Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 6

Все началось с диких гусей. Вернее, с дружной весны. В самом конце марта случилась метель, казалось, будто зима решила вернуться всерьез. А потом солнце неожиданно пригрело так, что за какую-нибудь неделю снега в полях почти не осталось. Начали вскрываться реки и речушки, по всему поселку плескались огромные лужи и журчали ручьи. Только в лесу еще лежали сугробы, но и те, было видно, держались из последних сил. По синему, сверкающему небу потянули перелетные птицы.

Вера еще не умела различать косяки и стайки на глаз – схематические рисунки в приложении помогали мало. Но дядя Паша, прищурив глаз на яркое солнце, сказал:

– Вот и гусь потянул! Озимые-то под Ушмой небось оттаяли. Эх, погуляют скоро охотнички в полях!

В голосе его звучала зависть. Свое собственное ружье он, как насплетничали Вере старушки в магазине, пропил еще лет двадцать назад, и с тех пор больше не нажил ни столько денег, ни здоровья.

Действительно, дня через два, в субботу, Вера с утра пораньше увидела через окно, что по улице быстрым шагом идет Витька-охотник, явно направляясь к автобусной остановке. Он был в новой красивой куртке, а за плечами у него, помимо рюкзака, висело ружье. Неужели то самое, что утащила рысь?

Вера удивилась, но выходить и окликать Витю не стала – ей успели уже объяснить, что для местных охотников это плохая примета. Кто-то после такого приветствия может даже сплюнуть и повернуть обратно домой – все равно, мол, охоты теперь не будет.

Но, встретив у магазина Свету, Вера все-таки не смогла удержаться от вопроса.

– Так нашел он ружье-то! – охотно откликнулась та. – Как тогда рысь утащила, так недели через три и нашел! Висит, говорит, на сучочке, даже не заржавело.

– Неужели рысь повесила? – засомневалась Вера.

– А кто ее знает, – безмятежно ответила Света. – Дело-то зверское. Чего только в лесу не случается.

А потом вдруг насупилась и вздохнула.

– Лишь бы не запил там с Генкой. Дружок его из Ушмы, алкаш алкашом. Один толк, что ружье имеет. Мой-то с ним припасом делится, вместе на гуся ходят – тот все места возле Ушмы знает. Да только иногда вместо гусей… – она махнула рукой.

Предчувствия Светы оправдались – хотя и немного не так, как она думала.

Вернуться Витька должен был на следующий день, под вечер: как объяснил Вере дядя Паша, стреляют гусей обычно на зорьке, когда они летят кормиться с полей и в поля. Поэтому еще засветло, пока гуси заняты кормежкой, охотники делают укрытие-скрадок и там же проводят ночь. Правда, ночи стояли еще холодные, а Витька с Генкой (тут дядя Паша скривился) охотнички были от слова худо – где уж им у костра ночевать. Но рядом Ушма, а в Ушме Генкина развалюха – ночевали приятели обычно в ней и возвращались в скрадок под утро, до рассвета.

Однако Витька появился в поселке в тот же вечер. Он почти бежал, и лицо у него было белым как мел. От Витьки пахло водкой, но выглядел он при этом совершенно трезвым. Разве что, когда пытался открыть калитку собственного дома, соседи увидели, что руки у него трясутся.

– Генка… п-пропал, – только и смог выдавить он на расспросы жены и сбежавшихся соседей.

– Как пропал? Куда? А ты что?

– Н-не знаю, – тупо твердил Витька. – Я д-домой… вот.

Ружье в этот раз было при нем.

Наконец, Света догадалась налить ему стакан. И постепенно все узнали, что произошло в полях под Ушмой – хотя, по правде говоря, понятней эта история от Витькиного рассказа не стала.

Витька с Генкой действительно соорудили скрадок в кустах, в урочище Вичиха, между недавно вскрывшимся Большим озером и полем с озимыми. Времени до зорьки оставалось еще много, поэтому охотники просто сидели в скрадке и отдыхали.

– Выпивали, небось, – ехидно заметил дядя Вася-печник. Он откровенно недолюбливал «раздолбая» Витьку, да и его жену, которую в глаза и за глаза называл «дурой блаженной».

Витька сделал вид, что не заметил дяди Васиных комментариев. Впрочем, соседи слишком хорошо его знали, и глас народа в лице дяди Васи был им не особенно нужен, чтобы обо всем догадаться.

В какой-то момент уже изрядно отдохнувшему Генке понадобилось прогуляться в соседние кусты. Там он задержался настолько, что Витька, поругивая приятеля, даже сподобился вылезти посмотреть – где он там, не уснул ли прямо в кустах.

Генки нигде не было. Витька звал его, кричал, сначала ходил, а потом и бегал туда и сюда – все без толку. Можно было бы поискать следы – но снег уже весь сошел, а прошлогодняя трава в этом месте была такая густая, что устилала землю будто толстым бурым ковром, и следы на ней различались плохо. К тому же Витька с Генкой, таская ветки для скрадка, так истоптали все вокруг, что невозможно было понять – где старые следы, где новые.

В последней надежде Витька направился к лесу, где еще лежали изрядно порыхлевшие сугробы. Может быть, Генке втемяшилось пойти именно туда, а потом он завяз в снежной каше? Там и следы могли оказаться почетче.

Следы на краю леса действительно нашлись. Они уходили в чащу. Вот только это были совсем не Генкины следы.

– Ог-громные! – заикался Витька, сжимая стакан дрожащими пальцами. – Как д-десять моих. И не п-проваливаются, черти…

Последнее было особенно невероятно. Если огромные размеры следов можно было еще списать на то, что у страха глаза велики, а сквозь бутылку – вдвое, то уж совсем ничем нельзя было объяснить, почему таинственный хозяин следов не проваливался в снежную кашу. По ней ведь сейчас даже на лыжах почти невозможно было пройти.

Вернее, не хозяин, а хозяева – Витька уверял, что следов было две цепочки.

– Побольше и поменьше? – тут же деловито осведомилась тетя Клава. – Как мужик и баба ходили?

– Да не п-присматривался я…

Изрядно перетрухнувший Витька, чуть не позабыв про ружье с рюкзаком (в последний момент все же вспомнил вернуться за ними, хотя и дрожал отчаянно), припустил прямиком в Ушму. Там он доложил о происшествии местным мужикам, и пока те вяло обсуждали – идти им искать алкаша Генку или сам проспится в кустах (в огромные следы они не слишком поверили) – бочком, бочком улизнул к автобусной остановке.

– Вот так дружки закадычные, – крякнул дядя Вася. – Приятель, значит, с чудищами в лесу, а ты на автобус, к бабе под бочок. Да-а, с таким дружком и в разведку не страшно! Не разлей вода, одно слово!

– Так не вода, а водка, – съехидничала и его жена, тетя Маша. По поводу Витьки и Светки, а также и Генки они были с супругом полностью единодушны. – Правда что «не разлей»!

– Так надо в полицию заявить! – волновалась Вера. Все-таки сын Витьки был ее учеником, поэтому она не могла остаться в стороне от происшествия и прибежала сразу же, как узнала. – Охотоведу сообщить! Надо же искать человека!

Витька смотрел в пол, насупившись, и ничего не отвечал.

– Сообщил один такой! – продолжал ехидничать дядя Вася. – На гусей-то охота только через две недели откроется! За такие дела и ружье отобрать могут. Михалыч-то, лесник, чай не рысь – на сучок аккуратненько вешать не станет!

Посовещавшись немного, собрание пришло к выводу: раз Генка ушминский – то пусть ушминские мужики его и ищут. И в полицию пусть заявляют тоже они – если захотят, конечно.

А вот насчет огромных следов мнения разделись.

– Медведь это был, – не терпящим возражений тоном утверждал дядя Вася. – Как раз они из берлог выходить начинают. Может, он и Генку того… подцепил. Отощал после спячки, а тут мяско… маринованное.

– Так Витька-то говорит – след в десять раз человечьего больше! – сомневался дядя Паша-сторож. – У медведя все ж не в десять…

– Слушай больше своего Витьку, – отмахивался, поморщившись, дядя Вася. – У вас, алкашей, все в десять раз больше кажется. А этот еще и в штаны наложил со страху. Медведь, говорю!

– Лешаки это были! – горячилась тетя Клава. – Сват мой в ту зиму тоже видал, следы-то огромные, и тоже под Ушмой. А он только по праздникам употребляет.

– Зачем же лешакам Генка-алкаш?

– Лешакам, может, и незачем, – прищурилась тетя Клава. – А вот другому кому…

На этом месте она загадочно замолчала, ожидая, как видно, расспросов. Но дядя Вася тут же снова перевел разговор на медведей, все стали спорить с ним, и тетя Клава, обиженно поджав губы, развернулась и покинула собрание. Впрочем, ей все равно давно было пора возвращаться в магазин.

В тот же день по поселку поползли слухи о змеином волке.

А Вера все же собиралась заявить в полицию: мало ли что там решат ушминские мужики. Или хотя бы сообщить охотоведу. Ей становилось страшно при мысли, что где-то совсем недалеко, может быть, еще живой человек ждет помощи, а никто его не ищет.

Но Андрей, узнав обо всем, зашипел как рассерженный кот:

– Не лезь не в свое дело! Сколько раз тебе говорить – не высовывайся! Местные решили – значит, на то причина есть. Хочешь, чтоб нас и отсюда поперли? Только жизнь начала налаживаться… И куда ты из этой глуши поедешь – куда-нибудь в Кострому на этот раз? Хватит с меня и того, что Москвы лишился по твоей милости!

Раздавленная его напором, Вера никуда не пошла, и звонить тоже не стала. Но чувство вины сжимало сердце: ведь она, получается, бросила в беде другого человека. Пусть незнакомого, пусть не самого лучшего – но человека. Она чувствовала себя предательницей. С другой стороны – не предаст ли она Андрея, если все же ослушается его? Он ведь и так натерпелся из-за ее наивности.

Не в силах оставаться дома, Вера отправилась побродить по улицам – и по пути завернула в магазин за хлебом. А тетя Клава, похоже, только и ждала случая договорить обо всем том, о чем ей не дали высказаться на собрании во дворе Витькиного дома.

– Место там непростое, – заговорщики зашептала она, пробивая Верины покупки. В магазине больше никого не было, и тетя Клава чувствовала себя совершенно свободно.

– Вот где эти два дурака-то засели. Им и невдомек, дурацкое дело нехитрое, а знали бы, дак… Урочище-то почему Вичиха называется? Хутор там был, еще до укрупнения. Да только съехали оттуда люди не из-за укрупнения – их Бур-Яга вычихала! Вичиха – вычихала, смекаешь?

Вера чуть не застонала. Бур-Яга! Сколько еще чудищ скрывается в этих лесах?

– Это как Баба-Яга? В ступе летает?

– Какая тебе еще ступа, – досадливо отмахнулась тетя Клава. – Я ж не сказки тебе рассказываю. Бур-Яга – она на кабане ездит. И на лосе еще, это если зимой. А живет в колодце. Под Новый Год засыпает – тогда Баба Коляда в лесу и на озерах хозяйничает. А как праздники пройдут, так и просыпается. Думаешь, чего в феврале метели-то метут? А это Бур-Яга на лосе своем скачет, поживу ищет! И бурелому у нас в лесах вон сколько – чего, думаешь, нападало? Все она…

Тетя Клава оглянулась – покупателей все еще не было – и устроилась поудобнее на стуле у кассы, настроившись на обстоятельный разговор.

– Это мне бабка еще рассказывала. Вот там, где Вичиха, хутор стоял, а на хуторе жил мужик с семьей. Жил бы себе и жил, да втемяшилось дураку колодец почистить. Говорили ему, что место непростое – выкопай, мол, новый колодец лучше. Нет, чего я копать буду, когда старый есть! Вроде Витьки этого, лень вперед него родилась. Полез он в колодец – а оттуда как выскочит Бур-Яга! Как начнет бушевать – зачем ее потревожили! Крышу-то с хутора разом сорвало, корову деревом задавило, и самого мужика чуть совсем не пришибло. Пришлось ему хутор бросить, куда-то в другие места с семьей уходить. А место с тех пор так Вичихой и зовется – потому что Бур-Яга оттуда мужика вычихала. И не селится там никто, одним ежам раздолье. Они такие места любят, ежи-то – откуда люди ушли…

– А Гена-то пропавший тут при чем? – пыталась слабо протестовать Вера. – Он ведь не копал колодец.

– При том, – хмыкнула тетя Клава. – Бур-Яга-то, она знаешь, с кем дружбу водит? – продавщица снова перешла на таинственный шепот. – С волком! Бабка моя говорила, верная примета – как волка увидишь, так и Бур-Яга недалеко. А где обычный волк – там и, сама понимаешь… Змеиный! Вот оно в чем дело-то, девонька. А это мужичье – медведь, медведь… Сколько живу – не помню, чтобы у нас медведь человека трогал. Не Сибирь небось. Наши медведи пуганые, от человека с ружьем не хуже зайцев шугаются. Тем более от таких… промаринованных, – она презрительно фыркнула.

Целую неделю Вера не находила себе места. Судьба пропавшего Генки не давала ей покоя. Ей уже начинало казаться, что он погиб из-за нее. Ведь если бы она тогда все же решилась позвонить в полицию…

А потом дядя Вася отправился в Ушму – перекладывать печь каким-то московским дачникам. Вернулся он оттуда веселый, явно с интересными новостями.

– Нашелся твой Генка! – заорал он, остановившись у забора Витькиного дома, прямо в молчаливые окна. Витька с того случая почти не показывался на улице и даже не ездил в Кривандино на работу – говорили, запил.

– Нашелся, говорю, дружок закадычный! В больнице лежит, в Шатуре. Скажи спасибо Михалычу-леснику, а то б околел, с таким-то приятелем!

Дядя Вася явно рассчитывал на аудиторию. И она не заставила себя ждать. Скоро во всем поселке пересказывали друг другу историю Генкиной незадавшейся охоты.

Оказывается, Генка решил отойти от скрадка подальше – в сторону леса. Но до леса он не дошел, так как провалился в старый колодец, плотно прикрытый сверху ковром прошлогодней травы – не заметишь, пока не ухнешь. Колодец, к счастью, за долгие годы почти совсем обвалился и был уже не колодцем, а просто глубокой ямой. Поэтому Генка не разбился насмерть и не утонул, но при падении здорово ушибся головой и, видимо, потерял сознание – потому что не слышал, когда Витька звал его. Очнулся он уже в темноте, попытался выбраться, но из этого ничего не вышло. Крики о помощи тоже ничего не дали – Витька давно был дома, а ушминские мужики не собирались шариться по полю в темноте ради какого-то алкаша, пусть даже и соседа. К тому же Генка, падая, вывихнул руку. Ему ничего не оставалось, как заливать страх, боль и холод водкой из фляжки, которую он удачно припрятал от приятеля в сапоге. Высосав фляжку одним махом, Генка впал в пьяное забытье. В этом состоянии его и обнаружил на следующий день охотовед Михалыч, которому ушминцы все же доложили о происшествии. Никаких огромных следов Михалыч в лесу, конечно, уже не нашел: их успело слизать жаркое апрельское солнце. А вот ружья Генке пришлось лишиться: все улики были налицо. Впрочем, оно и к лучшему, заключил дядя Вася. Такие личности, как Витька и Генка, с ружьем – все равно что обезьяна с гранатой.

– Так, значит, никто его не съедал? – с чувством невыразимого облегчения сказала Вера. – Никто не утаскивал? Просто в колодец провалился, и все?

– Да тут ведь как, – несколько озадаченно поскреб в затылке дядя Вася. – Генка-то в больнице рассказал – свалился он не просто так. Пошел, говорит, к лесу – а там вроде возится кто-то. Мелькает будто в елках – не то красное, не то золотое. Он было сунулся поближе посмотреть – а оттуда сова как заорет! Откуда днем сова? Остановился, слушает. А из елок – соловей защелкал! Это в апреле-то. А потом, говорит, как зашипит – будто змея. Ну, он шарахнулся от змеи-то, в колодец и угодил. Может, и врет, конечно. С пьяных глаз чего не привидится.

– Змеиный волк это был! – торжествующе заключила баба Клава. – Я вам всем сразу сказала – змеиный волк! А вы – медведь, медведь… Это Генке еще повезло, что в колодец свалился. А то утащил бы его, и клочочка бы не нашли.

История эта, несмотря на счастливый исход, оставила у Веры тяжелое чувство. Все вроде бы обошлось – но если бы ушминцы не сказали вовремя охотоведу (а они могли не сказать!), Генка бы так и замерз в старом колодце. А она – испугалась. Позволила Андрею продавить ее и на этот раз. И если бы Генка все же погиб – получается, это была бы ее вина? Значит, она предала… саму себя?

Впервые в жизни в ее душе шевельнулось нечто вроде досады на мужа. Но Вера постаралась поскорее загасить это чувство. Не хватало еще обвинять самого близкого человека в собственных промахах.

Лес сжимал кольцо вокруг Осиновой, смотрел непонятно и жутко темными глазами ельников. Солнце весело играло на зеленой хвое и остатках сугробов, на бронзовых стволах елей – но оно больше не могло обмануть Веру. Где-то там, в кустах и бурой траве, таились старые колодцы, будто ловчие ямы леших. Болото молчало под ядовито-зеленой травой, поджидая жертву. Золотые чудовища прятались между деревьев, и где-то под выворотнем обвивал полусгнившие корни хвостом змеиный волк.

Древняя, темная жуть скакала за Верой на кабане вместе с Бур-Ягой. И она не знала, где и как спрятаться от того, чему не было даже названия.