Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 18

За неделю до Нового года Вера заболела.

Вроде бы ничего серьезного – небольшая температура, насморк и слабость. Да и в школе уже начались каникулы – это ведь не Москва, где занимаются аж до тридцатого числа – так что можно было с чистой совестью посидеть дома. Вера была уверена, что всего лишь простыла на одном из лыжных выходов, когда оделась слишком тепло и вспотела. Ничего, попьет пару дней чаю с медом и имбирем, позаваривает дяди Пашину чагу, и все будет в порядке.

Однако Андрей забеспокоился, тут же заставил Веру надеть маску и потребовал не снимать ее даже на ночь.

– А вдруг это что-то заразное? Говорят, грипп иногда начинается именно так. Сейчас тридцать семь, а потом как шарахнет тридцать девять и воспаление легких… Знаешь, сколько сейчас ходит страшных инфекций?

На следующий день Вера увидела, что Андрей собирает вещи в небольшой чемоданчик на колесах, с которым обычно ездил на отдых.

– Поеду в Москву, – заявил он. – Все равно надо было с заказчиком встретиться. А там перекантуюсь у друзей – и сразу к родителям в Рошаль. Я же обещал, что мы приедем на Новый год. Представляешь, что будет, если я от тебя заражусь и свалюсь перед самыми праздниками? Маме гарантирован нервный срыв. Да и моя работа встанет. Ты же понимаешь, как это для нас плохо?

Вера кивала – да, да, она понимает. Конечно, это разумно – изолироваться от инфекции. Конечно, обещания надо выполнять, а работа есть работа. В конце концов, она не так уж плохо себя чувствует, вполне способна справиться одна. Зачем Андрею жертвовать своим здоровьем и волноваться лишнего, если у нее всего лишь простуда? А если что-нибудь серьезное – тем более не стоит и ему страдать.

Но под ложечкой начинало противно сосать, грудь сжимало холодным предчувствием одиночества. К горлу подкатывал спазм. Вера невероятным усилием подавила его и постаралась улыбнуться.

Уже на пороге Андрей сказал:

– Если выздоровеешь, приезжай в Рошаль. Через Кривандино на автобусе, ну ты помнишь. Но только если выздоровеешь полностью! Не хватало еще родителям на Новый год подарочек в виде вируса преподнести.

Когда дверь за мужем захлопнулась, и в подъезде затихли удаляющиеся шаги – Вера изо всех сил сжала зубы, чтобы не заплакать от накатившей стыни. А потом сняла маску и заставила себя пойти на кухню, заварить чай. От пряно-землистого запаха чаги стало немного легче.

Вера сидела дома три дня. Все это время к ней заходили ученики, коллеги и соседи, приносили что-нибудь вкусное, справлялись о здоровье, рассказывали последние новости. Неожиданную историю принесла тетя Клава.

– А Светка-то Витькина, Витьки-охотника баба, своего мужика из дому выперла!

– За что? – ахнула Вера. Она же помнила, как рьяно Света всегда защищала мужа, если тому ставили хоть что-нибудь в упрек. Это не мешало ей, правда, иногда ругаться с ним так, что на улице было слышно – особенно когда Витька приходил выпивши. Но чтобы выгнать из дома? Да еще зимой?

– А вот за то, за красивые, значит, глазки! За песенки сладенькие. Помнишь, как он в том году весь исцарапанный явился и без ружья? Плел еще, мол, рысь напала? А потом ружье в лесу на сучке повешенное нашел?.. Я тогда сразу сказала: не рысь это! Рысь, она кур потаскать может, но чтоб на человека бросаться? На меня-то чего ж не бросилась, когда я ее от курятника шуганула? Да кто меня слушал-то, мужики эти со Светкой как заладили – рысь, рысь…

Тетя Клава презрительно фыркнула.

– Так вот давеча отправился Витька на охоту по белотропу, зайцы-то сейчас ходят. А Светке и заерундись в Митино смотаться, какой-то бабе она там в долг давала, вот решила перед Новым годом должок вернуть. Деньги на праздники ведь не лишние. И что ты думаешь – Витьку своего с той бабой и застукала! Не ходил он ни на какую охоту, сразу с утра пораньше к энтой под бочок, чтоб, значит, соседи лишнего не увидали. А потом вернулся бы по темноте – гонял, мол, зайцев до ночи, хотел родную жену мяском попотчевать, да ничего и не добыл, труженик… Ор, говорят, до небес стоял! Витька теперь у соседей хоронится. Ждет, может, остынет Светка-то. Да куда ей деваться, она всегда дура блаженная была… Простит рысегона этого, хоть и не надо бы. Дура и есть.

– А рысь тут при чем? – не поняла Вера.

– Да как при чем, – захихикала тетя Клава. – У нее, у бабы-то этой, которая полюбовница евонная, когти – во! Длинные, что у рыси твоей, только что крашеные. Говорят, в саму Шатуру ездит красить. Она продавщицей в сельпо работает, там с такими ногтями в самый раз. И спину-то Витьке тогда… Смекаешь?

Вера густо покраснела.

Вспомнились истории свекра про Урал, как там люди в деревнях привязывают к спине железный прут – чтобы рысь шею не сломала. А впрочем, это ведь говорил на сам свекор – его рассказы вспоминал Андрей. Да и свекру это рассказывали в далеком детстве, в деревне…

Неужели такие же горе-охотники, как Витька? Или просто запугивали ребенка, чтобы не ходил в лес один?

Или на Урале рыси злее подмосковных?

– Где Новый год-то встречать собираешься? – по-деловому осведомилась меж тем тетя Клава. – Вернется твой-то?

Вера смутилась. Почему-то было неловко рассказывать тете Клаве все как есть. Хотя наедине с Андреем и с самой собой аргументы мужа казались вполне разумными.

– Да он у родителей… А я вот…

– Понятно, – вздохнула тетя Клава. – А то бы к нам зашла. Сыновья с невестками из Шатуры и Спас-Клепиков приедут, с внуками. Соседи зайдут. И ты заходи, чего одной-то в праздник сидеть.

– Да я не одна… Спасибо вам, тетя Клава. Я если выздоровею, поеду в Рошаль. К мужу, к свекрам. А если не выздоровею – чего же больной по гостям ходить, вас заражать.

– Ой, чих не болезнь! – махнула рукой тетя Клава, поднимаясь, чтобы уйти. – Если б я с каждым чихом дома сидела… Так надумаешь – заходи, за столом всем места хватит.

Еще несколько человек – Юлия Сергеевна, директриса, Меряевы, дядя Вася, даже старшеклассник Вова Журавлев – навещая Веру, сочувственно вздыхали и приглашали ее к себе на Новый год. Вера благодарила их от всей души, но мысль о том, чтобы принять чье-нибудь приглашение, даже не приходила ей в голову. Нет, чувствовала она себя уже почти нормально – как Вера и думала, недомогание оказалось обычной простудой. Но ведь это значит, что ей надо будет ехать в Рошаль. Да и вообще – как это она пойдет на праздник к чужим людям, за чужой семейный стол? Наверняка ее и приглашают только из вежливости. А если она и вправду придет – сразу почувствует себя там лишней. Кому она нужна, кроме мужа и собственных родственников? Да и тем, по большому счету, не слишком нужна…

Вспоминалось детство, мама, приходившая домой с работы, когда Вера уже спала. И уходившая раньше, чем дочь просыпалась. Шепот бабушки на кухне – взрослые, как всегда, думали, что ребенок не слышит: «Ты бы хоть раз с ней сходила куда… Или мультики бы вместе посмотрела. Скучает она по тебе, я же вижу». Раздраженный, усталый шепот в ответ: «Мама, ну что ты все… Я без сил прихожу. Работы невпроворот. Сроки горят. Сходи с ней сама, я дам денег. Нам в понедельник, кровь из носу, сдавать проект, а ничего еще…»

Вера зарывалась поглубже в одеяло, как в норку. Плакать нельзя, бабушка расстроится. А у мамы много работы, ей надо зарабатывать денежку для Веры. И в зоопарк в воскресенье они снова пойдут только с бабушкой…

Когда бабушка умерла, Вера словно провалилась в черную яму – хотя была уже почти взрослой. Но чувство своей ненужности, бесполезности, вечно таившееся на дне души, будто в донном иле, теперь затопило ее с головой. Вера барахталась в нем, как в болоте, а оно сдавливало грудную клетку, душило, утягивало на темное дно. И не за кого было больше ухватиться.

Когда в ее жизни появился Андрей, это стало для Веры сродни чуду. Неужели она все еще может быть кому-то нужна? Неужели и для нее есть надежда?

Он был так одинок в большом, чужом ему городе. Так по-рыцарски романтичен в своем стремлении сделать мир лучше – и так всеми непонят, ведь люди в политике так жестоки и циничны. Он смотрел на Веру с обожанием и надеждой, она была так нужна ему… Неужели и правда – нужна?

Все первые годы их отношений и брака Вера парила как на крыльях. Ее чувства тогда были, должно быть, сродни ощущениям человека, которому сначала объявили смертельный диагноз, а потом сообщили, что все это было ошибкой, и от его болезни есть прекрасное лекарство. Вера не жалела сил, стараясь быть действительно нужной Андрею, изыскивая все новые и новые пути позаботиться о нем, избавить от забот и проблем. Она взяла на себя весь домашний быт, мягко отнимая у Андрея грязную тарелку или сковородку, если он пытался помыть посуду или что-то приготовить: «Нет, нет, это дело жены! Отдохни, милый». Она была готова выслушивать его часами – даже ночью, когда ей очень хотелось спать. И когда он потерял работу – без колебаний пошла в пугавшую ее школу, чтобы поддержать его, дать возможность не размениваться по мелочам, заниматься только тем, что интересно.

И вот теперь оказалось, что всего этого недостаточно. Где и когда что-то пошло не так? Почему она перестала быть нужной Андрею, как раньше? Неужели все дело в ее болезни? В нервах? Да, конечно, на нервную жену уже не так просто положиться в трудную минуту… Должно быть, она виновата в том, что перестала быть надежной опорой.

Ощущение ненужности снова вкрадчиво поднималось с илистого дна. Пахло гнилью, горло сдавливал спазм.

Погода к тому же стояла странная: то ударял мороз за двадцать градусов, то наступала почти оттепель. Возможно, из-за этого у Веры раскалывалась голова. Температура и насморк давно уже прошли, и можно было бы ехать – но когда Андрей позвонил из Рошаля и спросил об этом, Вера ответила уклончиво. Она сама не могла объяснить, почему. А впрочем, говорила она себе, надо ведь было выждать еще хоть пару дней – убедиться, что болезнь действительно отступила. Не будет ничего плохого, если она поедет двадцать девятого или даже тридцатого числа. Как раз успеет к Новому году.

В один из этих дней ей не спалось. Снова ударил мороз, и Вера полночи металась по постели с больной головой. Около трех часов утра ей стало полегче, и она, одевшись, вышла на улицу подышать, как советовал врач в Саматихе.

Поселок еще крепко спал. Небо вызвездило, пахло свежим снегом и холодом. И больше – ничем. Ни дымка, ни звука, ни птичьего голоса. Космическая пустота, будто разом умерли все, и люди, и птицы, и звери, и даже деревья – осталась одна Вера.

Острая игла тоски пронзила сердце, грудь сжало, будто в тисках. Вере хотелось завыть на луну, как бездомной собаке – но не было даже луны на этом пустом и чистом небе. Только звезды мерцали морозными льдинками.

И тогда Вера увидела – там, у края неба. Льдисто-зеленая искристая полоса змеилась, переливалась, мерцала. Будто огромный дракон извивался там, летел по ночному небу, в самый глухой час зимы. Куда он летел? Не за ней ли?

«Какая баба без мужа тоскует – к той жаровой змей летать начинает. А это худо, девка… С ума потом такие бабы сходят»

Или это змеиный волк заявлял права на свои владения?

Снова заболела голова, сдавило виски. Вера крепко зажмурилась, чтобы не видеть, не видеть – но даже сквозь сомкнутые веки льдисто-зеленое тело извивалось, летело, подползало все ближе, все неотвратимей…

Вера повернулась и быстрым шагом, почти бегом, направилась к дому. Заперла дверь на все замки, плотно задернула занавески.

Надо ехать в Рошаль. Надо ехать скорее, иначе она тут и вовсе сойдет с ума.

Или – уже сходит?

Но одна мысль о поездке отозвалась мучительной слабостью в теле. Вот они будут сидеть за новогодним столом – Андрей и его родители. Будут улыбаться друг другу, свекровь будет нежно приобнимать сына за талию. Они – семья. А она, Вера – снова окажется как бы немного в стороне, как бы вне. Она не нужна, не нужна… Не смогла, не справилась. Сказка закончилась для нее. Теперь уже – навсегда. Кому она теперь сгодится – уже не юная, больная, однажды не справившаяся?

Вся ее жизнь теперь – вечная зимняя ночь, и весна не придет. Не придет даже утро.

А может быть, и правда – стоило тогда лечь в Саматихинскую психбольницу, вяло подумала Вера. Сотни комаров поднялись из трясины, с торжествующим писком накинулись на нее, жалили в голову, в мозг, в глаза, а у нее не было сил даже сопротивляться.

И в то мгновение, когда ей казалось, что все уже кончено – в памяти всплыли вдруг какие-то неясные слова, от которых веяло надеждой. Что это были за слова?

Из последних сил Вера попыталась вспомнить…

«Вы не одна. Вы. Не. Одна».

Внимательный взгляд врача, мягкий спокойный голос… Зеленые огоньки в глазах Аурики, фавнова усмешка Бориса…

«Давайте с нами в этом году. Не бойтесь, в лесу ночевать не оставим…»

Лес заманивал, звал, смеялся хищным волчьим оскалом, уводил по невидимой под сугробами муравьиной дорожке, вслед за спящим ежом в темное Пичкеморье, но противиться не было сил. Она ведь хотела раствориться, исчезнуть? Что ж, почему бы и не так? Хотя бы – не одна… На глазах у кого-то. Пусть даже это разбойничьи волчьи глаза в зимнем глухом лесу.

Слабым движением Вера потянулась за смартфоном, хотела набрать номер. Потом опомнилась.

Взглянула на часы – и открыла Вотсап.

Контакт Аурики выскочил будто бы сам собой – словно змеиный волк, стороживший ее под кустом.

Вера набрала сообщение и решительно нажала на «Отправить».

А потом легла в постель – и сама не заметила, как уснула.