Читать книгу Змеиный волк - Ольга Ракитянская - Страница 8

Андрей вернулся из Москвы не в духе – похоже, заказчик оказался чем-то недоволен. Чем именно, Вера не поняла – на ее робкие расспросы Андрей только морщился, отмахивался и бормотал что-то про ее кроличьи мозги. А когда она поставила перед ним тарелку с утиным супом – нарочно приберегла для Андрея – муж нехотя попробовал и брезгливо скривился:

– Где ты такую курицу тощую выкопала? В «Пятерке» по акции?

– Это утка, – виновато пискнула Вера. – Дикая. Петя Меряев добыл.

– Тьфу, – Андрей брезгливо бросил ложку, тщательно вытер рот салфеткой. – Предупредила бы хоть. Гадость такая, они же лягушек едят!

«А Наташа говорила – озерными травами питаются». Но возражать мужу Вера не стала. После хищного ежика, грозы мышей и цыплят, она ожидала от местных животных чего угодно.

Интересно, а чем питаются куры? Те самые, которые по акции в супермаркетах? Наверное, лучше не знать.

– Кстати, что это за Петя Меряев? – подозрительно прищурился Андрей.

Да, Вера совсем забыла: он же почти ни с кем не успел познакомиться в поселке. Как тут познакомишься, если

Андрей почти постоянно сидел дома за компьютером, даже в магазин выходил редко – обычно покупки делала Вера, как и в Москве. С соседями он тоже не общался – о чем ему было разговаривать с местными? О рыбалке, об охоте? Все это Андрей презирал, как занятия сугубо мещанские, а представить его в лесу, где-нибудь на сыром болоте было так же невозможно, как вообразить в этих же декорациях холеного персидского кота. В политике же и последних литературных новинках в экспериментально-абсурдистском жанре местные мужики решительно ничего не понимали – как, впрочем, и Вера. А осиновская «сельская интеллигенция», по выражению Андрея – учительницы, директриса, фельдшерица, заведующая Домом культуры и библиотекарша – все были женщинами, и ему с ними было неинтересно. Возможно, в глубине души Андрей считал, что у них такие же кроличьи мозги, как у Веры – недаром она так быстро вписалась в коллектив.

– Меряевы – это родители моих учеников. Петя в Кривандино работает, шофером. Эту утку мне его жена передала, Наташа, она у нас в школе на полставки, поварихой в столовой.

– А, – Андрей сразу потерял интерес и углубился в телефон, тыча не глядя вилкой в тарелку с тушеной картошкой. В картошке тоже было утиное мясо, но Вера решила про это не говорить.

Совершенно некстати вспомнился свекор, Евгений Павлович. Он ведь, наверное, тоже сейчас где-нибудь на озерах, охотится на уток. Если, конечно, отпустила жена. Родители Андрея оба были инженерами и всю жизнь проработали на Рошальском химзаводе. Ради этого химзавода они когда-то и приехали сюда – он с Урала, она из Курска. Когда в девяностых завод сначала распродали по частям, а потом и вовсе обанкротили – мать Андрея с некоторым облегчением вышла на пенсию и занялась домашним хозяйством, а отец устроился в одну из фирмочек, выросших на поверженном теле завода, как грибы-трутовики на гнилом стволе. Зарабатывал он неплохо, особенно для Рошаля – но, видимо, тяготился своей нынешней ролью. Не для таких ничтожных масштабов он когда-то покинул родной Урал – где, между прочим, были заводы и поприличнее. За долгие годы жизни в Мещере он пристрастился к охоте, держал подсадных уток на даче, с нетерпением ждал, когда объявят охоту, и порой уезжал в леса с ночевкой. Удавалось это ему нечасто: мать Андрея, Светлана Сергеевна, не видела в охоте ничего хорошего, считала ее придурью и постоянно ворчала на то, что приличные люди ездят отдыхать в Турцию и Египет, а не сидят в мокрых штанах на болотной кочке. Она под любым предлогом запрещала мужу поездки в лес, и Евгений Павлович, хотя тоже ворчал, подчинялся ей: не хотелось лишних скандалов. Иногда в дни охоты мать звонила Андрею, и они дружно обсуждали отцовскую «причудь», не особенно стесняясь в выражениях. Нет, ничего нецензурного там, конечно, не было – они ведь были интеллигентными людьми. Но Вере каждый раз становилось не по себе, когда она во время таких обсуждений представляла себя на месте свекра.

Она не осуждала Андрея – ни тогда, ни сейчас, когда сама из-за этой несчастной утки оказалась как бы на стороне презираемых им охотников. Конечно, он волнуется за отца – тот человек уже немолодой, страдает гипертонией, куда ему в лес? А если что случится? Теперь-то Вера знала, сколько опасностей там таится. А ведь Андрей и свекровь прожили в Рошале полжизни – наверняка они и раньше слышали обо всех этих ужасах вроде змеиного волка.

Вере было понятно и нынешнее раздражение мужа. Он только что съездил в Москву, прикоснулся ненадолго к прежней жизни. Пообщался с хорошо одетыми, образованными людьми, наверняка сходил с заказчиком в дорогой ресторан – Андрей часто встречался с заказчиками, редакторами и прочими боссами в ресторанах (те обычно оплачивали счет). И после этого вновь возвращаться в Осиновую, в еловую и болотную глушь с ее темными сказками о лесных чудовищах… Есть этот бедняцкий суп из тощей дикой утки, приготовленной Вериными неумелыми руками. Конечно, любой расстроился бы.

Сама она, по правде говоря, не считала свой суп бедняцким – утка оказалась очень вкусной и действительно пахла чем-то лесным, будоражащим – наверное, теми самыми озерными травами. И потрошки со сметаной и луком, по Наташиному рецепту, были прекрасны. Но Вера знала, что у нее заниженные требования к жизни. С такими низкими стандартами никогда не станешь состоятельной – Андрей не раз говорил ей об этом еще с первых лет совместной жизни. И теперь она с прежней остротой ощутила притихшую было вину перед ним – это ведь из-за нее Андрей вынужден хоронить себя в глуши. Когда-то они смогут вернуться? Не раньше, чем через год. Да и смогут ли? Вдруг это ее, Веры, заниженные требования к жизни сработали как то самое послание в ноосферу, о котором с таким возмущением говорил когда-то Андрей? И это она своей непритязательностью перекрыла ему путь к успеху?

Была пятница, и под вечер со стороны озера и болота снова раздалась удвоенная канонада: городские охотники присоединились к поселковым. Вера шла домой из магазина по синеющим апрельским сумеркам, и каждый выстрел отзывался в ее голове тупой болью. Что это с ней? Неужели возвращаются былые головокружения?

Из-за аккуратного зеленого забора ее окликнули – и Вера с радостью узнала дачницу Марину. Они были примерно ровесницами, а познакомились еще в марте, когда Марина приезжала в Осиновую из Москвы, открывать дачный сезон. Тогда с ней была и дочь Надя – красивая сероглазая девушка-подросток, лет шестнадцати, старшеклассница. Вере они обе сразу понравились: Марина была такая интеллигентная, вежливая, похожая на милого котенка – ее сразу хотелось защитить. Нет, она ни на что не жаловалась, постоянно улыбалась и старалась смотреть на мир позитивно – но что-то во всем ее облике говорило о хрупкости, как будто котенок пытался казаться взрослой кошкой, и оттого защищать его хотелось еще сильнее. Марина была врачом-гомеопатом, часто принимала пациентов по интернету, поэтому могла бы позволить себе жить на даче почти круглый год – но не делала этого ради дочери, ведь той нужно было учиться в сильной московской школе, чтобы поступить потом в университет на бюджет. Платная учеба была бы слишком дорогим удовольствием: муж, как рассказала Марина, бросил семью шесть лет назад, и с тех пор она воспитывала Надю в одиночку – отец не желал даже общаться с дочерью. Сама же Надя была тихой, скромной девочкой, совсем непохожей на современных подростков-оторв, которых Вера помнила по Москве – да и в Осиновой видела каждый день. Когда Вера однажды спросила ее, не скучно ли ей каждый весенние выходные ездить с мамой на дачу, копаться в едва оттаявшем огороде – другие-то подростки всеми силами стремятся подобного избежать – Надя только потупилась:

– Ну что вы, конечно, не скучно! Маме ведь нужна помощь.

Вера чуть не прослезилась тогда. Где только берут таких идеальных детей?

Сейчас Нади нигде не было видно. Впрочем, Марина тут же объяснила, что дочь тоже приехала, но сидит в доме, занимается: на носу контрольные. Вера прониклась к Наде еще большим уважением: немногие подростки могли бы вытерпеть и не сбежать гулять в этот синий светлый вечер, когда уже почти теплый воздух будоражаще пах влажной землей и первой зеленью, а вокруг вовсю заливались зяблики и певчие дрозды.

Со стороны озера грохнул очередной залп, и Марина болезненно поморщилась, нервно поправив выбившуюся из прически светлую прядь.

– Господи, когда уже закончится эта охота. У меня каждый раз сердце кровью обливается. Подумать только, всей толпой на беззащитных птиц… Бессмысленная жестокость.

Вера промолчала, чувствуя себя чуть ли не соучастницей преступления. Рассказывать Марине про подаренную утку сразу расхотелось.

– Но здесь ведь так принято, – наконец, робко заикнулась она. – Испокон века, такие традиции.

– В том-то и дело, что испокон, – вздохнула Марина. – Здесь жестокость, дикость будто в воздухе разлита. Передается по наследству. Вы замечали, например, как в местных электричках грязно и накурено?

Действительно, вспомнила Вера, когда она ехала сюда, в тамбур все время кто-то выскакивал покурить, и потом по всему вагону разносился запах дешевых сигарет. Она тогда старалась дышать в платок – у нее была аллергия на табак. И в туалет лучше было не заходить. Но ведь так во всех старых пригородных электричках. Вера списывала это на темные тамбуры и скрежещущие сочленения вагонов – поневоле настроишься на депрессивный лад. В новых составах было гораздо чище – видимо, светлые стены и биотуалеты с подручниками для инвалидов вызывали в пассажирах совсем другие чувства. А уж в «кукушке» и подавно было аккуратно, хотя ездили там почти одни деревенские. И Вера с нетерпением ждала, когда же и по Казанской ветке в Шатуру пустят новые поезда.

Однако она кивнула, не желая спорить с Мариной. В конце концов, она врач – у нее могут быть свои наблюдения.

– И эти вечные алкоголики всюду, – продолжала та. – Этот мат. А лица – вы посмотрите на лица! Эти круглые толстые морды, заплывшие глазки без признаков интеллекта. Я бы даже сказала, – она понизила голос, – дегенеративные…

Вера молчала. Она, конечно, еще совсем недолго жила в Осиновой. Но все же, как педагог, общалась со многими, и дегенеративных лиц пока не замечала. Даже дядя Паша-пьяница выглядел вполне прилично.

– Но это же просто тип внешности, – робко попыталась возразить она. – Люди не виноваты, что такими родились.

– Не виноваты, конечно, – грустно кивнула Марина. – О чем я и говорю: здесь что-то такое в воздухе, в наследственности… И психиатрическая больница тут ведь неспроста. А вы знаете, что отсюда недалеко – аномальная зона?

Вера ахнула. Ей сразу вспомнились рассказы старушек о том, как в середине двадцатого века укрупняли поселки – попросту выселяли жителей маленьких лесных деревушек и хуторов, переводили их в большие села, чтобы на месте выселенных устроить военные полигоны. Затея с полигонами, похоже, в итоге провалилась – на месте бывших деревень теперь рос только глухой лес. Но кто их знает, этих военных двадцатого века, времен Холодной войны: вдруг они испытывали здесь ядерные бомбы или что-то в этом роде? И теперь в Мещерских лесах таится новый Чернобыль?

Но Марина успокоила ее – если, конечно, то, что она рассказала, могло успокоить.

– Нет, не в военных дело. И вообще не в нашем времени. Это еще в доисторические времена, в средневековье и раньше… Здесь жили древние племена. Нерусские. Вы обращали внимание на здешние названия? Шатура, Воймега, Ушма, Пещур, какой-то Чащур… Это же все неславянское. Вам, как лингвисту, это должно быть понятно.

Вера постаралась вспомнить, что об этом рассказывали в школе на уроках истории. Кажется, рассказывали немного: настоящая история Москвы начиналась с Юрия Долгорукого, а тому, что до него, в учебнике было посвящено от силы пара строк. Здесь, кажется, вовсе не было государственности. И жили… финские племена? Да, меря, мурома… И мещера, конечно, мещера. Как она могла забыть.

– Вот-вот, – кивнула Марина. – Древние финские племена, «озерные люди». Они ведь были язычниками. И у них, говорят, – она задумчиво пошевелила в воздухе пальцами, – были темные, страшные ритуалы. Они поклонялись болотам, приносили им в жертву людей. Я даже читала, что занимались каннибализмом…

Веру передернуло. А она-то пугалась хищных ежиков.

– То есть в этих лесах… жили людоеды? Как в Новой Гвинее?

– Самые настоящие людоеды. Мне рассказывали про урочище Шушмор – это к северу от Осиновой, не так уж и далеко. Нехорошее место. Там на болоте будто бы есть Змеиный камень, на нем высечены гадюки. Говорят, «озерные люди» поклонялись там змеиному богу. Тоже, знаете ли, о многом говорит – поклоняться змее. Может быть, на этом камне они и приносили людей в жертву, а потом… Знаете, как ацтеки в Мексике…

Змеиный бог. Змеиный волк… У Веры похолодело в груди. Неужели это правда?

– А вы слышали что-нибудь… о змеином волке?

– Нет, не приходилось, – Марина покачала головой. – Но не удивлюсь, если здесь и такое живет. Недаром же каждый год пропадают люди. В том же Шушморе, говорят, еще в девятнадцатом веке целые обозы исчезали бесследно. И до сих пор…

– Но ведь Гена из Ушмы просто свалился в старый колодец. Его нашли. Говорят, из больницы скоро вернется.

– Ему повезло. Многих не находят никогда – ни живых, ни мертвых. Вы слышали, например, что в Саматихе в прошлом году старушка ушла в лес за грибами? Что с ней, до сих пор неизвестно. И в Пожоге совсем недавно тоже старушка ушла в лес – уж не знаю, зачем, сейчас еще ничего не растет. Будто кто-то ее позвал. Говорят, даже с дроном ее внуки искали. И в итоге нашли на болоте – без головы!

Вера сжала руки от ужаса. А она-то ничего не знала, беспечно радовалась птичкам…

– Но при чем же здесь древние людоеды? – попыталась она поторговаться. – Их ведь давно и следа не осталось?

– Да, они очень давно исчезли. Может быть, славяне их перебили – знаете, как испанцы ацтеков, в шоке от их ритуалов…

Вера хотела было добавить, что испанские конквистадоры тоже были теми еще бандитами, но не стала перебивать.

– А скорее всего, просто ушли куда-то. На Урал или еще дальше. Мало ли тогда было диких мест. Но вы представьте, Вера: веками здесь жестоко убивали людей, поклонялись злу!

– Змеям и болотам?

– Ну конечно. Думаете, это могло не оставить совсем никакого следа в ноосфере? В гомеопатии тоже – вещество оставляет след, хотя сколько там того вещества? И не только вещество – даже настроение или электрический разряд. Когда я делаю назначения, мне просто необходимо обстоятельно побеседовать с человеком, узнать не только его телесные проблемы, но и его боль, его страхи – все это влияет на выбор препаратов. А вековой заряд зла, думаете, мог раствориться бесследно?

Она наклонилась поближе, зашептала – голос ее чуть подрагивал.

– Знаете, мне все время кажется – здесь что-то должно неминуемо произойти… Что-то страшное. Вечерами мне часто не по себе.

– Так зачем же вы сюда ездите? – вырвалось у Веры.

Марина вздохнула.

– Я всю жизнь мечтала о доме с участком. Своя земля, свои овощи, ягоды… И ребенку нужен свежий воздух. Будь моя воля, я бы, конечно, давно продала этот дом, переехала бы с Наденькой в какое-нибудь экопоселение – там люди осознанные, неслучайные, там совсем другая атмосфера. Но ведь Наденька несовершеннолетняя. Чтобы продать ее долю, нужно согласие отца, а он… – она только махнула рукой. – Алименты платит, и на том спасибо. Вот когда Наденьке исполнится восемнадцать…

Когда Вера возвращалась домой, в голове у нее все злей, все настойчивее зудели невидимые комары. Виски кололо, будто спицей, приближалась знакомая боль – пусть и не такая сильная, как в Москве. В груди тоскливо ныло – неужели она действительно притащила Андрея в такое страшное место? И они живут теперь на земле древних людоедов, змеепоклонников, приносивших человеческие жертвы гнилым болотам? Может быть, даже среди их потомков – ведь, что ни говори, целый народ не мог исчезнуть бесследно.

Правда, как ни вертела Вера эту мысль в голове – она никак не могла представить себе, чтобы предки Наташи и Пети Меряевых, или тети Клавы, или даже дяди Паши занимались такими ужасными вещами. Наверное, это оставило бы след.

Но, может быть, Вера просто не видит этого следа? Не замечает его своими кроличьими мозгами, пребывая в вечной наивности?

Ей просто необходимо было поговорить с кем-нибудь, кто смог бы ей объяснить хоть что-то из здешних тайн. Вот хотя бы под предлогом подготовки краеведческой экскурсии за старыми наличниками.

Тем более что экскурсию все равно надо готовить. Она обещала.