Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 4

Андрей принял переезд в Осиновую гораздо спокойнее, чем можно было ожидать. Правда, всю четырехчасовую дорогу туда он ворчал то на сквозняк в электричке, предрекая им с Верой воспаление легких, то на развеселую компанию по соседству (какие-то работяги возвращались со смены в свою деревню и начали отмечать выходные прямо в вагоне), то свистящим шепотом одергивал Веру, когда она хотела забрать оставленную кем-то пустую бутылку из-под кока-колы, чтобы выкинуть ее на станции: «Не трогай чужой мусор! Там может быть инфекция! И вообще, не привлекай внимания, сколько раз говорить? Ничему жизнь не учит! Ты посмотри на здешний контингент – думаешь, у этих принято убирать за собой? Заметят, что мы не такие – пожалуй, еще привяжутся, побьют… Чего ты улыбаешься, я слышал про такие случаи в электричках! Это тебе не Москва, здесь вокруг одна гопота!»

Но ничего нового в этом не было, так Андрей вел себя и раньше, когда они с Верой куда-то ехали. Да и в Москве у него постоянно находились причины поворчать и предречь, что «ничего хорошего из этого не выйдет». Вера объясняла это его профессией – политолог обязан быть немного Кассандрой, предвидеть наихудший вариант развития событий – и ласково называла мужа «моим Лужехмуром», по имени своего любимого персонажа из «Хроник Нарнии». Тот тоже все время ворчал, но за этим ворчанием скрывалась добрая душа, и в итоге именно Лужехмур спас своих друзей от людоедов и злой Колдуньи.

Осматривая учительскую квартиру, Андрей продолжал ворчать на «старые фонды», «советские хрущобы» и то, что здесь, по его мнению, непременно станут отключать воду, электричество и отопление в самый неподходящий момент – например, в крещенские морозы. Но вторая комната и приличный даже для Москвы интернет вполне примирили его с новым жильем: теперь не надо будет гонять Веру с ее переводами на кухню, пока Андрей спит, играет в видеоигры или пишет очередную политологическую статью, пытаясь пристроить ее в какие-нибудь СМИ. Статьи там чаще всего не брали, зато на политических форумах они собирали немало откликов, и Вера тихо радовалась, что муж хотя бы так может почувствовать себя востребованным.

Самой же ей все больше нравилась Осиновая. Поначалу Вера опасалась, что станет скучать по большому городу с его богатой культурной жизнью – но с удивлением обнаружила, что в этом плане для нее мало что изменилось. Да, ведь последние несколько лет она совсем перестала ходить на концерты, в театры, вообще куда бы то ни было – хотя заметила это только сейчас. В Москве попросту не оставалось времени задуматься ни о чем, кроме работы. Зато в Осиновой был чистый воздух, запах снега, птицы за окном – Вера повесила на окно прозрачную кормушку на присосках, прочесала интернет в поисках информации, чем лучше подкармливать диких птиц, и тайком от Андрея купила целых пять килограмм сырых семечек, неочищенного пшена и проса (к ее радости, в поселке обнаружилась не только почта, но и пункт доставки). Правда, птицы поначалу упорно игнорировали кормушку и подвешенное рядом сало, так что Вера даже расстроилась. Но потом освоились и начали заявляться в гости целыми стайками. Кого тут только не было! Кроме знакомых по Москве синичек и воробьев, в гости к Вере теперь прилетали такие необычные птицы, что ей пришлось скачать на телефон приложение-определитель. Оказалось, что только одних синичек не один, а несколько видов, и на кормушку уже заявлялось четверо из них: большая синица, лазоревка, гаичка и даже диковинная гренадерка с пестрым хохолком! Прилетали и дятел (Вера определила по приложению, что он назывался «большой пестрый»), и поползни, и снегири – они оказались даже красивее, чем на новогодних открытках. Там их всегда рисуют ярко-красными, а в жизни снегири были розово-алыми, как наливные яблоки, с дымчато-серой подпушью. Вера никогда раньше не думала, что наблюдать за птицами так увлекательно. Теперь она каждое утро первым делом насыпала в кормушку семечек и пшена и, готовя завтрак, ждала: кто-то прилетит к ней сегодня?

Андрей не разделял ее увлечения, комментировал его в духе «чем бы дитя ни тешилось», а когда Вера пыталась поделиться с ним новыми наблюдениями и открытиями – перебивал ее в самый неожиданный момент, будто вовсе не слушал, и начинал говорить об очередной политической проблеме в стране или в мире. Но она не расстраивалась – что ж, ее ум действительно не такого высокого уровня, как у него. Она ведь тоже не вполне понимает его политических статей. А птицам можно радоваться и в одиночестве.

Зато в Осиновой было тихо. Поначалу Вера даже не поняла, почему чувствует себя здесь как на отдыхе – хотя приходилось налаживать быт на новом месте, вливаться в новый коллектив, знакомиться с новой работой. Но постепенно пришло осознание: тишина! Живя в Москве, она привыкла к постоянному шуму машин и самолетов, лязганью и свисту поездов в метро, шарканью ног и голосам сотен людей вокруг – даже, казалось, не замечала всего этого. И только в поселке, где даже прибытие «кукушки» можно было угадать минут за десять – таким громким казалось почти невидимое колебание шпал – Вера поняла, как же на самом деле устала от шума.

Вставала она теперь не раньше семи часов утра – зачем, если до школы всего десять минут пешком? Кроме того, им с Андреем удалось быстро сдать свою московскую квартиру семейной паре из Питера, те исправно платили, и Вера могла теперь не взваливать на себя такое огромное количество переводов, как раньше. Она стала высыпаться и все реже вспоминала про термос с кофе – а однажды и вовсе забыла его дома на столе, обнаружив это только по возвращении.

Ученики в Осиновой, как и в Москве, не были паиньками – случалось, хулиганили на уроках, забывали сделать домашку, смотрели под партой видео в телефонах. Но к этому Вера давно привыкла. Зато она с удивлением обнаружила, что в самые короткие сроки обросла целым кругом знакомых. В учительской они с коллегами пили чай, делились разными историями из жизни и удачными рецептами. Кассирши в «Пятерочке» – Наташа и тетя Клава – обращались к ней по имени-отчеству и, пробивая товар, расспрашивали о том, о сем, делились новостями. Родители учеников здоровались с ней на улице, останавливались расспросить, «как там мой». Поначалу Вера побаивалась этих встреч, вспоминая московский опыт. Но здешние родители, кажется, наоборот, опасались того, как бы «англичанка» не разочаровалась в их чадах и не уехала обратно в Москву. Они даже советовались с Верой, как сделать так, чтобы «этот оболтус за книжки почаще брался, а не в телефоне торчал». А ее робкие оговорки о малом педагогическом опыте принимали, похоже, за кокетливую скромность. Ученики иногда приносили Вере гостинцы «от бабушки», «от мамы» – то пирожки с капустой, то баночку варенья или соленых грибов. Андрей скривился, в первый раз увидев это, и потребовал не брать подарков – «а то вдруг обвинят во взяточничестве, мало тебе того раза?». Но Вера боялась обидеть учеников и посоветовалась с Людмилой Николаевной – а та лишь удивленно взмахнула бровями: «Что вы, дорогая, это же в порядке вещей! Здесь все солят, варят и парят. Рядом лес, у всех огороды… Хотите, и я вам баночку подарю?» В итоге Вера нашла компромиссное решение: принимала подарки, но домой их не приносила – угощала коллег в учительской. Впрочем, те точно так же приносили к чаю разные заготовки – свои собственные и гостинцы учеников. Оказалось, здесь так действительно принято. Кроме того, при школе тоже был небольшой сад и огород. Сейчас, зимой, все это спало под снегом, но коллеги объяснили Вере, что весной ученики начнут сажать там овощи и зелень для школьной столовой.

Андрей теперь действительно чаще бывал у родных, иногда уезжал к ним на несколько дней подряд. Звал с собой и Веру, но она не могла так надолго бросить работу, а он не особенно настаивал. Да и Веру в Рошаль не тянуло: в доме у свекров вечно была какая-то напряженная атмосфера и пахло кошками – они их любили, а у Веры на кошек была аллергия, как и на уличную соль. К тому же свекровь все прозрачнее и все более трагичным тоном намекала на отсутствие внуков, со значением поглядывая на Веру. Андрей при этом только хмурился и отворачивался.

Поначалу Вера ощущала пустоту, когда оставалась дома одна. Но скучать в Осиновой ей не давали: то заходила «за луковицей» соседка, которой не терпелось пересказать последнюю новость «как алкаш Генка с дружком у лесника тележку спионерили», то навещали ученики с какими-то вопросами (Вера никак не могла к этому привыкнуть, хотя и радовалась их доверию), то коллеги приглашали в гости. А иногда она даже осмеливалась просто прилечь и почитать книжку – давно забытое удовольствие. Однажды Вера так расхрабрилась, что купила в «Пятерочке» пену для ванн и целых двадцать минут блаженствовала в теплой воде, пахнущей апельсином.

Понемногу Вера начинала ощущать, что в дни отъезда Андрея она… отдыхала. Ей было стыдно за это ощущение, чувство вины начинало грызть: получается, она эгоистка? Радуется возможности пожить для себя, вместо того, чтобы заботиться о близком человеке? Но ничего поделать с собой она не могла.

Зима вокруг была такая настоящая, такая искристая и пушистая, совсем как на картинках из детских книжек – что Вера даже вспомнила о лыжах, на которые становилась последний раз в старших классах школы, на физкультуре. Конечно, она бы не решилась потратиться на покупку – но Юлия Сергеевна, учительница биологии, отдала ей старую пару ботинок и лыж своей старшей дочери, два года назад уехавшей работать куда-то во Владимир. И Вера стала совершать небольшие лыжные прогулки: сначала просто возле станции, а потом, осмелев – даже чуть-чуть углубляясь в лес по дороге, ведущей в Митино. Лес вдоль дороги стоял совершенно сказочный: на ветвях сосен и елей лежали пухлые шапки, на стволах серебрился иней, посверкивая в скупых лучах зимнего солнца, и Вере казалось, что из-за стволов вот-вот покажется Дед Мороз – хотя Новый Год давным-давно прошел. Впрочем, далеко она не уходила – как только звуки поселка затихали за спиной, ей становилось жутковато в этом снежном одиночестве. Что-то непонятное ей таилось в темноте ельников, в засыпанных снегом зарослях черноольшаника, кто-то словно наблюдал за ней из чащи, сам оставаясь невидимым и неслышимым. В самой этой непонятности, неназванности Вере чувствовалась угроза. Она поворачивала назад и с облегчением пересекала ту черту, где снова становилось слышно поселок: человеческие голоса, лай собак, жужжание бензопилы и стук топора по полешкам.

Андрей смотрел на эти прогулки без особого одобрения.

– Физкультура, конечно, для здоровья полезна. Но в лес одна – ты смотри… Тут ведь всякие звери водятся. Вот у моих родителей на даче кабаны картошку порыли. А кабаны – опаснейшие звери! Меня все детство ими пугали. А однажды мы с отцом на прогулке наткнулись на волчий след… Как бы чего не вышло.

Вере было приятно, что он беспокоится за нее. Но предостережения мужа она до поры до времени списывала на привычное «лужехмурство» – и продолжала ходить по лесной дороге в те дни, когда его не было дома. В конце концов, что могло с ней случиться на самом краю поселка, где слышно даже бензопилу и то, как дядя Вася-печник ругается с женой?

Однако время показало, что Андрей и тут оказался прав.

Сначала кто-то из поселковых охотников рассказал в магазине, что видел в лесу следы рыси. По поселку немедленно поползли слухи о том, что этот зверь может затаиваться на суку и прыгать оттуда прямо на шею добыче – в том числе и человеку. Когда Вера рассказала об этом Андрею, тот только плечами пожал:

– Все может быть. Отец у меня, как ты помнишь, с Урала. Так им рассказывали местные в деревне, когда их с братом летом к бабушке возили – рысь опасный зверь. Вроде бы там люди, когда далеко в лес ходят, к спине привязывают палку или железный прут – чтобы рысь, если прыгнет, сразу шею не перегрызла.

Вере теперь становилось неуютно при одной мысли о темных тихих ельниках вдоль дороги на Митино. Ведь именно в той стороне охотник видел следы. Она больше не уходила от поселка дальше, чем на пару сотен метров – так, чтобы были видны дома.

А потом рысь наведалась и в поселок. Как-то рано утром тетя Клава-продавщица, дом которой стоял на самой окраине, услышала переполох возле курятника. Выскочила, думая, что это лиса или чья-то собака – и успела, по ее словам, увидеть пестрый рысиный бок. После этого случая она недосчиталась двух кур.

Кататься по лесной дороге стало и подавно страшновато. Но Вера все еще пыталась храбриться – уж очень не хотелось расставаться с лыжами. Пока в один прекрасный день дядя Паша-пьяница, школьный сторож, не принес в школу совсем не прекрасную новость.

– Витьку-то, охотник который, в лесу рысь подрала!.. Нет, следы не он видел. А подрала его. Пошел, говорит, в лес на зайцев. А она как прыгнет с дерева-то! Спину всю исцарапала, шею перегрызть хотела, да на Витькино счастье – на ружье наткнулась, ружье-то у него за плечами висело… В лес удрала и ружье утащила, зараза! Ну, Витька говорит – дешево отделался, а то б задушила, и костей не нашли. Вон оно как в лесу-то бывает!

Учительницы ахали, ужасались. Только Юлия Сергеевна, биологичка, недоверчиво хмурилась.

– Я, конечно, по хищникам не специалист… Но зачем рыси ружье? А к фельдшеру Виктор ходил? В больницу ему не надо?

– Да чего там фельдшер, – пренебрежительно махнул рукой дядя Паша. – Говорю ж, исцарапала только. Дешево отделался. Жена дома зеленкой помазала, и всего делов. Хошь, у нее самой спросите, у Светки-то. Как есть исцарапанный пришел. А ружье зачем, – хитро прищурился он, – так это вы, Юль Сергевна, у рыси поинтересуйтесь. Может, доложит вам. А я за нее не ответчик.

В тот же день Вера встретила Свету, жену охотника Вити, у магазина. Та подтвердила рассказ дяди Паши:

– Вся спина исцарапана! И курка сзади как ножом разрезана, а ружья-то и нет, – она всхлипнула. – Страсти-то какие… И куртку новую покупать теперь. Хотела Дениске рюкзак новый и сапоги, Витьке-то на днях сказала, что денег нет на куртку, да придется уж… Не голому ж ему ходить.

Вера хорошо знала Дениску, он учился в третьем классе, всегда был стрижен почти под ноль – жесткие темные волосы торчали на голове, как колючки у ежика. Почему-то именно упоминание о нем окончательно убедило ее в правдивости рассказа. Ведь не стала бы Света врать ради красного словца, приплетая родного сына!

– А куда же охотовед смотрит? – возмутилась она. – Такой опасный зверь рядом с поселком! А если нападет на детей?

– Лесник-то? – презрительно сморщила Света вздернутый нос. – От этого дела не жди, только и горазд штрафы выписывать честным людям! А как дело, так он и в кусты, разбирайтесь сами, охотнички, за жизнь свою дрожите, за детей волнуйтесь. Он что, ради работы в леса к нам забрался? От алиментов прячется, вот что! От такого помощи не жди.

Про здешнего охотоведа – местные звали его просто лесником или егерем – Вера слышала не раз, но до сих пор ни разу его не видела. Жил он в Митино, а детей у него не было, так что познакомиться случая не представлялось. Вернее, дети у него были, но где-то в Москве – поговаривали, что он бросил семью, поэтому и сидел в лесах на маленькой зарплате – лишь бы не появляться в городе. Впрочем, до этих слухов Вере не было особого дела – сплетен она не любила. Но бездействие охотоведа возмущало ее до глубины души.

Она теперь совсем перестала ходить в лес. Лыжи сиротливо жались в углу коридора, под куртками. Вера старалась на них не смотреть.

Если бы знать, что это – только начало.