Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 15

В ночь после того, как ее опрашивал полицейский, у Веры случился приступ. В два часа ночи она проснулась от того, что не могла вдохнуть. В панике вскочила, сбросив одеяло, кинулась к окну и распахнула его настежь, несмотря на октябрьскую снежную стынь. Сегодня, против ожидания, это не помогло. Вера жадно хватала холодный воздух ртом, но горло сжало спазмом – а может быть, отеком? –и почти ничего, казалось, не проходило в легкие. Сердце бешено колотилось, голову сводило железным обручем ужаса.

Вскочивший вслед за Верой Андрей принес воду и таблетки, она через силу выпила, стуча зубами о стакан. Потом Андрей накинул ей на плечи пальто и вывел из квартиры на улицу. Они долго ходили вдоль дома, взад и вперед – Вера почти не чувствовала холода. Андрей заботливо обнимал ее за плечи, поглаживал по спине.

Понемногу приступ отпускал. Вера судорожно дышала, стараясь протолкнуть в легкие как можно больше воздуха. Грудная клетка, наконец, начала расширяться. Веру колотил озноб, все тело покрылось липким потом, ноги совсем ослабели.

Дома Андрей дал ей еще валерьянки, валокордина и таблетку снотворного. Понемногу Вера забылась тяжелым беспокойным сном. А когда к полудню проснулась с трещавшей, разламывавшейся головой и болью в горле – Андрей сообщил ей, что поиски Нади прекращены. Волонтеры-поисковики, дойдя до Митино, внезапно погрузились в подошедшую за ними машину и уехали. Полицейские также больше не появлялись ни в Митино, ни в Осиновой – дядя Вася видел их служебный газик, мчавшийся по дороге на Шатуру. Как будто всем разом спустили один и тот же сигнал. А может быть, они что-то нашли – такое, о чем и рассказать нельзя без особых на то указаний?

Осиновцам ничего не сообщили. Да и кому сообщать – единственным человеком, имевшим здесь официальное право что-либо знать, была Марина. А она в Осиновую так и не вернулась. Вера пыталась ей писать, потом звонить – но звонок не проходил, а сообщения так и остались непрочитанными. Никаких общих знакомых в Москве у них не имелось, спросить было некого. В поселке, как выяснилось, Марина почти ни с кем так и не завела близкого знакомства. Осиновцы даже не знали, где именно в Москве она живет.

Слухи ползли один страшнее другого. Кто-то говорил, что в Осиновой завелся маньяк – но в это мало верили, потому что люди здесь все знали друг друга, и подозревать соседей не хотелось. А впрочем, утверждали некоторые, маньяк ведь мог приезжать на «кукушке» из Кривандино, а то и из самой Шатуры! Делать свое черное дело и уезжать обратно. Но, опять же, «кукушка» ходила всего шесть раз в день, и каждый раз кто-то из местных выходил к ней – встретить гостей, помочь спуститься пожилой родственнице или просто поглазеть. Никаких подозрительных незнакомцев в день, когда пропала Надя, никто не заметил.

Дядя Вася снова предположил, что во всем виноват медведь. Мол, им скоро время ложиться в берлоги, и кто жира не нагулял – на любую добычу бросается, чтобы не тощим засыпать. Света, жена охотника Витьки, спорила, что это вернулась рысь – та самая, что весной исцарапала ее мужа и похитила у него ружье. Дядя Вася в ответ на это загадочно хмыкал и ехидным тоном замечал, что такие рыси на девчонок и не посмотрят, им мужика подавай, да поздоровее.

Ясность в этот вопрос мог бы внести охотовед Михалыч – но он, как на грех, уже вторую неделю лежал в Кривандинской больнице с переломом ноги и в поисках Нади не участвовал. «А жаль», искренне сокрушался дядя Вася. «Михалыч, он лес как свой огород знает. Небось по следам бы смог разобрать. Не то что эти менты городские, сами и затоптали там все».

Тетя Клава вновь вспомнила про лешаков, чьи огромные следы на снегу видел ее родственник. «Надька-то взрослая девка, все при ней! Мог лешак на нее польститься. Может, сидит у него сейчас где-нибудь в берлоге, слезы льет, а он ей зайцев носит и грибы – задабривает, значит, чтоб полюбила его. Насильно у них нельзя, это ж не люди, Девка Березовая узнает – пополам разорвет. Она всегда за баб вступается. Вот мне бабка рассказывала, у них в деревне под Спас-Клепиками случай был…»

А впрочем, добавляла таинственным шепотом тетя Клава, могло тут быть и кое-что другое.

«Змеи теперь до весны в Змеиное царство уходят. Ну, кто уходит – а кто и тут остается. То ли за грехи какие их царица не пускает, то ли наоборот – лес сторожить оставляет. Они тогда в волков перекидываются и бродят. Смекаешь?»

Змеиный волк. Шепоток полз по деревне, ширился, обрастал подробностями. Трудно было теперь сказать, кто первый его пустил – тетя Клава или кто-нибудь другой. Но даже школьники притихли, не бегали больше шумными ватагами в лес, а на уроках потихоньку показывали друг другу в смартфонах какие-то изображения не то страшных змей, не то драконов.

Змеиный волк. Вера уже не в силах была слышать эти два слова – но они настигали ее повсюду, как ядовитый болотный туман, как комары на июньских мшарах. Становилось трудно дышать.

Приступы теперь повторялись почти каждую ночь, иногда и днем, и были все сильнее. Иногда прямо во время урока она начинала хватать ртом воздух, ее охватывал ознобный ужас – в том числе перед тем, что заметят ученики. Немного успокаивалась она только рядом с Андреем – он казался Вере теперь единственным островком безопасности. Но Андрею все чаще приходилось ездить в Москву к заказчикам, и после таких ночей наедине со своими страхами Верины приступы еще усиливались. С ней пыталась поговорить об этом Людмила Николаевна, но Вера изо всех сил сделала беспечный вид, даже заулыбалась: «Нет, нет, все хорошо! Я просто немного переутомилась, все пройдет». Не хватало еще, чтобы директриса узнала о проблеме. А вдруг Веру за это уволят? На что они тогда будут жить? За чужие диссертации Андрею платили хоть и хорошо, но слишком уж нерегулярно, и не было никаких гарантий, что после одного заказа ему предложат следующий.

В один из таких тяжелых дней, за утренним кофе, который Вера сварила в почти бессознательном состоянии после очередной бессонной ночи – Андрей сложил руки в замок на столе и пристально посмотрел на нее, озабоченно нахмурившись.

– Мне кажется, это становится опасным. Так недолго и до психоза. Я договорился с врачом – недалеко, в Саматихе… Там прекрасные специалисты, я узнавал. Да, нарочно ездил в Москву, говорил с друзьями-врачами – они весьма рекомендуют. Говорят, не хуже, чем в Кащенко. Поедем в субботу в Кривандино, а оттуда возьмем такси. Как раз успеем.

Согласия Веры он не спрашивал, да и зачем? Разумеется, так больше продолжаться не могло. Вера была даже тронута заботой мужа. Надо же – тратил время в Москве, узнавал, договаривался…

– Я могу попросить дядю Васю, – только и сказала она слабым от бессонницы голосом.

Андрей поморщился.

– Он же сразу по деревне разнесет. Нечего им тут болтать, что учительница английского ездит по врачам. Не их собачье дело.

В Саматиху они приехали под вечер –чтобы в ранней осенней темноте у местных жителей было поменьше шансов узнать осиновскую «англичанку». Их пропустили на территорию больницы, таксист остался ждать во дворе, а Вера с Андреем, который шепнул регистраторше у входа что-то неразличимое, прошли длинными коридорами внутрь.

Врач-психиатр Евгений Павлович, еще нестарый мужчина лет пятидесяти, с аккуратной темной бородкой, как у доктора Айболита, предложил Вере мягкий стул, похожий на кресло. Андрей заозирался было в поисках второго сиденья – но врач строго посмотрел на него поверх очков:

– Выйдите, пожалуйста.

– Я – муж!

– Выйдите, – еще строже повторил Евгений Павлович – и Вере показалось, что он досадливо поморщился.

Андрей пожал плечами, вышел из кабинета и демонстративно-тщательно прикрыл за собой дверь.

Евгений Павлович ободряюще улыбнулся Вере, как-то по-домашнему пододвинул к ней кружку со свежезаваренным чаем. На кружке был нарисован Ежик в тумане, со светлячком в одной лапке и узелком в другой.

Следующие полчаса врач внимательно и спокойно расспрашивал Веру о симптомах, о работе, о распорядке дня, о том, чем она интересуется и что любит читать. Голос у него был негромкий и какой-то успокаивающий, так что Вере даже стало легче дышать, прошла ее обычная скованность в обществе малознакомых людей. Она сама не заметила, как рассказала врачу о поездке в Заовражье. Евгений Павлович усмехнулся:

– Поехалов? Знаю, знаю. У нас он тоже бывал. То есть не в больнице, конечно, а в Саматихе, искал тут санскритские корни и обычаи древних русов. Лечиться к нам он, разумеется, не пойдет…

В какой-то момент врач принял нарочито официальный вид и громким, но скучным деловым тоном, будто читая по бумажке, заявил:

– Мы можем предложить вам госпитализацию и медикаментозное лечение. Все сугубо добровольно, вам необходимо будет подписать информированное согласие, после чего вы можете остаться у нас в стационаре на требуемый срок. Сроки определит ваш лечащий врач. Согласие на подпись мы можем подготовить здесь же.

– Госпитализация? – это было так неожиданно, особенно после задушевного, негромкого разговора о жизни, что Вера вздрогнула. – Разве так серьезно? Хотя, если надо, я…

Она осеклась – что-то во взгляде врача насторожило ее. Он поднял и опустил брови, словно предупреждая. Едва заметно покачал головой.

И тут у Веры зазвонил телефон. В том, что это именно ее телефон, сомневаться не приходилось: играла ее любимая песня Piano Man, старая американская эстрада, которую в наше время уже почти никто не помнит за пределами англоязычных стран. Только звучал рингтон как-то глухо, словно издалека. Вера машинально пощупала карманы – и только тут вспомнила: телефон остался у Андрея! Еще в такси муж попросил его у Веры – посмотреть время – и так и не отдал обратно. Теперь телефон надрывался за дверью – видимо, в Андреевом кармане.

Кто мог звонить ей в субботу? Ах да, наверное, директриса: они еще в пятницу договорились созвониться и обсудить школьный концерт.

А ведь концерт всего через две недели! И Верин класс к нему не готов!

– Нет, нет, – Вера решительно помотала головой. – Простите, доктор, я сейчас не могу, я… Понимаете, в школе… У нас концерт, я не могу подвести ребят. Я обещала. Может быть, позже, на каникулах…

Она осторожно взглянула на врача – не обиделся ли он? Но Евгений Павлович, как ей показалось, облегченно вздохнул.

– Ну и правильно, – он снова перешел на свой негромкий задушевный тон. – По правде говоря, – он чуть нагнулся над столом навстречу Вере, заговорил еще тише, – не нужна вам сейчас никакая госпитализация. У вас панические атаки. Нервы. Вы устали, переволновались. Вот, если хотите, можете попринимать… – он что-то записал на листочке. – Гуляйте побольше на свежем воздухе. Займитесь спортом – лыжами, например. Да, спите лучше на отдельной кровати – у вас же двухкомнатная квартира?.. Помогает повысить качество сна, у женщин особенно. А на каникулы – поезжайте куда-нибудь отдохнуть, недалеко, где спокойно. Вот, например, у нас тут санаторий на Белом озере, красота, природа… Но только, – он снова поднял брови, подчеркивая важность сказанного, – непременно одна. Понимаете – од-на! Побудьте наедине с собой, поразмыслите, послушайте птичек и хорошую музыку – какую сами выберете…

Вера снова вздрогнула – откуда он знал, что Андрею не нравились ее музыкальные вкусы? Муж считал их плебейскими, и любимых исполнителей Вера слушала только в наушниках, тайком от него.

– Может быть, вы хотите… кому-нибудь позвонить? Да, да, с моего телефона, пока вы здесь одна. Я сделаю вид, что не слышу.

Вера не сразу поняла, что врач говорит это серьезно.

– Н-нет, – мотнула она головой. – Спасибо, доктор, но я ведь и так всегда могу…

Евгений Павлович кивнул.

– Как скажете. Но если вдруг почувствуете, что что-то не так – с вашим здоровьем или еще с чем-нибудь… Просто в жизни, например… Звоните. Я запишу вам номер. В любое время.

Он посмотрел Вере прямо в глаза, сказал отчетливо, почти по слогам:

– Я. Вам. Поверю. Вы не одна. Вы понимаете меня?

Вера кивнула медленно, как во сне. По правде говоря, она ничего не понимала – но почему-то эти слова отзывались в сердце покоем.

– И помните – вы не обязаны никому рассказывать, о чем мы здесь с вами беседовали. Имеете полное право. Но – не обязаны. Вы понимаете?.. Ну вот и чудненько, давайте покажу вам пару упражнений – очень помогают при панических атаках…

Когда Андрей узнал, что Веру не госпитализируют, он пришел в ярость – так быстро и внезапно, что Вера даже отшатнулась.

– Как – отказалась? Ты с ума сошла? Что он там тебе наговорил, этот… эскулап?

Андрей рывком распахнул дверь кабинета – Евгений Павлович шагнул ему навстречу, с папкой каких-то бумаг под мышкой, явно собираясь уходить.

– Что вы там… – зарычал было Андрей – но врач, казалось, не заметил его гнева. Волна ярости разбилась об него, как о скалу.

– Я предложил госпитализацию, – сухо отчеканил он. – Пациентка отказалась. Это ее право. А теперь, простите, мне пора. Время позднее. До свидания, Вера Петровна.

Он повернулся и неторопливо зашагал по коридору прочь. Андрей, весь какой-то поникший, молча смотрел ему вслед. И продолжал хранить мрачное молчание всю обратную дорогу до Осиновой.

Конечно, Вера никуда не поехала отдыхать одна – ей было дико даже представить, что она может где-то там развлекаться… или даже просто гулять по санаторию без мужа. Это же просто неприлично, в конце концов.

Однако спать она теперь ложилась во второй комнате, на раскладном диване: в словах Евгения Павловича несомненно было разумное зерно, ведь следовало поберечь сон Андрея. К удивлению Веры, в первую же такую ночь она спала гораздо спокойнее обычного и даже немного выспалась. Андрей с утра был все так же мрачен – но, как ей показалось, все же несколько посвежее, чем в последние дни.

Через Кривандинскую аптеку Вера выписала рекомендованные ей лекарства, начала аккуратно принимать их и делать упражнения, а перед сном заставляла себя хотя бы немного погулять вокруг дома. Постепенно она с облегчением обнаружила, что почти не задыхается во время уроков.

Только в лес, как ни старалась, Вера не могла заставить себя войти. Перед глазами стоял муравейник с черной дырой, жадные челюсти, окровавленная бандана на ветке. Вера не решалась даже думать о лесе, боясь, что приступы вернутся.

До тех пор, пока в школу не пришли «золотые люди».