Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 29

Она лежала у муравейника, под корнями огромной ели, и рыжие муравьи ползли ей на лицо, на руки, на грудь, покрывали живым шевелящимся ковром. Но не было сил пошевелиться, стряхнуть их – все тело будто окоченело. Жадные челюсти впивались в кожу, в мясо, понемногу обнажая кости. Боли не было – может быть, потому, что она уже умерла? Или это страх превратил ее в камень?

Вот муравьиные челюсти нацелились ей в глаза…

Вера проснулась в холодном поту, рывком села на постели.

Что за чепуха. Приснится же такое. И с чего бы?

Она посмотрела на часы – ровно пять. Ну что ж, через полчаса все равно прозвонил бы будильник. Снова закрывать глаза, возвращаться в сон Вере совсем не хотелось. А так даже лучше – не помешает своим будильником спать Андрею.

Вера осторожно выползла из-под одеяла, прошлепала в ванную, поплескала в лицо холодной водой. Последние остатки сна испарились, пришло волнующее осознание: сегодня они с Михалычем идут на испытательную прогулку к озеру Лунёво. Пришел «большой комар», школьники и коллеги уже несколько дней ходили с красными пятнами укусов на лице и руках – никто здесь из-за комаров не отказывал себе в походах в лес. Кроме Веры – до сегодняшнего дня.

Не забыть бы побрызгаться спреем…

Андрей, конечно, знал о предстоящей прогулке – но отнесся к ней на удивление спокойно. Возможно, потому, что Вера шла с охотоведом, и снова заблудиться ей не грозило. Впрочем, она не сообщила мужу об истинной причине – антикомариной проверке, чтобы не волновать его лишний раз. Сказала только, что Владимир Михайлович собирается показать ей интересные места с гнездовьями журавлей, для будущих экскурсий с «птицеглядами». Андрей подозрительно хмыкнул:

– А почему идешь только ты? Почему не эта ваша биологичка?

– У Юлии Сергеевны и так огромная нагрузка, – пожала плечами Вера. – Нельзя же и это взваливать на нее. Тем более она здешние места знает куда лучше меня, зачем ей что-то специально показывать? Да еще так близко от поселка?

Это прозвучало убедительно – тем более что было чистой правдой. На занятия по ориентированию Юлия Сергеевна тоже не ходила, с видимым облегчением передав эту ответственность Вере и охотоведу. Сама же биологичка, по ее словам, в это время собиралась поваляться дома с книжкой и решительно ничего не делать – давно забытое удовольствие.

Охотовед ждал Веру на крошечной парковке у «Пятерочки», в инспекционном «уазике». Как видно, ждал уже давно, даже прикорнул – но не успела Вера подойти к машине, как он встрепенулся и выпрямился на сидении как ни в чем не бывало. Неужели услышал шаги сквозь сон?

«Как лесной зверь», невольно подумала Вера.

– Спрей не забыли? – деловито осведомился Михалыч. – А бинокль взяли?

Вера еще в прошлом году выписала из Москвы хороший полевой бинокль – необходимое орудие для «птицеглядства». Андрей тогда поморщился на «траты» и высказал ей за то, что не посоветовалась с ним о крупной покупке. Но переживала Вера недолго: в первый же день, когда ей удалось рассмотреть в этот бинокль раскрытый клювик и дрожащее горлышко поющей зарянки, чувство вины за расточительство семейного бюджета само собой куда-то испарилось.

– Ну вот и хорошо. Там много птиц, на Лунёвом. И Журавлиная мшара рядом.

На «уазике» они быстро проскочили дорогу от Осиновой до Митино, выехали за деревню и, оставив машину у каких-то огородов с деревянными сараями (видимо, московских дач), отправились дальше пешком по еле заметной тропинке.

Едва углубившись в лес, Вера со страхом услышала знакомое зудение. «Большой комар» действительно пришел: серые облачка, почуяв живое тепло, поднялись из сырого черноольшаника, из оврагов и зазеленевшей малины, двинулись на приступ. Вера почувствовала, как нервный спазм вкрадчиво нащупывает ее горло. Вот сейчас они все вопьются, набьются в глаза, сейчас…

Однако ничего не происходило. Она успела пройти вслед за Михалычем уже несколько десятков метров, а комары лишь зудели вокруг, не решаясь наброситься. Только отдельные смельчаки – или особенно оголодавшие – пытались забраться в волосы под платок, но их легко получалось прихлопнуть: комары эти были какие-то вялые, одурелые. Неужели так действует спрей?

И все же спазм не отпускал. Вера никак не могла отвлечься от страха, все тело ее напряглось, закаменело в ожидании худшего. Она шла за Михалычем по весеннему лесу и не слышала ничего, кроме зудения комаров.

Охотовед, похоже, почувствовал это – потому что вдруг остановился.

– Ну что, не кусают пока?.. Сейчас я вам кое-что покажу. Вот там, на большой березе. Где кап. Нарост такой на стволе. Смотрите внимательнее, сейчас представление будет…

Вера замерла, внимательно уставившись туда, куда показывал охотовед. Возле нароста-капа, среди молодой клейкой листвы, шевелилась в ветвях какая-то серовато-бурая птичка. Вера осторожно подняла бинокль, навела резкость – в то же мгновение птичка сорвалась с березы с громким журчащим писком и, широко расставив крошечные крылышки, не слетела, а медленно спланировала куда-то вниз, будто палый лист в безветренную погоду. Или будто бы ей хотелось хоть на несколько мгновений стать похожей на орла.

– Лесной конек, – усмехнулся охотовед. – Перед бабами выделывается. Смотрите, мол, каков я орел! Отдыхает потом дольше, чем летел. А как отдохнет, снова на березу повыше заберется – и давай… Целый день так-то. Эх, мужики!

Вера тихонько рассмеялась. И вдруг увидела все вокруг: золотой утренний час, юную солнечно-зеленую листву вокруг, будто живой камень-хризопраз, переливы теней в лебяжьем березняке, синеву неба в кронах. Темные ходы в зарослях малины – ежиные, лисьи, заячьи? Услышала посвист дроздов, перекличку зябликов, синичий щебет. И где-то далеко, на краю слуха – не соловьиную ли трель?

Синеземье, Белозерье, Пичкеморье…

Мир во всей его полноте. Где даже комары, должно быть, нужны для чего-то.

Вере стало легко и свободно.

– А вы знаете, – доверительно коснулась она рукава своего проводника, – я ведь тогда, в прошлом году… Я хотела…

– Знаю, – улыбнулся он. – Хотели увидеть ландышевые поля.

Вера удивленно посмотрела на него – откуда?

– Я все знаю, – усмехнулся охотовед. – Я же лешак. А если серьезно – тропинка сейчас свернет. За поворотом и будут вам ландыши.

– Вы и желания умеете исполнять?

– Не я. Синий камень.

И снова было непонятно, шутит он или нет.

Они прошли поворот у небольшой болотины – и Вера ахнула: среди берез и елей, сколько хватало глаз, покачивались на утреннем ветру жемчужные колокольчики. Ландыши, ландыши – они были всюду. Вере даже показалось, что она слышит легкий, мелодичный перезвон. Или это были птицы? Не все ли равно: сам лес пел сейчас свою майскую песню голосами птиц, зверей, ветров и трав, ручьев и деревьев.

Уже не думая о серых полчищах, походя отмахиваясь от самых настырных, Вера подбежала к куртинке ландышей у тропинки – не чтобы сорвать, нет. Чтобы опуститься на свежую траву под березами и вдохнуть аромат, о котором так долго мечтала…

Нагнулась – и остолбенела: из ландышей и травы прямо ей в лицо смотрела, свернувшись кольцами, медная змея. Смотрела странным, осмысленным, почти человеческим взором. Солнечный луч упал змее на точеную головку, засиял, будто золотая корона.

«Царица Ярь-Медянка в болотах правит… Порой выходит из Пичкеморья на белый свет посмотреть, себя показать. Тогда держись: яд у нее не в пример прочим…»

Голос дядя Паши зазвучал в голове тревожным звоном. Вера застыла в поклоне, боясь шевельнуться.

– Что там такое? – охотовед мгновенно оказался рядом.

Проследил Верин взгляд – и рассмеялся.

– Медянки испугались? Так это же не змея. Это безногая ящерица. Веретеница. Она и укусить-то толком не может.

«…и сама вас боится», ждала продолжения Вера. Но Михалыч этого не сказал. И нет, веретеница не боялась. Она спокойно рассматривала людей – будто и правда была хозяйкой в этих местах. А потом так же спокойно утекла в траву и ландыши медным ручейком.

Вера перевела дух. И улыбнулась облегченно.

– А дядя Паша говорил – Ярь-Медянка Пичкеморьем правит.

– Все-то он знает, этот ваш дядя Паша. Хотя в чем-то и тут он прав. Бабки говорят – сама Вирява иной раз в змеином облике является. А то – в ящеркином. Когда в рощу лечиться ходят – так и сообщают, мол, к ящеркам лечиться иду. А веретеница – вроде ящерица, а вроде и змея, двуликая, стало быть. Да еще и золотая-медная. Самое то для Вирявы.

– А как это – в рощу лечиться? Травками?

– Это вам бабки лучше объяснят, я-то что… Но есть у нас такие рощи – березовые, дубовые, липяные. Особенные. Там не травки даже, там деревья лечат. Кто знает, свое дерево найдет, подойдет, обнимет – и дерево силу даст. Вроде как для мужиков дуб лучше, для баб – липа или береза. Я-то вам толком не объясню, это у бабок спрашивать надо. Хотя и меня в детстве в рощу водили…

– Так это правда, что в Мещере… змеиного бога почитали?

– Про «капище Ура» вам Семен насвистел? – усмехнулся охотовед. – Нет, не было такого. Хотя у нас тут всякие боги вместе с народами разными погуляли и на жительство остались – даже Тора бабки упоминают… Но все-таки Мещера – бабье царство. Им Матушки правят. А вот что змей мещеряки всегда уважали – это правда. Гадюк не убивали, как в других местах. Дорогу уступали. Ужей даже при доме подкармливали, бывало. Из-за этих самых змей у нас и Егорий Храбрый не прижился. Знаете такого святого – Георгия Победоносца?.. Везде его любят, хоть в России, хоть в Англии, а у нас тут из богов-мужиков – Николка, Никита… Вот им и источники есть, и часовни. А Георгию почти ничего. Как думаете, почему?

– Из-за дракона? – догадалась Вера.

– Во-во. Как там стишок народный: «Свят Георгий во броне, на борзом сидя коне, держит в руце копие, тычет змия в… это самое». Не наш герой, в общем. Не по-мещерски это – змей обижать.

– А камень, который в Шушморе лежит?

– В Шатуре, хотите сказать? У деревни заброшенной?

– На нем вроде змеи высечены… Я фото видела в интернете.

– Не высечены они. Это прибойные волны. Лежал когда-то этот камень – а может, в то время еще и не камень – на берегу древнего моря… Здесь же у нас море было, при динозаврах еще. Били волны в берег, били, накатывались, откатывались. Оставались следы – волнистые такие. Если на море бывали – сами видели, наверно, на песке. А потом все это окаменело. Моря давно уже нет, а волны остались.

– Так это же, получается… символ Мещеры. Тоже волны народов накатывались, откатывались. Оставляли следы. Слова, богов, обычаи. И мы по всему этому ходим, в этом живем.

Охотовед посмотрел на нее с явным интересом.

– Так и есть. Это вы хорошо сказали. А камень тот и правда необычный. Его ведь по-настоящему Серым зовут. Серый камень. Братец нашего Синего. Серый – тоже цвет не просто так. В сказках кто герою помогает, кто царевне служит – серый волк. А тот камень, говорят, дорогу в лесу указывал, помогал не заблудиться.

– Змеиный волк, ага, – улыбнулась Вера. – И вы меня тогда, как серый волк, из леса вывели.

– А теперь обратно завел, как медведь, – в тон ей ответил охотовед. – Ну, понюхайте свои ландыши – и двинули!

Тропинка пошла на понижение, в воздухе запахло сырой свежестью – чувствовалась близость озера. Начали попадаться островки непросохшей грязи, а потом и целые лужи. На поверхности их носились верткие водомерки. Одна из луж, между двух болотин по сторонам тропинки, оказалась такой большой и глубокой, что Вера затопталась в нерешительности. Охотовед, осторожно пройдя по скользкой грязи у края, обернулся и подал ей руку. Опершись на нее, Вера одним прыжком перескочила неудобное место.

Ладонь у Михалыча была странно горячей. Или это Верины руки подостыли от переживаний? С ней такое иной раз случалось.

Когда на том берегу лужи пришлось отпустить руку охотоведа, Вера почувствовала легкое сожаление – и сама этому удивилась.

Озеро распахнулось им навстречу как-то вдруг – будто огромное око болот и лесов в густых тростниковых ресницах. Над озером хриплыми лающими голосами кричали сизые чайки, в тростниках ухала выпь. Стайка чирков пронеслась со свистом почти над головами пришедших и опустилась куда-то в камыши.

Комаров здесь было не меньше, чем в лесу – но Вера уже перестала из-за них беспокоиться. Майская жизнь леса, до сих пор ей неведомая, целиком захватила ее. И человек с черной разбойничьей бородой, шагавший рядом, снова казался ей лесным духом – проводником в таинственное Пичкеморье. А может быть, прямиком в Синеземье – к Матушкам на ветвях Небесной Березы?

Они углубились в тростники, осторожно ступая по старым, прогнившим сучьям и бревнышкам, очевидно положенным здесь нарочно – и очутились у охотничьего скрадка-шалаша, крытого еловым лапником. Лапник был свежий – видно, кто-то совсем недавно обновлял скрадок.

– Охота тут запрещена, – шепотом сообщил Михалыч. – Заказник. А скрадок мы с егерем для учетов сделали. И для орнитологов, они тут тоже птиц наблюдают. Вот и мы сейчас понаблюдаем.

Они забрались в тесный шалаш, уселись на настеленный лапник, затихли, прижавшись плечами друг к другу. Через отверстие входа была хорошо видна синяя гладь озера. Вера медленно подняла к глазам бинокль. Рука немного подрагивала – то ли от тяжести бинокля, то ли потому, что от плеча охотоведа будто шел горячий пульсирующий ток, мешая сосредоточиться.

Вера почувствовала его дыхание возле уха, кольца бороды мягко защекотали шею.

– Справа, – не сказал, а выдохнул он одними губами.

Она так же медленно перевела бинокль правее – там из стены тростников показалась яркая птичка. Бурая спинка, пепельное брюшко, а на горле – синяя, будто майское небо, манишка с белоснежным облачком-пятном, с оранжевой оторочкой цвета ржавых Мещерских болот. Варакушка! Да еще белозвездная!

Птичка взобралась повыше на веточку ольхи, осмотрелась вокруг, подняла клювик – и заурчала, защелкала, заваракала… Это было не так утонченно, как пение соловья – но голосом варакушки будто пело само болото, с его лягушками и дроздами, камышевками и комарами, бекасами и шмелями над соцветиями козьей ивы.

Вера замерла, вся обратившись в зрение и слух. Неужели сбывалась ее мечта?

Охотовед едва заметно коснулся пальцами ее колена – и Вера каким-то чутьем сама поняла, куда нужно смотреть. Из тростников выплыли две темные птицы, похожие на уток, но слишком прямо, не по-утиному державшие головки на длинных шейках. Вокруг головок пышным облаком топорщились рыжие бакенбарды. Чомги! Он и она.

Птицы выплыли на чистую воду прямо напротив скрадка – и принялись… танцевать. Они сходились и расходились, выгибали стройные шейки в такт, покачивали головками. А потом разом встали столбиками на воде – и Вера увидела, как самец грациозным жестом вложил в клювик самочке веточку водоросли. Дама приняла подарок – как видно, это было обручение.

Над озером пронесся курлыкающий зов – и Вере не пришлось даже подносить к глазам бинокль, чтобы увидеть большую жемчужно-серую птицу, летевшую высоко над водой в сторону мшар. Журавль уже скрылся за деревьями и тростниками – а Вера все смотрела в ту сторону, куда он улетел.

Ворон протянул невидимо где-то над скрадком, прошумел крыльями, проворковал: «Кру-кру, кру-кру…» В тростниках снова глухо ухнула выпь.

Вера повернулась сияющим лицом к охотоведу – черные глаза его были теперь совсем близко, веселые морщинки собрались вокруг них. Она открыла было рот – но он поднес палец к губам, одними глазами указав на озеро. И тогда Вера в порыве благодарности нашла его ладонь и сжала ее так горячо, как только могла.

Где-то в зарослях тростниковая дудочка тихонько подавала голос. Или это ветер играл в камышах?

…Они сидели на берегу озера, греясь на майском полуденном солнце, перекусывали бутербродами и пили чай из термоса. Скоро надо будет двигаться обратно, к оставленному «уазику». Но уходить отсюда совсем не хотелось.

– Странно все это, – задумчиво сказала Вера. – Вы вроде бы разгадываете одну загадку за другой: и змеи на камне – просто следы прибоя, и Ярь-Медянка – безногая ящерица-веретеница. А сказок почему-то меньше не становится.

– Это Мещера, – улыбнулся охотовед. – Здесь настоящие сказки не те, что на поверхности. Как в природе – мимикрия. Смотришь на лист – а это лягушка. На ели не сучок, а сова притаилась. Надо просто уметь смотреть. И знать, куда смотреть.

Он кивнул на озеро.

– Вы думаете – оно и правда Лунёво? Да, на всех картах так. И в списках ООПТ – «особо охраняемых территорий». Но это то, что на поверхности. Название для всех. А просите местных стариков – они вам скажут…

Михалыч взглянул на нее как-то искоса, будто решая – говорить или нет.

– Они вам скажут, что настоящее имя – Сыльма. Око болот. Так у нас зовут те озера, через которые мир глядит.

– Вы хотите сказать – в которые? Глядится, как в зеркало?

– Нет. Через которые. Это…

– Ой! – Вера затрясла рукой: пытаясь облокотиться о траву, всей тяжестью оперлась на острый сучок, притаившийся в зелени, будто змея. На ладони выступила кровь.

Михалыч помог ей подняться.

– Пойдемте, промоем в воде вашу руку. Сейчас заклеим пластырем, и все пройдет. Я так однажды ногу пропорол, когда босиком рыбачил – вот это было похуже.

Они подошли к тростникам, и Вера опустила руку в торфяную воду чайного цвета. Капельки крови медленно расходились в ней темными облачками.

– Кто поделится кровью с озером – тот с ним породнится, – сказал Михалыч. – Тому оно и прошлое может поведать, и будущее – так старики говорят. Недаром через него сразу весь мир глядит: и Синеземье, и Белозерье, и Пичкеморье.

– Так прошлое – или будущее?

– А это уж что захотите. Только глядеть опасно. После такого и жизнь иной раз меняется.

Вера чуть не засмеялась. После всего, что было с ней зимнем ночном лесу, а потом на болотах, после всех страхов и приключений – ей ли бояться переменить судьбу в очередной раз?

Прошлое ей было не слишком интересно. А будущее виделось туманным, как утро на болоте.

Она посмотрела в темное торфяное зеркало.

Но там не было ничего особенного – только их с Михалычем отражения. Чернобородый лесной мужик и светлоголовая учительница из Осиновой. Рядом, как на портрете.

Где-то далеко, на мшарах, прокурлыкал журавль.