Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 26

Скандал в Осиновой, конечно, состоялся. Андрей встретил Веру на пороге квартиры молча, с каменным лицом и плотно сжатыми губами – только на скулах у него перекатывались желваки. Вере на мгновение показалось, что он может ее ударить. Но Андрей только хлопнул дверью за ее спиной – и начал кричать странным голосом: вроде бы говорил не слишком громко, но звучало это как полушипение-полукрик взбешенного кота.

– Это всякие границы переходит! Я долго терпел с этим твоим лесом, но после такого… Ты обо мне хоть подумала? Каково мне сидеть одному, ждать тебя, не знать, что и думать?

Вера старалась не смотреть на него, сосредоточиться на делах: снять сапоги, отправить в стирку одежду, перебрать рюкзак… Но злое шипение-крик било ее наотмашь, вонзалось в спину острыми когтями. Сначала у нее задрожали руки, потом начали дрожать колени, а потом и все тело начал колотить озноб. Она с трудом понимала, что делает, вещи падали у нее из рук.

– Возомнила себя большой девочкой, да? Самостоятельной, да? Ты посмотри, какой в квартире бардак! Большая ты наша, самостоятельная! На лес, значит, время есть, а на уборку….

– А почему бы тебе самому иногда не убраться? – вдруг почти спокойным голосом сказала Вера. Она сама не понимала, как это вырвалось у нее – и испугалась собственных слов в ту же секунду, но было поздно.

По правде говоря, квартира вовсе не казалась ей такой уж захламленной. Да, в ней царил не идеальный порядок. Но все-таки вещи лежали почти все на своих местах, посуда в раковине не гнила, хотя не каждую чашку мыли сразу же, как использовали, а белье бывало постирано пусть и не каждый день, но всегда вовремя. И пол вроде не был засыпан мусором.

Пол… Вера почувствовала в груди болезненный укол воспоминания: вот она пылесосит в московской квартире, а через полчаса обнаруживает, что пол засыпан шелухой от семечек. Андрей опять грыз их в квартире, хотя она много раз просила этого не делать. Она снова просит, он снова делает печальные глаза обиженного котика: «Понимаешь, это помогает мне успокоиться, я так нервничаю на работе… И политическая обстановка в стране, ты же должна понять… Конечно, конечно, в следующий раз я буду аккуратнее». Она снова пылесосит, и на следующий день пол снова засыпан семечками…

– Некоторые мужчины вообще… готовят себе сами, и ничего.

Андрей, казалось, остолбенел от ее наглости – будто со всего размаху ударился лбом о стену. Несколько мгновений он только молча глотал воздух – а потом разразился новым шипением.

– Я… Я работаю! Как ты не понимаешь!

– Я тоже работаю. И не из дома.

– Да какая там у тебя работа! – в его голосе прорвались странные взвизги, будто у кошки. – Передержка для мелких дегенератов, пока их родители бухают! Что это тебе – столичная школа? Работает она за три копейки… В лес бегает, а мужу пуговицу некогда пришить – вон, с оторванной третий день хожу!

Он потряс висевшей на спинке стула рубашкой.

– Пришить пуговицу – пять минут. Сделал бы перерыв в работе, вот и…

– Да как ты можешь! Моя мама всегда все успевала!

Вере вспомнился неприятный запах в квартире свекров – кажется, от разложенных всюду нечищеных половиков. Сковородки, покрытые таким слоем нагара, что приготовленное в них неприятно было есть. Жирная ванна – свекровь обычно мыла там большие кастрюли, противни и те же сковородки…

Андрей, видимо, уловил что-то непривычное в Вериных глазах, потому что вдруг сбавил тон и даже попытался улыбнуться.

– И вообще, как там крокодил Гена говорил… Ты же все-таки дама!

Где-то она уже это слышала. Ах да – Борис, снимающий с ее спины рюкзак, чтобы нести самому…

Вера вдруг по-настоящему разозлилась.

– Между прочим, Гена в мультике это говорил, когда хотел облегчить даме жизнь! А не заставить ее… убирать за ним семки!

Лицо Андрея снова закаменело.

– Не пойдешь больше в лес, – он теперь не шипел, а словно чеканил слова. – Выходные будем посвящать уборке. Нечего, я и так… дал тебе слишком много воли…

Вере показалось, что она ослышалась.

– Как ты сказал? Ты – дал мне… Много воли? Я что – рабыня? Крепостная твоя, а ты барин?

– Я этого не говорил.

– А при чем тут тогда «много воли»?

– Да не говорил я такого! – в голосе Андрея звенело искреннее возмущение ее несправедливостью. – Послышалось тебе! Голоса в голове слушаешь, а сваливаешь потом на меня!

У Веры и правда голова уже шла кругом. Может, и правда послышалось? Андрей был так искренен в своем отрицании, так шокирован внезапным обвинением…

Но прежде, чем в душе успело зашевелиться знакомое чувство вины, Вера быстрым шагом отправилась в ванную, заперлась и включила душ. Ей и правда не мешало хорошенько помыться после целых суток в лесу.

Она сидела в душе до тех пор, пока из глубины квартиры не начал доноситься знакомый саундтрек: Андрей включил компьютерную игру. Теперь ему уже не до Веры.

Хорошо, что завтра – рабочий день.

Спала в эту ночь Вера очень плохо. Хотя на Андрея, судя по храпу из спальни, их размолвка так сильно не повлияла.

На следующее утро Андрей, все еще нахмуренный и замкнутый, сообщил, что уезжает в Москву на несколько дней. По его словам, предстояли какие-то особенно серьезные переговоры с заказчиком. Кроме того, он собирался в очередной раз посетить своего врача по поводу поджелудочной.

Еще недавно Вера расстроилась бы при мысли, что ей предстоит несколько одиноких вечеров подряд. Теперь же она испытала только облегчение.

Может быть, за эту поездку Андрей хоть немного придет в себя?

Михалыч оказался прав: Андрей никому не успел рассказать о пропаже жены, и осиновцы встретили Веру как ни в чем не бывало, удивляясь только, зачем это ей понадобилось с утра пораньше кататься в Жилино и обратно с Саней Веселухой. Впрочем, новость о том, как «англичанка» пропадала и нашлась, довольно скоро докатилась из Жилино до Осиновой. Да и Вера теперь, когда уже все было позади, постаралась не оставлять поселок в неведении. Пусть лучше узнают все как есть от нее самой, чем примутся сочинять интересные объяснения, почему учительница не ночевала дома, а потом появилась из леса вместе с охотоведом.

Теперь соседи принялись наперебой забегать к ней под разными предлогами, надеясь услышать подробности ее лесных приключений. Завернул вечерком и дядя Вася. Вера как раз собиралась пить чай, и дядя Вася с удовольствием принял ее приглашение присесть за стол. Похоже, именно на такое развитие событий он и рассчитывал, потому что принес с собой баночку меда.

Вера думала, что дядя Вася, как и остальные, примется выведывать, как это лешаки водили ее вокруг «блудной» горы. Но у него самого, как оказалось, было что ей сообщить.

– Про Семена новость слыхала? – с довольным видом сообщил дядя Вася, прихлебывая чай. – Про Поехалова? Он ведь у нас – у-ху-ху! – эрзюк теперича!

Не удержавшись, дядя Вася фыркнул прямо в чашку, на усах у него повисли чайные капли.

– Эрзя? – удивилась Вера. – Как это? Он же русский, так гордится этим, генетический тест даже сдавать собирался…

– Вот в тесте этом все и дело! Семен небось думал – распишут ему, что он царей-богатырей прямой наследник, или казаков, на худой конец. Все уши мне прожужжал с этой Москвой, как он там в пробирку плевал и кровь сдавал. Чтоб, значит, наверняка. А ученые из Москвы ему и ответь: эрзюк вы, Семен Павлович, аж на семьдесят процентов! А еще на пятнадцать – мокшанин. Ну, и русак самую капельку, а может, и беларус, кто там эти капельки разберет. Получите и распишитесь!

– Да как же это вышло? Разве можно столько лет прожить и не знать, кто ты на самом деле? Может, ошибка, перепутали тесты?

– Вот и Семен так подумал, – дядя Вася сиял как медный грош. – Не поверил ученым, в энторнеты полез, в места какие-то, где такие, как он, страждущие собираются, тесты эти самые обсуждают. Анкету свою туда выложил, где эрзюки расписаны – а на него как выскочит парень эрзянский, из Саранска! Мол, радость-то какая, дядюшка дорогой, а мы уж не ждали, не чаяли, думали, эта веточка наша навсегда пропала!

Дядя Вася снова фыркнул и затрясся в беззвучном смехе.

– Так как же это вышло? – все еще не понимала Вера.

– Да через характер его склочный! И, видать, не его одного, а и деда его, вся семейка у них такая. Семенов дед, оказалось, никакой и не Поехалов, и не тайный казак, а Петряйкин, из деревни какой-то эрзянской, название и не выговоришь. У них семья большая была, только дед этот самый вдрызг со всеми разругался, в Москву с женой уехал, а там фамилию сменил, чтоб, значит, совсем с деревней порвать, с родом своим. Тогда это просто было, в стране разруха, у многих и фамилий-то толком нету, пиши чего хочешь в паспорте… Записался Поехаловым – потому как в Москву поехал. Ну, видала дурака?.. А сынка его – у-ху-ху! – Семенова папашу, видать, все ж потом на родную кровь потянуло – сам в Москве русаком вырос, про эрзян и не знал, а женился на какой-то из-под Шилово. А там через одного эрзюки обрусевшие, это ж все знают, кроме Семена-то нашего! Он же в индусах все копается, какое ему там Шилово. Вот и вышло, что Семен…

Тут уж дядя Вася расхохотался в голос.

– А на днях, а на днях… – пытался он взять себя в руки, утирая выступившие слезы. – К нему родичи его эрзянские нагрянули! Аж всем семейством, тот парень всех сгоношил. С подарками, с песнями – как же, дядюшка родной нашелся!

– И что же Семен Павлович? – Вере тоже стало весело. Вспомнились презрительные замечания Поехалова о «дикарях финно-уграх» и «финно-угорском иге».

– А куды ему деваться? Всех ведь от себя разогнал. А под старость одному остаться – это, скажу я тебе… Он хоть и хорохорится, Семен-то, а несладко ему. И тут – семья целая, дядюшкой называют, общаться хотят! Не выгонишь ведь. В общем, сдал Семен позицию-то, сда-ал… Только в Осиновую теперь – у-ху-ху! – и в другие деревни глаз не кажет. Он же тут всем насвистел про индусов этих, про истинных русаков, а оно вон как!

Вера рассмеялась вместе с дядей Васей.

– Да уж, истории у вас тут… В Москве столько, наверное, за всю жизнь не услышишь, сколько я в Осиновой за год!

– Почему ж не услышишь? Москва большая, народу много. И у каждого, небось, история.

– Да как-то, знаете… Не принято общаться, что ли…

Вера несколько растерялась. А действительно, почему за всю жизнь в Москве она почти никогда не слышала такого количества человеческих историй?

Может быть, в большом городе людям просто не до того, чтобы обращать на кого-то внимание, кроме близких родственников и друзей? А ни тех, ни других у нее в Москве не было.

Или это просто она никогда не задумывалась о подобном? Сама того не замечая, закрывалась от других людей, от жизни?

И только ли она одна?

А ведь ей даже не известно, вдруг пришло в голову Вере, откуда родом ее собственные предки. Смеется над Поехаловым – а сама не смогла бы назвать ту деревню или район, откуда ее род перебрался в Москву. Или, может, Верины предки – потомки крестьян из тех сел, что Москва вобрала в себя? Откуда-нибудь из Коломенского, Шаболово или Новых Черемушек? Ничего-то она не знает…

Ей стало немного стыдно.

– Вот и Владимир Михайлович, – сказала она, чтобы переменить разговор. – Охотовед. Какая жизнь у человека! С поворотами. Работал в заповеднике, потом был бизнесменом в Москве, а потом – раз! – и в здешних лесах очутился. И ведь не скажешь по нему, что несчастен. Как он про лес говорил… Вроде и без красивостей, без романтики, все по делу. Но как будто… с самим лесным хозяином разговариваешь.

– Михалыч-то? – усмехнулся дядя Вася. – Так он лесной хозяин и есть. Не хуже иных лешаков. Тут его место, с чего ему в лесу несчастным-то быть. А в Москву, я тебе скажу, он сдуру поперся. Не говорил тебе, чего его туда понесло?

– Не говорил, – пожала Вера плечами. – Но это ведь еще в девяностых было? Или в начале двухтысячных? Судя по возрасту. Тогда многие в бизнес шли, хотели заработать.

– Вот то-то и оно, что заработать… Да только не для себя. Ты ж его видела – лесной мужик, ему дай лес, да ружье, да дом, ничего и не надо больше. Это баба его сгоношила. Женился на какой-то из Спас-Клепиков, а она и давай пилить: чего ты в лесу засел, как нечистый, копейки получаешь, а люди-то в Москве миллионами ворочают! А если дети пойдут, то-се. Ну, он в затылке почесал и поперся. Дети потом у них и правда пошли. Двое пацанов, сейчас взрослые уже. Один, кажись, женился даже.

– А Света говорила – от алиментов прячется.

– Дура твоя Светка, – нахмурился дядя Вася. – Как и мужик ейный, два дурака пара. Понимала б что. Никогда Михалыч от родных детей не бегал. Даже когда женушка его под зад ногой из московской квартиры, а сама за того друга и выскочила, который его разорил.

– Ничего себе, – Вера не знала, что и сказать. – Он упоминал, что его друг разорил. Но чтобы такое…

– А чего ему упоминать, – вздохнул дядя Вася. – Он жеж не из тех мужиков, что на баб все валят. А то есть такие – ой, бабы то, бабы се, потому и пью, и в канаве валяюсь… Нет, они тоже гадины бывают еще те, бабы эти – не в обиду тебе будь сказано. Но чтоб у меня, у мужика, всем в жизни баба заправляла… А я-то где тогда, какой же я мужик? Телок на веревочке, что ли? И бабы такие есть: ой, мужики нынче не те пошли, все они, все они… А что ты в пятый раз от участкового заявление забираешь, когда он твоего алкаша вороватого посадить собирается, да еще братьев отговариваешь морду любимушке начистить – так это судьба, вишь, такая.

Он кашлянул негромко, отхлебнул чаю.

– Пацаны ему, правда, спасибо-то не сказали. Михалычу. Видел я их, приезжали: такие все из себя крутые, в брючках модных, узкие, как у девок. Куртки одни небось по сто тыщ стоят. С отцом через губу, свысока так разговаривают. Ну да, он для них кто – неудачник! Не то, что отчим с матерью, те-то умные, дааа… А в лес их заведи, дак они ежа от ужа не отличат небось, в первой канаве пропадут. Да чего уж там. Что выросло, то назад не врастет.

Он повертел чашку в руках, видно, решая – говорить или нет.

– А по правде сказать – мужики некоторые похуже баб будут… И под зад ногой им бы очень полезно… Ладно, ладно, не стану уж хозяйку обижать.

Повисла неловкая, тягостная тишина. Только чтобы прервать ее, Вера спросила:

– Дядя Вася, а вы видели когда-нибудь дудочки такие – с утиными головками?

Дядя Вася насторожился, прищурился хитровато.

– С утиными, говоришь? Эээ, да ты вон что… К матушке Анне Ситной ходила?

Вера смотрела непонимающе.

– Ладно, ладно, не говори. О таких делах не каждому и скажешь. А только ничего тут нет такого, к ней многие ходят, к Анне-то. Особенно у кого в семье нелады. Детишек долго нет, или там муж непутевый… Да ты не бойся, не растреплю. О таких делах трепать – себе дороже выйдет.

Не зная, что сказать, Вера подлила ему еще чаю, пододвинула варенье. Но дядю Васю, похоже, разговор заинтересовал всерьез.

– У кого ж тебе еще такие свистульки видеть, как не у матушки Анны. Вот у нее да, непременно есть. Их ведь знающие лепят, знающие и играют. А Анна – из знающих знающая. У нее, – тут дядя Вася понизил голос, – и с медвежьей головой небось найдется… Только уж это она не покажет, нет.

– Почему? – спросила Вера таким же таинственным шепотом.

– Сила в них велика слишком. Утиные свистульки-то тоже не слабы – если со знатьем подуть, так они и дождь на поле накличут, и зверя из леса призовут. И всю правду тебе откроют – даже которую, может, и знать не хочешь. В них и то дуть опасно, если не знаешь. А уж с медвежьей головой… В такую подуешь – так и убить человека можно.

– Как это? – Вера в невольном страхе приложила пальцы к губам. Ей представилось нечто в духе рассказов о Шерлоке Холмсе: маленький охотник с Андаманских островов выдувает из трубки иглы со смертельным ядом…

Неужели в мещерских лесах может водиться такое? А впрочем – чем здесь не джунгли.

– А вот так, – дядя Вася почти шептал. – Подуешь в такую – дак и придет Тот, кто с медвежьей головой. А с ним, дочка, шутки плохи. Я и по имени-то его лишний раз называть не хочу.

– Он что… злой?

– Да не то чтоб злой. Тоже Матушки Медовой Богородицы чадо, а у нее злых детей не водится. Характер зато крут. И силушки немеряно. Такого призовешь – саму смерть призовешь, на себя не пеняй потом.

– Так как же не злой, если он – смерть?

– А смерть, думаешь – всегда злая? – снова хитро прищурился дядя Вася. – Ты на лес посмотри – чтобы новое по весне народилось, старое умереть должно. Сугробы тают, листья и травы гниют – а из них новые травы, новые листья лезут, без этого никак. Вот так и смерть. Она иной раз и жизнь подарить может – старое в болото проводить, новое привести. Если с умом, конечно… А без ума – дак ни за что и браться не стоит.

Он вдруг поднялся, заторопился.

– Спасибо, хозяюшка, за чаек. Извини, если чего лишнего наговорил. Я ж простой мужик, с меня спрос невелик. Знают-то у нас все больше бабы, а мы уж так – с чужих слов болтаем. Дак ты забегай, не стесняйся. Соседи ведь.

Удивленная Вера даже не успела ни о чем его спросить – входная дверь за дядей Васей захлопнулась.

Сквозь открытую форточку было слышно, как заливается в сумерках певчий дрозд.