Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 19

Когда Вера на тяжелых дяди Васиных лыжах подошла к повороту на Митино, там ее уже ждал Борис – на таких же охотничьих лыжах, но почему-то без рюкзака. Заметив Верин взгляд, он вместо приветствия пояснил:

– Аурика нас ждет на месте, у рюкзаков. А я налегке – за вами. Кстати, дайте-ка ваш рюкзачок… Ничего, ничего, как там Крокодил Гена говорил: вы же все-таки дама!

Вера безропотно сняла черный спортивный рюкзачок, с которым обычно ходила в «Пятерочку» за покупками, протянула Борису. Рюкзачок негромко звякнул.

– Ого!– весело поднял брови Борис.

– Там шампанское, – смутилась Вера. – И баночка соленых грибов, тетя Клава подарила, продавщица. И колбаса еще, и сыр…

Она совершенно не представляла, что можно взять с собой в лес на Новый год. Не оливье же в ведерке. А спросить у Аурики постеснялась и теперь запоздало жалела об этом: вдруг это мало? Или глупо? Или еще что-нибудь?

Но Борис, казалось, был вполне доволен.

– Да и у нас кое-чего найдется, – усмехнулся он в заиндевелые усы. – Грибочки, кстати, тоже имеются – маринованные! Ну, пойдемте, а то скоро темнеть начнет.

При этих последних словах Вера невольно вздрогнула и оглянулась. Было еще совсем светло, но на сугробы ложились длинные синие тени. Мороз крепчал.

Ей стало жутко при мысли, что они сейчас уйдут навстречу вечеру и стылой темноте не в уютный домик или квартиру – да что там уют, хотя бы какое жилье! – а в зубастую чащу елей, в мороз и сугробы. Там их застанет ночь, и нельзя будет сбежать обратно, к свету и теплу – ей никогда не выбраться по темному лесу одной. Вся затея враз показалась Вере безумием. Не повернуть ли обратно, пока не поздно?

Да нет, уже – поздно. Ее рюкзак у Бориса – что он подумает, если она сейчас отберет свои вещи назад и повернется к нему спиной? А ведь он нарочно ради нее шел сюда лишних полдороги, и сейчас пройдет еще столько же. Привычное чувство вины поднималось в душе – и одновременно вспоминалась пустая одинокая квартира, даже без новогодней елки, ждущая ее в Осиновой. Если она сейчас повернет назад – то повернет навсегда… Нет, нет, лучше уж шагнуть в самую пасть зимнего леса. Что бы ни ждало ее там – это будет легче, чем…

Борис не заметил ее колебаний – он уже скользил на лыжах вглубь леса, туда, где их обоих ждала Аурика. И Вере ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Они молча прошли полкилометра, миновали старую гарь, где летом пушился зеленью молодой сосняк, а теперь расстилалась белая пустыня сугробов. Верхушки юных сосенок едва виднелись из-под снега – а больше здесь не было ничего.

Ничего?

У дальнего края гари шевельнулось лениво что-то огромное, темное. Будто кусок леса отделился от ельника и кустов и зашагал неспешно через белую пустоту. Да это же лось!

Мощный горбоносый зверь неторопливо плыл через сугробы, будто корабль по морским волнам, совсем не обращая внимания на людей. Да полно – были ли они сейчас людьми? Люди сидят в теплых домах, у печек и батарей – разве им придет в голову уходить в дикий лес зимней ночью под Новый год?

Борис обернулся на ходу, как-то нечеловечески, всем корпусом – стекла его очков блеснули льдисто-зеленоватым в последних жемчужных лучах неяркого зимнего дня. Как волчьи глаза. Или как тот жаровой змей, что видела Вера в глухой ночной час.

Господи, куда он ее заведет? Может, в самое Пичкеморье, в темное царство змеиного волка?

Гарь кончилась, и метров через десять Борис неожиданно свернул с тропы прямо в лес. Уже смеркалось, но было все же видно, что шел он не совсем по целине – в чащу уходила неглубокая, не накатанная, но довольно свежая лыжня. Должно быть, это сам Борис и проходил здесь, когда отправлялся днем за Верой.

Лыжня шла на подъем, и Вера с непривычки изрядно запыхалась, пока вползла наверх, в старый ельник. Здесь почти не было черноольшаника – только темные, покрытые инеем стволы елей всех возрастов, стайки совсем юных елочек не выше пояса человека да мертвый сушняк, валявшийся в беспорядке повсюду. Ветра и дожди оголили сухие стволы, содрали с них кору и хвою и выбелили так, что мертвые ели казались обломками чьих-то огромных костей. Острые сучья торчали, будто останки застывших в последней агонии рук.

– Здесь осторожнее, – окликнул ее Борис. – Не торопитесь, валежника много – как бы не налететь. Фонарик взяли с собой?

Фонарик? Вера привыкла пользоваться фонарем в смартфоне, и ей в голову не пришло подумать о чем-то еще перед выходом. Теперь она запоздало корила себя за это: смартфон в этой чаще казался таким же беспомощным и бесполезным предметом, как кружевная салфетка.

Борис верно понял ее молчание.

– Это зря. Сейчас по темноте пойдем. А в этом буреломе… Ну ничего, у меня запасной есть.

Он порылся в кармане, вытащил что-то маленькое, приплюснутое на широком эластичном ремешке. Хотел было кинуть Вере, но тут же, видно, сообразил, что она не поймает – сдал немного назад по лыжне и протянул ей вещицу прямо в руки.

– Надевайте, надевайте. Да не на руку, на лоб! Он вам путь освещать будет. Вот так, а теперь нащупайте кнопку – наверху, да…

Ремешок плотно охватил голову поверх шапочки, и Вера почти сразу нашла кнопку питания. Пространство впереди озарилось снопом яркого света – только теперь Вера заметила, как успели сгуститься сумерки. Стало хорошо видно лыжню, зато темнота по сторонам еще уплотнилась, придвинулась ближе. Вера шла за Борисом, как по узкому коридору между черных стен, ощущая ночь спиной. Ей было не по себе от мысли, что позади нее никого нет – никого из людей, и никто не прикроет ее от леса, если вдруг… Она изо всех сил старалась не отстать.

Они уходили все глубже в чащу – как вдруг посреди черноты и мороза мелькнуло что-то яркое, живое – куда ярче их налобных фонарей. Борис прибавил ходу, Вера за ним – и всего через пару минут они уже стояли на пороге… уютной комнаты. Именно так показалось Вере в первое мгновение. У комнаты не было стен – только та же густая зимняя чернота, что на всем их пути через бурелом. Зато была крыша – елово-зеленая, наклонная, подпертая тонким столбиком. Чуть позже Вера разглядела, что это натянутый тент и очищенный от веток стволик сухой елки. В комнате жарко пылал открытый очаг из толстых бревен, наполняя пространство вокруг теплым янтарно-золотистым светом. На ровном белом полу (неужели это снег?) была расстелена скатерть с узором из новогодних шариков, а на скатерти… Чего только не было на ней: и ветчина, и сыр, и какой-то салат в узорной деревянной миске, и баночка грибов, и мандарины, и конфеты. Рядом, зарытые в снег, стояли бутылка шампанского и какие-то блестящие пакеты – с чем, Вера не поняла.

На широкой бревенчатой скамье посредине этой лесной комнаты сидела Аурика – в расстегнутой куртке, без шапки, словно и не мороз на дворе. При виде вошедших (Вера не могла отделаться от ощущения, что они не просто подошли к костру, а вошли в лесную избушку), она вскинула руки, в одной из которых был зажат нож, а в другой – что-то длинное и цветное, и радостно не то пискнула, не то взвизгнула, как молодая собачка при виде друзей (никогда раньше Вера не слышала у нее такого высокого голоса):

– Я три фонарика сделала, пока вы ходили!

– Ух ты, здорово! – в тон ей подхватил Борис, улыбаясь жене. На его лице, на усах, на птичьем горбатом носу плясали рыжие огненные блики, в очках отражался костер.

Он повернулся к Вере, сказал вполголоса:

– Поздоровайся с Бабушкой Елкой.

Вере даже не пришло в голову удивиться, почему он так вдруг перешел на «ты».

Она оглянулась недоуменно – никаких старушек не было видно. Ведь не Аурика же – бабушка?

– Вон там, – кивнула Аурика в ночную темноту.

Вера присмотрелась – и увидела. Метрах в трех от костра мерцал инеем необъятный ствол ели. Ель была так огромна, что Вера не сразу смогла отделить ее от ночи – возможно, так муравей не способен воспринять гиганта-человека целиком, а видит только палец, или нос, или глаз. Потом она различила широкие зеленые лапы с шапками снега на них, простертые над сугробами, сухие ветви внизу ствола. Ветви были совсем голые, выбеленные погодой, похожие на кости – но почему-то это уже не пугало, как тогда, при входе в чащу. Верхушку ели Вера так и не смогла рассмотреть в темноте, как ни задирала голову.

– Это Бабушка Елка, – негромко сказал Борис. – Хозяйка здешних болот. А мы – у нее в гостях.

И правда, подумала Вера. В каждом доме должна быть хозяйка. А кому же и быть хозяйкой в этой лесной избушке без стен, если не древней ели?

– Здравствуй, Бабушка Елка, – так же негромко, как Борис, сказала она.

Ель едва заметно качнула веткой, глухо упал комок снега. Или это ветер подул?

Вера чувствовала себя так, будто перед ней кто-то невидимый гостеприимно распахнул двери.

Медленно, будто во сне, она скользнула по сугробам к самому стволу Бабушки Елки. Сняла перчатку, прикоснулась к шершавой коре ладонью. Ствол был странно теплый – не такой, как человек или собака, но ощутимо живой. Будто незримые токи побежали из глубины его через ее ладонь, в грудь, в сердце, растекаясь по телу. Вере показалось, что сухие ветви-кости обнимают ее, защищая и утешая.

– Здравствуй. Бабушка Елка, – почему-то шепотом повторила она.

Когда Вера убрала ладонь от ствола, то увидела, что в инее остался отпечаток ее руки. Остывая, он медленно покрывался искристыми кристаллами – будто Бабушка Елка приняла в подарок часть ее самой, надежно укрыла внутри мощного ствола.

– Ну вот, теперь можно и к костру, – весело сказал Борис.

У костра действительно оказалось тепло, даже жарко. Сняв лыжи и присев рядом с Аурикой на скамью, Вера тоже расстегнула куртку, а потом сняла и шапку – пот начал заливать глаза. Удивительно, но тепло шло не только от костра впереди, но и со спины – хотя там были только тент и ночные сугробы.

Аурика проследила Верин взгляд, пояснила уже своим обычным голосом:

– Жар костра от тента отражается. Спину греет. Поэтому так внаклонку его и натягиваем. Физика!

– А дрова для костра откуда?

– Сухие елки. Сама видишь, сколько их тут. Хоть год можно жить! За неделю-другую до Нового года приедешь, напилишь – и всю ночь без забот, знай подкладывай.

Действительно, вокруг живых елей рядом с костром стояли стоймя два штабеля толстых бревен. Тут же, за стволом, подальше от костра, были воткнуты в снег лыжи Бориса и рядом – Верины. А где же лыжи Аурики? Ведь не пешком же она пришла по этим сугробам.

Присмотревшись, Вера заметила у второго штабеля два каких-то странных предмета: будто огромные теннисные ракетки, по форме похожие на человеческую ступню, только очень большую. На ракетках были крепления, как на лыжах.

– А, это снегоступы, – небрежно кивнула Аурика в ответ на ее недоуменный вопрос. – По бурелому в них удобнее, чем на лыжах: не зацепишься ни за что, с снег не провалишься. Как будто паришь над сугробом! Не разгонишься, правда, особенно…

– Вот-вот, не разгонишься, – кивнул Борис. – Поэтому я эти штуки не слишком жалую. Лучше уж на старых добрых лыжах. Хотя и мне иной раз приходится надевать – по весеннему насту, к примеру. Или совсем весной, когда снег рыхлый-прерыхлый – на лыжах сразу увязнешь в каше. А на этих ничего, проходится даже. Следы только в них оставляешь – что твой снежный человек! Не то, что на лыжах: накатал лыжню и пользуешься.

Вере вспомнились истории тети Клавы о золотых лешаках и странных огромных следах на снегу. Интересно, Борис с Аурикой знали про эти рассказы?

– Кстати, не пора ли нам немного потрудиться? – сказал Борис, вставая со скамьи и потягиваясь. – Нет, Вера, ты сиди, сиди. Наслаждайся костром. Это нам надо снег под палатку утоптать.

– Почему же, я с вами! – вскочила Вера.

Веселье переполняло ее – будто рассеялась вдруг давившая серая туча, отпустила давнишняя боль, к которой притерпелась и не замечаешь до тех пор, пока она не утихнет. Хотелось жить, смеяться, бежать на лыжах. Утаптывать снег, наконец!

Следующие минут десять они дружно топтались на небольшой площадке между двух елей – будто плясали первобытный праздничный танец. Должно быть, так пляшут лоси в чаще, пришло ни с того ни с сего в голову Вере. Могут ведь быть и у них свои радости, свои праздники, когда хочется танцевать?

В темноте за костром вдруг кто-то глухо рявкнул – таким грозным голосом, что Вера вздрогнула и перестала топтаться в снегу. В памяти всплыли рассказы о змеином волке…

– Да это косуля, – фыркнула от смеха Аурика. – Здешняя. Она сама тебя боится, вот и рявкает. Видит – новое существо, незнакомое…

Так и сказала – существо, не человек.

– Косуля! – засмеялась счастливо Вера. – Косуля! Ну и голосок!

Ей стало совсем легко.

А потом Борис с Аурикой как-то очень быстро и споро натянули между елей палатку, настелив под нее свежий лапник («как нарочно для нас верхушку ели ветром сломило!»), закинули внутрь вещи и толстый пуховый спальник, похожий на двуспальную кровать, только совсем легкую, почти невесомую – и Борис, опять потянувшись, хитро прищурился:

– Ну что ж, дорогие дамы – не пора ли нам по коньячку?

Они сидели на скамье, на мягких пенках-сидушках (Вера впервые в жизни видела такие), смотрели, как плавится золотом и жарким янтарем костер, потягивали ароматный коньяк из крошечных походных рюмочек и закусывали мандаринами, грибами и бутербродами с ветчиной. Порой над огнем взлетали яркие снопы искр – совсем как фейерверк – пахло смолой и снегом. Говорить не хотелось – слова казались ненужными. Было просто хорошо сидеть вот так, смотреть в костер, чувствовать присутствие друг друга и слушать ночь. Бабушка Елка согласно молчала вместе с ними за границей освещенного круга.

А потом Борис, таинственно улыбаясь, жестом фокусника достал откуда-то из-под скамьи золотистую металлическую коробку. Открыл ее – и Вера ахнула: там, переложенные ватой, поблескивали в свете костра самые настоящие елочные украшения! Вот стеклянный снегирь с пунцовой грудкой, вот розовая шишка, будто припорошенная снежком, вот разноцветные сосульки и блестящие шарики, вот забавный ежик с грибом в лапках, серебристо-зеленая рыбка с пышным хвостом из елочного «дождика»… А это кто? Ало-золотая пчела с венцом на голове?

– Мать Пчел, – тихим торжественным шепотом сказала Аурика. – В честь главной хозяйки Мещерских лесов. Тебе про нее говорили?

Вера хотела было покачать головой – но тут же в памяти зазвучал голос тети Клавы: «Главная у них – Медовая матушка. Всем заведует – и лесом, и болотом, и полями…»

Она кивнула, ощущая странную причастность – будто, признав знакомство, сама становилась частью этих лесов и болот с их легендами и существами.

А может быть, именно так оно и было? Вера чувствовала, как невидимые нити протянулись, завибрировав, между ней и лесами, Медовой матушкой, тетей Клавой и дядей Васей, Бабушкой Елкой и Осиновой – всем здешним краем. До сих пор она и не подозревала об этих нитях – но теперь вдруг поняла, что оборвать их, уехав отсюда, не выйдет без боли и крови. И почему-то это осознание совсем ее не испугало – скорее наоборот. Душа наполнялась спокойствием и теплом, смутно знакомым, как давнее воспоминание. Прислушавшись к себе, Вера с удивлением узнала это чувство: так у нее бывало в детстве, рядом с бабушкой.

– Куда же мы все это повесим? – сказала она, просто чтобы что-нибудь сказать, боясь слишком задуматься и спугнуть свое, так нежданно вернувшееся, ощущение дома.

– Как куда? – весело удивился Борис. – Вон тех юных красоток сейчас украсим!

Он кивнул прямо через костер – действительно, там стояли рядком три совсем юные пушистые елочки. Через горячий воздух, поднимавшийся от огня, казалось, что ветки их чуть шевелятся – будто три девочки переминались с ноги на ногу от нетерпения, пошевеливали пальчиками в ожидании, когда же им можно будет принарядиться к празднику.

Борис подхватил золотистую коробочку, Аурика – еще какой-то мешочек, и вместе они шагнули в сторону елочек. Вера двинулась вслед за ними, и на этот раз ей даже не пришло в голову спросить позволения или просто задуматься, уместно ли это.

Они все вместе развешивали игрушки на колких еловых веточках, обсуждали, как будет красивее, шутили и смеялись, Аурика осторожно растягивала гирлянды на батарейках (именно они оказались в мешочке) – все было совсем так же, как если бы они наряжали новогоднюю елку где-нибудь в московской квартире. Но под этим елочками лежали самые настоящие, не ватные сугробы, за спиной полыхал смолистым золотом костер, а вокруг молчал, с любопытством наблюдая за ними, зимний лес, и Бабушка Елка едва заметно пошевеливала зелеными лапами. И, должно быть, поэтому Вера чувствовала себя так, как давным-давно, в раннем детстве, когда они с бабушкой под Новый год доставали из ваты стеклянные игрушки, и душа замирала от предвкушения чуда.

Когда елочки были совсем наряжены, Аурика и Вера отошли обратно к костру, чтобы взглянуть на них со стороны. А Борис остался – и густым голосом Деда Мороза пробасил:

– Ну, дети, что нужно сказать?

– Раз, два, три – елочка, гори! – хором крикнули они.

И тут же вспыхнули огоньки гирлянд. Вера не смогла сдержать восхищенного вздоха, прижала руки к груди – так невероятно это было: зимняя ночь в лесу – и яркие гирлянды, и мерцающие игрушки на елках, и искрящийся всеми цветами свежий снег под ними.

– А фонарики, фонарики! – спохватилась Аурика.

Вскоре по краям лесной комнаты-избушки, на ветвях старых елей зажглись цветные фонарики из картона, с настоящими свечами внутри. Два фонарика Аурика с Борисом повесили и на лапы Бабушки Елки. Она стояла, покачивая подарками, и Вере казалось, что древнее дерево так и лучится довольством.

Борис достал из кармана фляжку с коньяком и вылил немного прямо под корни Бабушки.

– Надо же с хозяйкой поделиться, – пожал он плечами в ответ на недоуменный взгляд Веры.

А потом повернулся к ели:

– Только ты, Бабушка, смотри, осторожнее! Не ровен час – сопьешься!

Аурика фыркнула, и Вера рассмеялась вслед за ней. Светились цветные фонарики, поблескивали игрушки, мерцали гирлянды – а над костром уже закипала в котелках вода из растопленного снега, и Борис засыпал в один из них чай с ароматными травами, а в другой – специи и домашние пельмени с бараниной… Морозное небо между верхушками елей тоже украсилось огонечками звезд, и среди них, как царевна-Лебедь, величаво плыла Большая Медведица.

Без пяти минут двенадцать Борис откупорил шампанское, налил всем в легкие походные бокалы и загадочно усмехнулся:

– Инструмент в зимний лес я, конечно, не взял. Однако…

Он поднял палец, будто призывая прислушаться – и Вера услышала, как где-то совсем рядом, будто прямо из леса, зазвучал… Моцарт. Музыка хрустально переливалась, рассыпалась льдинками, естественно вплетаясь в эту симфонию елей, гирлянд, костра и свежего снега – и Вера не сразу сообразила, что это играет смартфон у Бориса в кармане. А когда сообразила, это было уже не важно.

– С Новым годом! – голосом деда Мороза прогудел Борис, поднимая стакан.

– С Новым годом!

– С новым счастьем! – подхватила Вера, и впервые за всю ее жизнь это привычное пожелание отозвалось в сердце глубинной истиной, чем-то похожей на музыку Моцарта и запах лесных сугробов.

…Когда было уже совсем поздно, и Борис надевал фонарик и лыжи, чтобы проводить ее обратно в Осиновую – Вера вдруг поняла, что не хочет уходить отсюда. Ее так тянуло остаться здесь, в уютной лесной комнате без стен, у наряженных елочек, переночевать в палатке под ветвями бабушки Елки. Мысль о возвращении в пустую темную квартиру совсем не грела. Но что поделать – даже если бы Аурика и Борис пустили ее к себе в палатку, второго спальника у них с собой все равно не было.

До поселка на этот раз они дошли очень быстро – Вера удивлялась, как это накануне дорога показалась ей такой долгой. А когда Борис, помахав ей рукой, скрылся в ночной темноте, и свет его фонарика исчез за поворотом – Вера еще постояла немного одна, подышала морозной свежестью.

В ясном небе первой ночи нового года празднично мерцала огнями Большая Медведица. И Вере совсем не хотелось закрываться от нее занавесками.