совпадает – значит, они просто заимствовали эти слова из языка великой цивилизации. Дикари ведь всегда заимствуют у людей цивилизованных.

– А откуда известно, что эти… гипербореи там были первыми?

– Так ведь топонимика! – слегка удивленно пожал плечами Поехалов. – Раз есть такие древние санскритские названия, которые даже финны не стали менять, заимствовали – значит, они откуда-то взялись. Логично звучит, согласитесь?

Вера предпочла пока держать свои соображения при себе. Но Поехалов, как видно, принял ее молчание за согласие и с воодушевлением продолжал:

– Эти книги стали для меня настоящим озарением! Я как будто проснулся! Я понял, что пришло время свергнуть финно-угорское иго – не только на нашей исторической родине, в Гиперборее, но и здесь, в Мещере! Ведь именно отсюда, – он снова картинным жестом обвел руками гостиную, – берет начало русское государство, столица нашей родины Москва… И я провел собственное исследование по методу Сырниковой. Должен же был кто-то повторить ее эксперимент? Так всегда делается в науке, но у этих продажных слизняков никогда не хватило бы смелости, они ведь…

– Так что же вам удалось найти? – поспешно спросила Вера.

– Очень многое, очень! Вот, например, Шатура – это же практически санскритское «чатур». Что значит «четыре»! Вслушайтесь только – чатур, четыре… Совсем по-русски, правда?… Недаром говорят, что наш с вами русский язык – самый близкий к санскриту, да и санскрит, возможно, происходит от него. И ведь то же самое слово есть во всех славянских языках: в украинском, сербском, чешском, болгарском… Какие тут могут быть финны, балты, если речь о славянском единстве? И не только славянском, шире – индоарийском, от самых гиперборейских истоков!

– Зачем же Шатуру назвали «четыре»?

– Здесь может быть несколько толкований, – Поехалов принял академический вид, Вере даже показалось, что сейчас он поправит на носу несуществующие очки. – Например, наши предки-славяне в языческой древности поклонялись богу Перуну. Сейчас об этом, конечно, никто не помнит, – он слегка поморщился, как от неприятного воспоминания. – Кроме образованных людей… Вот академик Рыбаков, например, пишет, что священным днем Перуна был четверг. То есть четвертый день, четыре, чатур… А может быть, это оттого, что в самом начале в селе Шатур было всего четыре двора. Или оттого, что там пересекаются четыре реки. Вариантов много. Вам, конечно, скажут чухнофилы, – краевед фыркнул, – что, мол, топонимы на -ур они давно расшифровали, это от мордовского «возвышенность»… Но тогда как они объяснят все эти слова – чатур, четыре? Что, и санскрит, и все славянские языки, и даже цыганский заимствовали это слово у финно-угров?

Поехалов рассмеялся коротеньким смешком.

– Или вот Воймега. Чухнофилы утверждают, будто все топонимы на -га – это от чухонского «йоги», река. Интересно, кстати, откуда у них такое слово – «йоги»… Вы же помните индийских йогов? Наверняка заимствование! Ну так о чем я: в санскрите есть слово «га», то есть путь! А ведь реки в древние времена были путями, по ним путешествовали даже больше, чем по суше. Особенно в наших лесах. Вот и выходит, что Воймега – это Вой-га, Путь воинов! Просто и понятно! Ведь Мещера и есть край воинов – мещерских казаков. То есть кшатриев, как в санскрите.

Он торжествующе откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди наполеоновским движением.

А Вере сразу вспомнилась казачья шапка, в которой Семен Павлович встречал ее у ворот.

– То есть ваша шапка…

– Заметили! – расплылся в улыбке Поехалов. – Да, именно оттуда! Василий вам, конечно, скажет – мол, Семен не местный… Да, родился я в Шатуре, а мой отец из Подольска. Работал там на заводе, потом перебрался в Шатуру – обычная советская история. Но дед был откуда-то с Рязанщины – поэтому и отец женился на тамошней женщине, мать моя родом из деревни под Шилово, видно, мещерская кровь потянула на родное… А вот откуда именно дед, из какой деревни – семейная тайна. Говорят, не любил он распространяться об этом. В документах у него написано «Урюпинск», но это ведь старинные документы, а как их составляли… – Семен Павлович махнул рукой. – В семье ходили слухи про Рязанщину. И вот я сопоставил два и два, – он хитро прищурился, – и все понял: дед был мещерский казак! Просто в советское время казаков не любили, даже репрессировали. Вот ему и пришлось скрывать свое происхождение. Но для потомков он оставил знак: Урюпинск – это ведь казачья столица! Донских казаков, не мещерских. Но ведь донские от мещерских и пошли!

Вера снова потерла взмокший лоб.

– Да, да, – радовался Поехалов ее удивлению, – мы, мещерцы – самые древние казаки! Вы знаете, например, что знаменитый славянский герой Евпатий Коловрат был атаманом мещерских казаков?.. Конечно, в школе этого не расскажут… Да что там Евпатий, это всего лишь двенадцатый век. Забирайте выше: здешние казаки – потомки древних гиперборейских воинов! Вы, может быть, слышали про фатьяновскую культуру?.. Ну, это сейчас так условно историки называют – фатьяновская… Потому что нашли их захоронения где-то в селе Фатьяново. Мне больше нравится термин «культура боевых топоров». Вот это по-нашему, по-казацки! Я их топоры видел в Ростовском музее – настоящие произведения искусства, особенно тот, что с медвежьей головой. Княжеский, наверно. Или атаманский. Вот я сейчас покажу вам…

Семен Павлович достал из кармана штанов смартфон, пару минут сосредоточенно рылся в фотографиях – и наконец, протянул телефон Вере.

– Красота, правда?

С фотографии на Веру смотрел тяжелый, красновато-бурого цвета каменный топор. С одного конца он чуть заострялся, а с другого – заканчивался головой медведя. Голова была удивительно реалистичной и на первый взгляд совсем не злой – можно было даже рассмотреть медвежье рыло, чем-то напоминавшее свиной пятачок. Округлое же тело топора казалось естественным продолжением головы, туловищем медведя. Это действительно было произведением искусства даже по самым современным меркам…

Но Вера никак не могла отвлечься от мысли, что таким тяжелым и тупым топором вряд ли возможно рубить деревья или колоть дрова. И на охоту с собой его не потащишь – да и зачем на охоте топор, если есть копья и стрелы? И, значит, единственным назначением топора было – крушить черепа. Человеческие, конечно. Зверь не подпустит так близко.

Красноватый оттенок камня показался ей засохшей кровью.

– Фатьяновцы пришли сюда пять тысяч лет назад! Конечно, из Гипербореи. Они были индоевропейцами, предками славян и индусов. От них и пошли казаки, а от казаков – индийские кшатрии, сословие воинов. Но кшатрии появились позже, а в Мещере, выходит, уже пять тысяч лет назад…

«…крушили человеческие черепа». Тяжелым тупым орудием.

Вера поежилась. Ей вспомнились рассказы Людмилы Николаевны о мещерских разбойниках. И о грабителях с хутора – которые, может быть, тоже разбили той монахине голову топором, далеким потомком вот этого…

Дяди Васины байки о домовых, о жаровых змеях, о ежике у колодца показались теперь такими милыми и домашними.

– Я собираюсь на днях в Москву, сдать генетический тест! – торжествовал меж тем Поехалов. – Наверняка это прояснит дедово происхождение. Как знать – может быть, даже найдутся связи со Скандинавией, с Индией? Современная наука посрамит всех этих чухнофилов, все их умозрительные построения!

– Семен Павлович, – сказала Вера просто для того, чтобы прервать этот поток, – а вы слышали что-нибудь… о змеином волке?

Краевед будто запнулся обо что-то. Остановился. Нахмурился в раздумьях.

– Змеиный волк, змеиный волк… Вроде бы не слыхал, но что-то знакомое… Ах да! Ростовский музей! Секундочку…

Он снова схватил телефон, покопался в фотографиях.

– Вот! Глядите! Чем не прародитель всех драконов, а?

Из смартфона на Веру смотрело странное существо – она даже не сразу поняла, что это древнее бронзовое украшение. Хищная волчья голова со стоячими ушами. Гибкое змеиное тело из жгутов, будто перетекающих друг в друга. Треугольник из трех концентрических кругов на спине – как крыло дракона. И утиные лапки – несколько подвесок в виде утиных лапок. Совсем как на наличниках в доме у Меряевых. Только эти, бронзовые подвески, должно быть, звенели при ходьбе.

– Что… это?

– Древность из Ростовского музея. Там, конечно, написано, – краевед скривился, – мол, это сделало финское племя меря… Все по официальной науке, то есть по общепринятой лжи. Но мы-то с вами знаем, что волк – это наш, русский символ! Вспомните Ивана-Царевича на сером волке, например. А как это волк похож на дракона! Действительно, змеиный волк. Может быть, в древности здесь и правда водились такие. Им поклонялись в том древнем капище в Шушморе – кстати, «Шушмор» на санскрите значит «сухому смерть», то есть топкое место… А может быть, это память об арктических ящерах Гипербореи. Кто знает?

…Когда Вера с гудящей, кружащейся головой покидала терем краеведа, дядя Вася ни о чем ее не спросил – только понимающе хмыкнул. А сам краевед еще долго стоял у своих мощных ворот меж двух богатырей – наверняка мещерских казаков – и махал Вере вслед. По его собственным словам, сказанным на прощание, у него уже очень давно не было столь внимательного слушателя.

Только на полпути до Осиновой Вера вспомнила, что так и не спросила Поехалова о резных мещерских наличниках.

А впрочем – он ведь занят глобальными вопросами. Что ему какие-то наличники.