Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 25

Когда кто-то осторожно потряс Веру за плечо, и в неясном свете над ней склонилось темное лицо с горбатым носом и черной разбойничьей бородой – она не сразу вспомнила, где находится. На лежанке под одеялом было тепло, будто в гнезде. Вставать не хотелось.

Глаза охотоведа зеленовато блеснули в полутьме:

– Утро уже. В Жилино надо попасть, пока в Осиновой не всполошились.

На столе дымился чайник, лежало сало и хлеб. Сам Михалыч был уже полностью одет и явно готов к выходу. Как это Вера умудрилась все проспать, пока он возился у печи, накрывал на стол?

Они наскоро позавтракали – в крошечное банное оконце сочился серый рассвет – и Вера, еще полусонная, разыскав в углу свою рюкзак, принялась натягивать шерстяные носки и сапоги.

– Куртку обратно вывернуть не забудьте, – усмехнулся Михалыч.

Когда они вышли из избушки, солнце только еще начинало подниматься над горизонтом. Первые его лучи брызнули золотом между еловых ветвей, заискрились в дождинках на кончиках игл – и Вера на мгновение замерла, прижав руки к груди, пораженная этим зрелищем. Ей никогда еще не приходилось бывать в лесу так рано. Не приходилось встречать лесной рассвет.

Где-то на верхушке ели заливался певчий дрозд: «Приди, приди! Чай пить, чай пить! С сахаром, с сахаром!» В зарослях на опушке негромко дудел в свой еловый рожок снегирь, пела, позванивая, зарянка. «Пьююю, пьюююю», протяжно донеслось из леса. Неужели рябчик?

Ночная дудочка с утиной головкой, дикая пляска от печи к столу и обратно…

Теперь на этой же дудочке играл для нее лес.

Вера обернулась к Михалычу – не сердится ли он, что она застыла вот так, уставилась, смотрит, слушает то, что для него, должно быть, давно привычно?

Но охотовед, казалось, смотрел на нее даже с некоторым удовольствием – как хозяин на гостя, восхищенного обстановкой и угощением. Или как музыкант, принимающий аплодисменты.

– Хорошее утро, да. Люблю в Час дрозда вставать. Мы-то с вами припозднились немного, а все равно…

– В какой час?

– Дрозда. Когда еще не рассвело, а дрозд уже утро почувствовал и запел. Самое лесное время. Все просыпаются, жить начинают. И охотники тоже. Часам к восьми такого хора уже не будет. Как там коллеги-орнитологи говорят: кто рано встает – тому птичка споет. А кто поздно – тому на голову на… Ладно, двинулись.

На едва заметной тропинке меж елей серебрилась роса – или остатки ночного дождя? Небольшие лужицы кое-где успел сковать ледок, тонкий и хрупкий, как паутинка, ломавшийся под ногой с чуть слышным звоном. На широкой еловой лапе, свесившейся прямо над тропинкой, розовели крошечные шишки, будто диковинные цветы или новогодние украшения. В бархатистых чешуйках их поблескивал иней.

Михалыч шагал впереди, легко и споро, как лось, будто вовсе не замечая ни корней, ни старых веток, то и дело попадавшихся под ноги. Вера изо всех сил старалась не отставать – впрочем, охотовед, казалось, чувствовал ее спиной и умерял шаг, если она притормаживала.

Вот у самой тропинки – огромный муравейник… Вера невольно вздрогнула: в муравейнике зияли дыры, будто сделанные чем-то острым. В памяти всплыл тот страшный октябрьский день, и такие же дыры…

«Змеиный волк», зазвучал потрясенный шепот тети Клавы.

Вера остановилась. В то же мгновение остановился и Михалыч, обернулся к ней.

– Что там?

Она молча кивнула в сторону муравейника. Охотовед глянул, явно не понимая.

– Ну, муравейник. Муравьев боитесь? Так они спят еще, холодно. Вот днем пригреет, тогда…

– Нет, – Вера помотала головой. – Эти дыры… Кто их сделал?

Она со страхом ждала ответа. Вот сейчас Михалыч нахмурится и скажет что-нибудь вроде…

А он вдруг рассмеялся – коротким негромким смешком.

– А, это! Ну, знаете – руководству кружка «Птицеглядство» полагалось бы в курсе быть! Кто у нас муравьев ест, ну-ка?

– Медведь? – робко заикнулась Вера.

– У-ху-ху! – теперь уже открыто рассмеялся Михалыч. – Да медведь бы так муравейник разворотил… Это вон тот дружок, – он кивнул в сторону старой березы. – Сам прилетел засвидетельствовать. В протоколе, так сказать, расписаться, кем содеяно.

Вера посмотрела – по березе вокруг ствола то ли прыгала, то ли ползала ярко-зеленая птица в красной шапочке. Да это же зеленый дятел! Он недовольно косил глазом на людей – ему явно не терпелось прыгнуть обратно на муравейник, возле которого стояли назойливые двуногие.

– Вот он их и жрет, целые норы в муравьиных кучах проделывает. И он, и желна, и седой дятел тоже. Где муравьи, там и они. Неужели не видели никогда?

– Кли-кли-кли-кли-кли! – хрипло и недовольно закричал разоблаченный дятел на охотоведа, сорвался с березы и исчез в чаще.

Вера облегченно рассмеялась. Еще одна мрачная туча в душе рассеялась, обернувшись красивой птицей цвета майского березняка.

– А вы слышали когда-нибудь… про змеиного волка? – на последних словах она невольно понизила голос.

– Змеиный волк? – охотовед хмыкнул. – Первый раз слышу. Обычные волки тут есть, это да. Семья целая. В Блудной мшаре на островах живут.

– Я волчий след видела, – призналась Вера. – Когда сюда шла. Прямо под знаком «Охота запрещена».

– Ооо, да, это они любят, – насмешливо протянул Михалыч. – Выпрутся ночью под самый этот знак – и давай выть, собак в деревне дразнить. Понимают, черти, что к чему. Ровно досюда – их территория, мужики с ружьем не придут.

– А вы? Волки вам разве не конкуренты? В смысле – на дичь охотятся…

– Они мне не мешают, – хмыкнул охотовед. – Даже наоборот – часть работы за меня делают. Как вы думаете, почему в здешних лесах ни бродячих собак нет, ни кошек? Потому что, если и появится какая – волки быстро ее приберут. А собаки и кошки, которые беспризорные – это бедствие, я вам скажу. Вот они как раз и дичь разгонят, и птиц повычистят. Если б не волки, самому бы пришлось отстреливать. А сами волки что – ну, поймают косулю, ну, кабаненка прихватят или бобра. Небось всех не переедят, это ж для них не развлечение, а работа – дичь ловить. Они звери серьезные.

– А в деревню они не придут… за дичью?

– Придут – отстрелю, – пожал плечами охотовед. – Чтоб не наглели. Только пока таких случаев не было. В деревне сейчас и скотины-то ни у кого почти не осталось. А в лесу дичи хватает, и с человеком пересекаться не надо. Это все умные звери давно поняли: подальше от человека – подальше от проблем.

– Да, простите меня, – смущенно улыбнулась Вера. – Такой чепухи, наверное, наговорила. И вчера, после коньяка… Вы, наверное, думаете, что я сумасшедшая. Тем более что про Саматиху уже все знают…

– Никто про нее не знает, – нахмурился вдруг Михалыч. – Кроме Палыча, меня и вас. Ну, и муженька еще вашего. А больше никто, если только муженек еще кому не трепался.

– А вы тогда откуда знаете? – насторожилась Вера. Неужели Андрей…

– От Палыча и знаю. Вы не думайте, он не трепач. Просто звонит как-то вечером, осенью – давай, мол, на выходных с ружьем прошвырнемся, у костра посидим, а то на душе тошно. Мы с ним давние кореши, с Палычем. Ну, пошли. Он мне эту историю и рассказал, когда у костра чай пили. Знает, что дальше меня никуда не пойдет.

– Зачем же он… вам… – Вере почему-то стало очень обидно, хотя она сама не могла бы объяснить, почему.

– Потому что история мерзкая, – скривился Михалыч, будто от кислого. – Вы уж простите дурака за искренность. Нет, про вас-то Палыч только хорошее говорил. Устала просто, нервишки пошаливают, а так – ничего девчонка. Вот муженек ее, говорит – наш клиент. Только лечиться не ляжет, скорее других упрячет. Палычу ведь из Москвы какой-то хмырь названивал, чуть ли не из министерства. Давить пытался, чтоб он, значит, вас убедил… Ну, на Палыча-то в таких делах где сядешь, там и слезешь. Он мужик опытный. А на душе все равно противно, врач тоже не железный. Так дальше меня не пойдет, это я вам обещаю. С лосями разве что поделюсь, – он усмехнулся.

Вера молча смотрела на него, не зная, что отвечать. И что думать.

Да, это было похоже на Андрея: позвонить кому-нибудь из своих многочисленных знакомых, чтобы тот, в свою очередь, попросил еще кому-нибудь позвонить, надавить… Именно надавить: вопросы в подобных случаях обычно решались именно так. Теперь она вспомнила, как однажды Андрей лишил работы своего старого приятеля, поругавшегося с ним в соцсетях на политическую тему: позвонил кому-то, запустил какую-то неведомую Вере цепочку – и спустя месяц приятеля уволили из института, где тот преподавал. Андрей тогда еще гордился, что «избавил образование от политического недоумка и прихлебалы, не дал ему калечить души студентов». И ведь она, Вера, тогда соглашалась с Андреем – разве имеет право любящая жена не поддерживать мужа? Конечно, надо всегда быть на его стороне… Хотя на душе у нее было и впрямь противно. Видимо, как теперь – у Евгения Павловича.

Только она тогда старалась об этом не думать.

Но неужели же Андрей мог… Нет, нет, он, конечно, просто заботился о ее здоровье, решил подстраховаться этим звонком…

Ворон прохлопал крыльями между берез, прямо над их с Михалычем головами:

– Кру-кру, кру-кру… Ого! Кру-кру…

Вере показалось, что она ослышалась. Не сходит ли и правда с ума?

Но, увидев, как усмехнулся охотовед, поняла – он тоже слышал.

– Они что… обсуждают нас?

– А то. На каждом участке пара воронов живет. Муж и жена, пары у них постоянные. И живут на одном месте годами, как мы в домах. Конечно, им интересно, кто к ним в гости заявился. В деревне вон бабки тоже всех обсудят, кто мимо пройдет – сами небось знаете.

– А чего он так… удивился?

– Вас увидел. В таких местах женщину нечасто встретишь.

По лицу Михалыча трудно было понять, шутит он или нет.

Интересно, знаком ли охотовед с Борисом и Аурикой?

Спросить его об этом Вера не решилась.

До Жилино они дошли быстрее, чем Вера ожидала – даже несмотря на то, что ей с непривычки несколько раз приходилось присаживаться отдыхать. Михалыч же на своих лосиных ногах, казалось, все с той же легкостью мог бы отмахать не только десять, а и все сорок километров через лес.

Хотя, по меркам Веры, стояло еще ранее утро – часов восемь – жители деревни были давно на ногах и пялились на них с Михалычем с не меньшим любопытством, чем вороны в лесу. Впрочем, никто не ахал и не охал при виде Веры, из чего она сделала вывод, что хотя бы до соседних деревень новость об ее исчезновении дойти не успела – а ведь такие вещи распространялись здесь очень быстро, тем более что в осиновской школе училось несколько ребят из Жилино.

Михалыч вручил Вере свой телефон, который наконец-то поймал сигнал, а сам отправился в какой-то дом – договариваться, чтобы учительницу подбросили до Осиновой. Вера была рада, что не придется разговаривать с мужем при нем: она догадывалась, что сейчас услышит.

Действительно, Андрей, едва услышав ее голос, принялся кричать:

– Ты свихнулась совсем со своим лесом! Я всю ночь из-за тебя не спал, я…

– Скоро приеду, – отчетливо сказала Вера в захлебывающуюся трубку и тут же нажала на «отбой». Руки у нее слегка дрожали.

Уже собираясь садиться в «копейку» местного охотника Сани Веселухи, который вызвался отвезти ее домой, Вера поняла, что ей жаль так быстро закончившегося приключения. Да, закончиться оно могло очень плохо. Но ведь этого не случилось. Зато был Синий камень у древнего дуба, и ночная дудочка, и пляска, и рассвет в лесу, и розовые шишки. Еще одна сказка здешних краев для нее завершилась – будет ли новая?

– Спасибо вам, – обеими руками пожала она руку Михалыча. – Мне так неловко. Сама же учила ребят, и сама же, как дура… Знаете, с тех пор, как пропала Надя…

Вера сама не знала, зачем вспомнила об этом – но Надино имя само вырвалось и повисло в воздухе печальной недосказанностью. Сердце кольнуло давнишней болью.

– Надя? – удивленно взглянул на нее Михалыч. – Это та девочка-дачница из Осиновой? Да ведь она…

– Нет, нет, ничего не говорите, – помотала Вера головой, зажмурившись. – Не надо об этом… сейчас.

Ей вдруг стала еще больнее от того, что они могут расстаться вот так – на трагической ноте. Нет, пусть уж хотя бы это приключение закончится счастливо.

– Понимаю, – кивнул Михалыч. – Вам, как педагогу, конечно… А вообще – наведаться бы к вам в школу. Поучить, действительно, уму-разуму. Мне же потом проблем будет меньше.

Вера кивнула благодарно. И села в машину к Сане.

Мотор зафырчал, взревел, и вскоре деревня и Михалыч скрылись за поворотом.